227

трубы трубятъ городеньскии. Изяслав Василькович, упомянутый в „Слове“ выше, был, повидимому, князем Городенским (от Городно или Гродно — не ясно).

228

Ярославли и вси внуци Всеславли! В первом издании „Слова“ и в Екатерининской копии читается не „Ярославли“, а „Ярославе“. Конъектура эта предложена мною. В самом деле, о каком Ярославе здесь могла бы итти речь? Может быть, это — Ярослав Всеволодович Черниговский, как думают одни комментаторы (П. Вяземский. Замечания на Слово о полку Игореве, 1875; он же. „Исследов. о вариантах“, 1877). Или — Ярослав Владимирович, внук Мстислава Владимировича, как думают другие (О. Огоновський. „Слово о полку Игореве“ поетичний памятник руської письменности XII в. Л., 1876; Ф. Буслаев. Историческая хрестоматия древнерусской литературы. М., 1861, стлб. 611). Но эти Ярославы не только не воевали с полоцкими князьями, но не были даже их соседями. Поэтому М. А. Максимович (Песнь о походе Игоря. Украинец, 1859, кн. I, стр. 109, прим. 38) предполагает, что здесь говорится о Ярославе Юрьевиче Пинском, который имел общие границы с полоцкими князьями и мог(!) вместе с ними воевать против половцев. Однако из контекста „Слова“ ясно, что речь идет не о войне Ярослава в союзе с полоцкими князьями против половцев, а о междоусобной войне. Автор „Слова“ укоряет обе стороны за „которы“. Войны против „поганых“ автор „Слова“ мог только приветствовать. Автор „Слова“ звал русских князей выступить против половцев и в равной мере против литовских племен, вторгавшихся на Русь. Но о междоусобной войне Ярослава Юрьевича с полоцкими князьями ничего неизвестно. Да, если бы и было известно, — это было бы слишком мелким эпизодом для того исторического обобщения, которое дает автор „Слова“. Ведь речь идет о „которах“, а не о „которе“, о разорении „жизни Всеславля“. Совсем неточно определяет этого Ярослава А. В. Соловьев в своей, в общем превосходной, работе „Политический кругозор автора «Слова о полку Игореве»“. Он пишет: „Следующее обращение «Ярославе и вси внуци Всеславли» опять называет неизвестного нам князя, происхождение которого трудно установить. Многие комментаторы полагают, что это — Ярослав Юрьевич Турово-пинский, участник похода 1184 г. на половцев (правнук Святополка Изяславича); другие считают, что это опять упоминается Ярослав Всеволодич Черниговский. Но нам кажется, что по всему контексту («Ярославе и вси внуци Всеславли... уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ») здесь имеется в виду еще какой-то полоцкий князь, один из многих правнуков вещего Всеслава. Они своими крамолами (раздоры между Васильковичами, Глебовичами и Борисовичами) начали наводить поганых «на землю Рускую на жизнь Всеславлю», т. е. половцев — на русское полоцкое княжество, на богатство и наследство Всеслава. Полагаем, что тут намек на события 1180 г., когда раздоры между линиями полоцких князей вызвали приход Игоря северского к Друку вместе с ханами Кончаком и Кобяком, бывшими тогда его союзниками“ (Исторические записки, № 25, 1948, стр. 84). Однако по всему контексту ясно, что здесь в „Слове“ имеется в виду какое-то крупное историческое явление. Какое же? Я предполагаю, что в слове „Ярославе“ при его прочтении издателями вкралась ошибка. В этом слове издатели не сумели прочесть выносного л. Читать следует не „Ярославе“, а „Ярославли“: „Ярославли и вси внуци Всеславли!“. Перед нами — призыв прекратить вековые „которы“ Ярославичей и полоцких Всеславичей. В самом деле, родовое гнездо полоцких князей противостоит в сознании людей XII в. всему потомству Ярослава Мудрого. Летопись противопоставляет полоцких князей другим русским князьям, называя последних Ярославичами. Под 1128 г. в Лаврентьевской летописи мы читаем рассказ о причинах вражды полоцких князей с ярославичами. Это — известное повествование о Рогнеде и Владимире. Заключается рассказ Лаврентьевской летописи следующими словами: „И оттоле мечь взимають Роговоложи внуци противу Ярославлим внуком“. Через 50 с лишним лет автор „Слова“ имел право говорить не о Рогволожих внуках, а о „внуках Всеславлих“, но „Ярославли внуки“ остались все те же. Действительно, полоцкие князья представляли собой особую линию русских князей, едва ли не первыми начавших собой процесс феодального дробления Руси. Особая жизнь Полоцкого княжества была утверждена еще при Владимире. Владимир „воздвиг“ отчину Рогнеде и сыну своему от Рогнеды Изяславу в Полоцке. Рогнеда была дочерью полоцкого князя Рогволода. Полоцкие князья, чуждавшиеся потомства Владимира, сами себя считали Рогволодовыми внуками — по женской линии. И отчину свою вели не от пожалования Владимира Изяславу, а по линии наследования от Рогволода. Автор „Слова“ не называет полоцких князей „Рогволожими внуками“, и это не случайно. От Изяслава Полоцкая земля досталась Брячиславу, а от него — Всеславу, чтобы потом пойти в раздел сыновьям последнего. Все полоцкие князья были потомками Всеслава. Их автор „Слова“ и называет „Всеславлими внуками“. Их он противопоставляет потомству Ярослава, но не потомству Владимира, так как и те и другие были его потомками. Характерно, что полоцких князей автор „Слова“ называет внуками Всеслава, а не внуками Рогволода, как летопись под 1125 г.; Рогволодовичами называли полоцких князей те, кто видел в них не потомков Владимира I Святославича, а обособленную линию князей, шедшую по женской линии от неродственного князя Рогволода. Автор „Слова“ называет их Всеславичами, т. е. признает их родственность всем русским князьям через Владимира I Святославича; он не признает особой „женской“ генеалогической линии полоцких князей через Рогнеду к Рогволоду. И в этом отношении он последователен в своем взгляде на полоцких князей. — Итак, в этом месте „Слова“ речь идет не о какой-то мелкой вражде одного из русских „Ярославов“ 80-х годов XII в. с полоцкими князьями, вражде настолько мелкой, что она даже не была отмечена летописью и только предполагается комментаторами „Слова“, а о большом длительном историческом явлении: о длительной вражде полоцких князей со всеми остальными русскими князьями. Автор „Слова“ говорит о многих „которах“, о разорении жизни Всеславлей, о том, что эти „которы“ наводили „поганых“ (литовцев) на землю Русскую и Полоцкую. Он обращается ко всему потомству Всеслава. И летопись, и „Слово о полку Игореве“ точно отражают исторические события. Усобицы полоцких князей, стремившихся обособиться от Киева, с киевскими князьями, безуспешно пытавшимися восстановить зависимость Полоцка от Киева, действительно, наполняют своим шумом и XI, и XII века. В этой междоусобной войне автор „Слова“ считает побежденными обе стороны, победителями же оказываются „поганые“ — половцы и литовцы. Эта мысль выражена автором с необыкновенным блеском: „Ярославли и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои [как символ поражения — признайте себя побежденными], вонзите свои мечи вережени [в междоусобных войнах]. Уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ [междоусобицы вас обесславили]. Вы бо своими крамолами начясте наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Которою бо бѣше насилие отъ земли Половецкыи!“. Вот почему автор „Слова“ и обращается в дальнейшем, в большом отступлении, к истокам этой громадной вражды, охватившей всех русских и всех полоцких князей, — к истории родоначальника Всеславичей — Всеслава Брячиславича Полоцкого.

229

Уже понизите стязи свои. Понизить, повергнуть или бросить стяг имело лишь одно значение — признание поражения. Стяг был символом чести, славы. Не случайно Давыд Ростиславич говорил об умершем Владимире Андреевиче: „того стяг и честь с душею исшла“ (Ипатьевская летопись под 1171 г.). Значение этого призыва „понизите стязи свои“, т. е. признайте себя побежденными — прямо поддерживается и дальнейшими словами автора: „вонзите свои мечи вережени. Уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ“. Автор этим своим обращением к Ярославичам и Всеславичам хочет указать им на бессмысленность и пагубность для обеих сторон междоусобных войн; в них нет победителей: „обе стороны признайте себя побежденными, вложите в ножны поврежденные в междоусобных битвах мечи; в этих битвах вы покрыли себя позором“.

230

на землю Рускую, на жизнь Всеславлю. Слова эти могут быть поняты по-разному. Можно понимать „на землю Рускую, на жизнь Всеславлю“ и как грамматическое сочинение (в таком случае „жизнь Всеславля“ не есть Русская земля) и как грамматическое подчинение (в таком случае „жизнь Всеславля“ входит в состав Русской земли); повидимому, следует здесь видеть последнее: автор „Слова“ ведь противопоставляет полоцких князей не князьям русским, а только Ярославичам, кроме того, автор „Слова“ обращается к полоцким князьям с призывом к защите Русской земли наряду со всеми русскими князьями, он обращается с призывом прекратить их „которы“ с Ярославичами и т. д. Следовательно, Полоцкая земля для автора „Слова“ — земля Русская.

231

на жизнь Всеславлю. Под „жизнью“ здесь разумеется „достояние“, „богатство“. Ср. в Ипатьевской летописи под 1146 г. Иванко Юрьевич говорит Давыдовичам: „брата моя! се еста землю мою повоевали, и стада моя, и брата моего заяли, жита пожьгли, и всю жизнь погубила еста“; ср. там же под 1147 г. — Изяслав посылает сказать Ольговичам: „вы есте крест целовали ко мне... аз же с вама и Святослава прогнал, а волость вам есмь изискал, и дал Новъгород и Путивль, а жизнь есмы его взяли“.

232

На седьмомъ вѣцѣ Трояни. Согласно изложенному выше (см. стр. 385), Троян — русский языческий бог. Всеслав действует на седьмом, т. е. на последнем веке языческого бога Трояна, иными словами: напоследок языческих времен. Значение „седьмого“, как последнего, определяется средневековыми представлениями о числе семь: семь дней творения, семь тысяч лет существования мира, семь человеческих возрастов и т. д. Почему же, однако, Всеслав Полоцкий, по представлениям автора „Слова о полку Игореве“, действует „на последок языческих времен“? Какая связь между Всеславом и древнерусским язычеством? Здесь дело, конечно, не только в том, что Всеслав Полоцкий, согласно летописи, родился „от волхвования“, всю жизнь носил на главе „язвено“ и, согласно „Слову“, рыскал волком, — иными словами был причастен чародейству (С. М. Соловьев назвал его „князем-чародеем“). Одной личной причастности чародейству было бы, пожалуй, недостаточно, чтобы утверждать историческую связь Всеслава Полоцкого с эпохой язычества. Дело в ином: Всеслав Полоцкий действует в обстановке поднявшихся восстаний смердов в Киеве, в Новгороде, на Белоозере, — восстаний, сомкнувшихся с движением волхвов, с реакцией древнерусского язычества. Всеслав воспользовался этими восстаниями и этой реакцией язычества в своих целях. Восстания не были крестьянскими движениями в чистом виде. Это были столкновения двух укладов — дофеодального, пронизанного переживаниями родового строя, тесно сросшегося с древне-русским язычеством, и феодального. Всеслав действовал „на последок языческих времен“, в обстановке реакции древнерусского язычества и старого дофеодального уклада. Определение автора „Слова“ поражает нас своею историческою точностью. Связь Всеслава Полоцкого с движением смердов и с реакцией язычества выявлена в работе Н. Н. Воронина „Восстания смердов в XI в.“ (Исторический журнал, 1940 г., № 2). Повторим те из наблюдений этой работы, которые кажутся нам убедительными. Полоцкая земля по сравнению с Киевом была более отсталой в отношении своего исторического развития, с более прочным язычеством. Полоцкие князья („Рогволожи внуки“) принадлежали к местной знати и дорожили своими местными связями. Сам Всеслав никогда не пытался противопоставить себя вечу и в этом „преимущественно, кажется, и состояла особенная сила Всеслава, несмотря на многие неудачи и несчастья“ (И. Д. Беляев. Рассказы из Русской истории. М., 1872, кн. IV, История Полотска, стр. 315—316). Его борьба против Новгорода имеет антицерковный характер. Он грабит в Новгороде Софию и опирается в борьбе против Новгорода на население его периферии — „вожан“. Восстание киевлян 1068 г., благодаря которому Всеслав захватил в Киеве власть, также было отчасти связано с движением смердов и активизацией язычества. Еще А. А. Шахматов обратил внимание (А. А. Шахматов. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, стр. 457) на то, что первый из собранных под 1071 годом рассказов о волхвах на самом деле относится к 1068 г. или к какому-то из лет перед тем (к 1064 г.?). Волхв угрожал „преступанием земель“. Об этом самом преступании земель говорило посольство киевского веча к Святославу и Всеволоду: „мы же зло створили есмы, князя своего прогнавше, и се ведеть на ны землю Лядьскую, а поидете в град отца своего. Аще ли не хочета, то нам неволя, зажегши город свой, и ступити в Грецьскую землю“. Итак, Всеслав действительно действует „на последок языческих времен“. Здесь, как и во многих других местах, „Слово“ точно в своих исторических упоминаниях.

233

връже Всеславъ жребий о дѣвицю себѣ лю̀бу. Под девицей здесь разумеется Киев. Опершись в 1068 г. на восставших киевлян, чтобы взойти на киевский стол, Всеслав действительно играл своею судьбою — „кинул жребий“. Он был в равной мере чужд восставшим горожанам и феодальной княжеской верхушке Руси. Он не имел реальной опоры ни в одном классе общества; оказавшись вознесенным из „поруба“ на киевский стол, он смог удержаться всего семь месяцев („дотчеся стружиемъ злата стола киевьскаго“). Он только воспользовался случаем — „скакнул“ к киевскому столу.

234

Тъй клюками подпръ ся о кони. Это место толковалось по-разному. Смысл его ясен, однако, если мы обратимся к историческим событиям вокняжения Всеслава в Киеве. Значение слова „клюка“ может быть только одно в данном случае — хитрость; только это значение, а не шест или палка, зарегистрированы для XI—XIII вв. памятниками письменности. Хитрость Всеслава, которою он оперся на коней, заключалась в следующем: Всеслав пришел к киевскому княжению в результате восстания киевлян, потребовавших у киевского князя Изяслава коней и оружие: „Дай ... княже, оружие и кони“. Этим-то требованием киевлянами коней и воспользовался Всеслав. Благодаря ему он оказался на киевском столе. Вот как излагаются те же события в „Киевской Руси“ Б. Д. Грекова: „Вече хотело создать новую армию из той части населения, которая не имела ни оружия, ни коней, т. е. из массы городского и сельского простого люда. Изяслав отказался исполнить требование веча, и это послужило поводом к восстанию народных масс в Киеве... Освобожденный Всеслав стал киевским князем по воле веча“ (Киевская Русь. М. — Л., 1944, изд. 4-е, стр. 288). Всеслав, следовательно, „подперся“ о те кони, которые дал киевлянам. Ср. такое же отвлеченное значение слова „подперся“, „подперъ“ в обращении к Ярославу Осмомыслу: „подперъ горы угорскыи своими желѣзными плъки“.

235

и скочи къ граду Кыеву. Слово „скочи“ имеет здесь двойной смысл: основной — „прыгнул“ и дополнительный — „насильно захватил“ Ср. это последнее значение слова „скочи“ в Ипатьевской летописи под 1223 г.: „бе бо преже того (прежде поставления киевским митрополитом Ивана, — Д. Л.) пискуп Асаф во Угровьску, иже скочи на стол митрополичь и за то свержен бысть стола своего — и переведена бысть пискупья во Холм“. Всеслав захватил киевский стол в 1068 г. в результате восстания киевлян против киевского князя Изяслава. Народ освободил Всеслава из поруба, находившегося внизу, под Ярославовым городом, откуда его повели на княжий двор, находившийся наверху.

236