247

Того стараго Владимира нельзѣ бѣ пригвоздити къ горамъ киевьскымъ. Здесь, несомненно, под „старым Владимиром“ разумеется Владимир I Святославич с его многочисленными походами на внешних врагов Русской земли. Владимира нельзя было удержать в Киеве: так он стремился к походам против врагов. Это представление о Владимире соответствует основной идее автора, противопоставляющего и в других местах „Слова“ единство Руси в отдаленном прошлом усобицам своего времени. Но это же представление о Владимире соответствует и летописному, и народному. Большинство лет княжения Владимира в „Повести временных лет“ начинается с извещения о его походах. Об этих далеких походах Владимира помнили и в XI, и в XII, и в XIII вв. Его походы были как бы мерилом дальности походов других русских князей. Под 1229 г. галицкий летописец записал о походе Даниила Романовича в Польшу: „Иный бо князь не входил бе в землю Лядьску толь глубоко, проче Володимера великаго, иже бе землю крестил“ (Ипатьевская летопись под 1229 г.). Под 1254 г. галицкий летописец отметил о походе Даниила в Чехию: „Данилови же князю хотящу, ово короля ради, ово славы хотя, не бе бо в земле Русцей первее, иже бе воевал землю Чешьску, ни Святослав хоробры, ни Володимер святый“ (Ипатьевская летопись под 1254 г.). Уже в XVI в. составитель Никоновской летописи, расширивший повествование о княжении Владимира за счет былинных источников сообщил дополнительные сведения о походах Владимира.

248

нъ розно ся имъ хоботы пашутъ. Слово „розно“ не однажды употребляется в летописи для обозначения княжеской розни, но в сочетании со „щитами“ — символами защиты, обороны. Ср. в летописи венгерский король передает следующие слова Изяславу Мстиславичу киевскому: „царь на мя грецкый въставаеть ратью, и сее ми зимы и весны нелзе на конь к тобе всести; но обаче, отце, твой щит и мой не розно еста (т. е. я с тобою продолжаю находиться в оборонительном союзе, — Д. Л.)“ (Ипатьевская летопись под 1150 г.); или: „рекоша ему (Роману, — Д. Л.) Казимеричи: «мы быхом тобе ради помогле, но обидить нас стрый свой Межька, ищеть под нами волости; а переже оправи нас, а быхом быле вси ляхове не разно, но за одинем быхом щитом быле (вси) с тобою и мьстили быхом обиды твоя“ (там же под 1195 г.). В „Слове о полку Игореве“ мы находим вместо „щитов“ — „стязи“, очевидно, потому, что речь идет не о совместной защите (где было бы уместнее говорить о „щитах“), а о совместном наступлении на степь, причем образ этот конкретизирован тем, что эти стяги представлены с развевающимися полотнищами („хоботами“), а самое понятие „розно“ относится к этому развеванию. Таким образом, обычный термин для обозначения союзных или не союзных отношений („твой щит и мой не розно еста“) конкретизирован, превращен в зрительно четкий образ. — Какие конкретно события имеет в виду автор „Слова“, когда говорит, что приготовившиеся „нынѣ“ к выступлению полки Рюрика и Давида не имеют между собой согласия? В 1185 г. после поражения Игоря и нападения Кончака Святослав и Рюрик пошли против половцев, но брат Рюрика Давыд вернулся от Треполя. Смоленские войска Давыда встали вечем и заявили: „Мы пошли до Киева, да же бы была рать, билися быхом (т. е. пошли на защиту Киева и, если бы случилась здесь необходимость биться — бились бы, — Д. Л.); нам ли иное рати искати (следует ли нам отправляться в какой-то иной поход? — Д. Л.), то не можемь, уже ся есмы изнемогле“ (Ипатьевская летопись под 1185 г.). Таким образом, „стяги“ (полков) Давыда отказались выступить совместно со стягами Рюрика.

249

Копиа поютъ! Слова эти не совсем ясны по своему месту в общей поэтической композиции „Слова“. Если копье предназначалось и для метания, то в полете вибрирующее древко, конечно, могло издавать поющий звук. См. в русском переводе „Повести о разорении Иерусалима“ Иосифа Флавия: „и сулицы из лук пущаеми шумяху“ (Е. Барсов. Слово о полку Игореве как художественный памятник киевской дружинной Руси, т. I. М., 1887, стр. 244; место это принадлежит русскому переводчику). Однако не совсем ясно, было ли копье, подобно сулице, также и метательным оружием. Возможно, что слова „копиа поютъ“ равносильны выражению „происходит война“, „идет бой“. В таком случае — это лирическое восклицание, подобное многим другим в „Слове о полку Игореве“ („О, Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!“ или „Туга и тоска сыну Глѣбову!“).

250

Ярославнынъ гласъ. Ярославна, жена Игоря — Ефросинья, дочь Ярослава Владимировича Осмомысла (см. выше, стр. 440).

251

зегзицею незнаема рано кычеть. Слово „зегзица“ в других древнерусских памятниках письменности не встречается. В областных современных диалектах встречается довольно много созвучных слов со значением „кукушка“ „зогза“ (вологодское), „загоска“, „зезюля“ (псковское). В украинском и белорусском языках имеются также близкие по звучанию слова со значением кукушки. Наконец, как обратил на то мое внимание Ив. М. Кудрявцев, в современном латышском языке, сохраняющем много древнерусских слов IX—X вв. и много слов однокоренных с русскими, имеется слово dzeguze — кукушка.

252

омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ рѣцѣ, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ. Рукава верхней одежды знати в древней Руси делались длинными. Их обычно поднимали кверху, перехватывая запястьями. В ряде церемониальных положений их спускали книзу (стояли „спустя рукава“). Такой длинный рукав легко можно было омочить в воде, чтобы утирать им раны, как платком. Бобровый мех был излюбленным мехом в древней Руси. Им широко пользовались для опушки краев богатой одежды, в частности, и рукавов.

253

въ Путивлѣ. Путивль находится к югу от Новгорода Северского, на среднем течении реки Сейма, по пути в Половецкую степь. Впервые Путивль упоминается под 1146 г., когда здесь был разграблен двор Святослава Ольговича — отца Игоря Святославича. Двор этот, как явствует из перечисления награбленного, был не малый: „и скотьнице (хранилища казны, — Д. Л.), бретьянице (кладовые?), и товар, иже бе не мочно двигнути, и в погребех было 500 берковьсков меду, а вина 80 корчаг; и церковь святаго Възнесения всю облупиша, съсуды серебреныя, и индитьбе (?), и платы (платки) служебныя, а все шито золотом, и каделнице две, и кацьи (?), и еуангелие ковано, и книгы, и колокола; и не оставиша ничтоже княжа, но все разделиша, и челяди 7 сот“ (Ипатьевская летопись под 1146 г.). Повидимому, к 1146 г. Путивль был уже крупным городом. До начала XIX в. на утесистом холме среди города здесь сохранялись остатки высокого вала, поверх которого, очевидно, и находилась та самая городская стена, где плакала по своем муже Ярославна. Во второй половине XII в. Путивль — стольный город; в нем сидят князья одной из ветвей черниговских Ольговичей (М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1946, стр. 95).

254

О Днепре Словутицю! Эпитет Днепра — „Словутич“ (славный, славящийся) — типично фольклорный. Ср.:

255

В полѣ безводнѣ жаждею имь лучи съпряже. Согласно Лаврентьевской летописи, русские войска Игоря во время битвы были отрезаны от воды и сильно страдали от жажды: „а к воде не дадуче им итти... изнемогли бо ся бяху безводьемь, и кони, и сами — в знои и в тузе“ (ср. в „Слове“: „тугою имъ тули затче“). „И поступиша мало к воде, по 2 дни бо не пустили бяху их к воде. Видевше ратнии (половцы, — Д. Л.) устремишася на нь, и притиснуша ѝ (их) к воде, и бишася с ними крепко, и бысть сеча зла велми. Друзии коне пустиша к ним съседше, и кони бо бяху под ними изнемогли“ (Лаврентьевская летопись под 1186 г.).

256