Враждебные группы возглавляли два человека, чьи имена (Ревийу) читаются как Анмахис и Хермахис. Возможно, это были египтяне, стремившиеся стать фараонами, или эфиопские вожди, которые воспользовались шансом сделать набег на Верхний Египет.

Так или иначе, дружественные сношения, существовавшие при Филопаторе между александрийским и мероитским двором, при Епифане сменились враждой. Поздние картуши Эргамена на острове Филэ были уничтожены[505]. Один из сохранившихся фрагментов из сочинения Агафархида гласит: «Птолемей собрал войско в 500 всадников из Греции для войны с эфиопами»[506]. Там не говорится, какой Птолемей имеется в виду, но в других фрагментах мы находим отрывки речи, якобы адресованной к юному царю его опекуном (эпитропа), где тот дает советы, как вести войну с эфиопами. Это согласуется с гипотезой о том, что Агафархид имел в виду молодого Птолемея Епифана[507].

Когда мы исследуем факторы, возродившие мятежный национальный дух при поздних Птолемеях, особенно в Верхнем Египте, то, вероятно, самым важным было сохранение фараоновской традиции в нильской стране к югу от Египта. Греческие завоеватели подчинили Египет, но не все царство древних фараонов, не всю область египетской культуры; и до тех пор, пока египетские националисты видели, что их древняя традиция еще сохраняется по ту сторону южной границы, они отказывались согласиться с тем, что в Египте она уничтожена навсегда. В конце концов, старинные легенды рассказывали о том, как египетские цари в прежние дни, когда Египет наводнили чужаки, нашли убежище у эфиопов в верховьях Нила и снова вышли оттуда, чтобы вернуть свою землю до самого моря.

У нас есть единичное упоминание об осаде Абидоса в 200–199 годах[508]. Затем, в 197 году до н. э., в Дельте мы встречаем опасных мятежников. Они завладели городом Ликополем в Бусирисском номе. Мятежные банды укрылись за его стенами, где их осадили правительственные войска, с которыми, кажется, находился и юный царь. Летом 197 года до н. э. Нил поднялся необычайно высоко и угрожал, затопив возведенные вокруг города осадные сооружения, вынудить царские войска ослабить свой нажим. Чтобы избежать этого, войска заблокировали каналы, питавшие ликопольскую область, и отвели воду в другие места. Вожди мятежников поняли, что их положение безнадежно, и капитулировали[509]. Царь, по словам Полибия, «отнесся к ним жестоко и попал во многие опасности». Туманная фраза, возможно, возникла из-за аббревиатора Полибия. Похоже, она означает, что жестокость царской реакции спровоцировала затем еще более яростные мятежи. Другую группу повстанцев — вождей, возглавивших националистический мятеж при Птолемее Филопаторе, — по-видимому, доставили в Мемфис, и их казнь совпала с церемонией венчания фараона 17-го числа месяца фаофи (то есть 26 ноября) 197 года до н. э. Едва ли можно возложить ответственность за произошедшее на двенадцатилетнего мальчика; даже если официально он стал совершеннолетним, все его публичные действия наверняка были продиктованы его греческими министрами.

Мы не знаем, какую долю египетского народа заразил дух национального восстания. Вероятно, основная часть оставалась тихой и покорной[510]. Двор, во всяком случае в годы после восшествия юноши на престол, считал благоразумным совершать множество благодеяний. Некоторые налоги были отменены, другие снижены. Большинство долгов прощено за счет царской казны. Заключенные, в том числе многие пробывшие в тюрьме долгое время в ожидании суда, освобождены. Махимам и другим людям, которые участвовали в мятеже, но вернулись по домам, была гарантирована амнистия. Возможно, египтяне начали занимать более высокие посты в бюрократической системе. В папирусе второй половины III века до н. э. мы встречаем диойкета (провинции) Имонтеса[511]. Двор особенно старался снискать расположение египетских жрецов новыми милостями, уступками и почестями, которые оказывались туземной религии. Они перечисляются на знаменитом Розеттском камне, к которому мы наконец подходим.

Эту плиту из черного базальта, которую теперь можно увидеть в Британском музее, обнаружили французы в Розетте в 1799 году, когда Наполеон оккупировал Египет, но они ее бросили, и в 1801 году ею завладели англичане. На камне написан иероглифами, по-гречески и демотическими знаками (плита разбита, и большая часть иероглифического текста утрачена) декрет, принятый 18 мехира (= 27 марта) 196 года до н. э. всеегипетским синодом жрецов, собравшимся в Мемфисе. Именно эта каменная плита впервые дала молодому Шампольону ключ к разгадке древнего языка в 1824 году, и, таким образом, является краеугольным камнем, на котором возведено все здание современной египтологии. Случай, по которому собрался синод, у египтян назывался хеб-сед. Ритуалы возведения на престол, первоначально имевшие целью сообщить новому царю сверхъестественные силы и добродетели, по древнеегипетскому обычаю снова проводились через неравные промежутки времени — как бы затем, чтобы подзарядить царя божественной энергией. Сначала временные промежутки, как кажется, составляли тридцать лет, а в фараоновском Египте не бывали короче, чем два года. Поэтому довольно странно, что хеб-сед для юного Птолемея проводился всего через четыре месяца после его воцарения. Возможно, как предполагает Буше-Леклерк, церемония введения на престол в предыдущем ноябре прошла «несколько небрежно из-за обстоятельств момента», и жрецы сочли целесообразным теперь уже наверняка зарядить силой юного царя. Камень, найденный в 1884 году в Даманхуре, свидетельствует, что еще один похожий синод состоялся в Мемфисе в 182 году до н. э. Так как он проходил в месяце фар-мути (июнь в том году), очевидно, что дата проведения хеб-седа не обязательно совпадала с годовщиной воцарения. Декрет на Розеттском камне гласит следующее:

«В царствование молодого царя и наследника отца на царстве, преславного владетеля венцов, утвердившего Египет, благочестивого перед богами, победителя над врагами, улучшившего жизнь людей, господина празднеств Тридцати лет[512], подобного Гефесту Великому[513]; царя, подобного Солнцу[514], великого царя Верхнего и Нижнего Египта; отпрыска богов Филопаторов, одного из которых Гефест утвердил[515]; которому Солнце даровало победу, живого олицетворения Зевса[516], сына Солнца, Птолемея вечно живого, возлюбленного Птахом[517], в 9-й год, когда Аэт, сын Аэта, был жрецом Александра и богов Сотеров, богов Адельфов, богов Эвергетов, и богов Филопаторов, и бога Епифана Евхариста; Пирра, дочь Филина, афлофорой Береники Эвергетиды, Арейя, дочь Диогена, — канефорой Арсинои Филадельфии, Ирина, дочь Птолемея, — жрицей Арсинои Филопатор, в 4-е число месяца ксандика, а по египетскому счету 18-го числа месяца мехира. Указ. Верховные жрецы, предсказатели и те, кто входит в святилища для облачения богов, перьеносцы, священные писцы и все другие священники, которые собрались в Мемфисе перед царем из храмов страны на торжество принятия верховной власти вечно живого Птолемея, возлюбленного Птахом, бога Епифана Евхариста[518], которую он получил от своего отца, собравшись в Мемфисском храме в этот самый день, постановили: так как вечно живой царь Птолемей, возлюбленный Птахом, бог Епифан Евхарист, рожденный царем Птолемеем и царицей Арсиноей, богами Филопаторами, оказал многие благодеяния храмам и тем, кто в них находится, и всем своим подданным; и, будучи богом, происходя от бога и богини (подобно Хору, сыну Исиды и Осириса, отомстившему за своего отца Осириса), <и> будучи благосклонно расположенным к богам, он пожертвовал в храмы доходы в виде денег и продовольствия и понес большие издержки с тем, чтобы привести Египет в процветание и воздвигнуть храмы, и, будучи щедрым в меру своих сил, из получаемых в Египте доходов и налогов он некоторые совершенно отменил, а другие облегчил[519], чтобы народ и все остальные[520] в его царствование пребывали в благоденствии; а долги перед царской казной, которые лежали на египтянах и жителях других частей его царства и которые были очень велики, он простил; а заключенных в тюрьмах и тех, кто уже давно был обвинен, он освободил от обвинений; и приказал, чтобы доходы храмов и ежегодное пособие в виде продовольствия и денег, а также доля, надлежащая богам с виноградников, садов[521] и других земель, которые принадлежали богам во времена его отца, оставались прежними; и приказал также в отношении жрецов, чтобы они платили налоги при посвящении (τελεστικόν) не больше, чем столько, сколько было назначено во времена его отца и до первого года <нынешнего царствования>; и он освободил членов священных „племен“ от ежегодного плавания в Александрию; и приказал отменить вербовку на флот[522]; а налог на льняную ткань, уплачиваемый храмами в царскую казну[523], убавил до двух третей; и все, что оставалось в небрежении прежде, привел в порядок, желая, чтобы то, что традиционно совершается для богов, совершалось, как должно; и равным образом воздал по справедливости всем, как великий и великий Гермес[524], и приказал, чтобы тем из туземных воинов, кто возвращается на родину[525], и другим лицам, которые отступили от своей преданности в дни смуты, по возвращении было позволено владеть прежним имуществом; и позаботился о том, чтобы были посланы конные и пешие силы и корабли против врагов, шедших походом на Египет по морю и по суше, и понес при этом большие издержки деньгами и продовольствием, чтобы храмы и все население страны пребывали в безопасности[526]; и, явившись в Ликополь в Бусирисском номе, который был захвачен и укреплен с целью выдержать осаду, причем туда было доставлено и большое количество оружия и другого снаряжения (так как в этом городе собрались мятежные духом нечестивцы, которые причинили много зла храмам и жителям Египта), и окружив этот город, возвел вокруг него насыпи и сложные укрепления и вырыл рвы; но ввиду того, что Нил в 8-й год <его царствования> поднялся очень высоко и, как обычно, грозил затопить долины, предотвратил это, закрыв во многих местах устья каналов, истратив на это немалое количество денег; выставив всадников и пеших воинов для их охраны[527], он вскоре приступом взял город и сокрушил всех находившихся в нем нечестивцев, подобно тому как прежде Гермес и Хор, сын Исиды и Осириса, подчинили мятежников в этой же местности; а предводителей восставших при его отце, разоривших страну и творивших несправедливости по отношению к храмам, он, явившись в Мемфис и мстя за отца и за свой венец, наказал их, как они заслуживали, когда настало время для совершения церемоний, сопровождающих принятие венца; и отменил долги храмов перед казной вплоть до 8-го года в виде немалого количества продовольствия и денег, таким же образом он поступил и в отношении штрафов за не доставленные в царскую казну льняные ткани, и за доставленные стоимость их проверки[528] за тот же срок; и также освободил храмы от <налога величиной в> артабу с аруры священной земли и горшок вина с аруры виноградника; и сделал множество подарков Апису и Мневису и другим священным животным Египта, гораздо более, чем прежние цари, заботясь обо всем, что принадлежало им [богам]; со щедростью и пышностью он давал необходимое для их погребения и средства в особо им посвященные храмы, вместе с жертвоприношениями, празднествами и всеми прочими надлежащими обычаями; и привилегии храмов и Египта сохранил в соответствии с законами; и украсил храм Аписа богатыми сооружениями, израсходовав на него немалое количество золота, серебра и драгоценных камней[529]; и воздвиг[530] храмы, святилища и алтари, а нуждавшиеся в том восстановил, имея ко всему, что касается религии, усердие благодетельного бога; и, разузнав о наиболее уважаемых храмах <или местах>, он восстановил их в свое царствование, как то приличествует; за все это даровали ему боги здравие, победу, силу и все другие блага, а также вечное обладание владычеством ему и его потомкам.

Да сопутствует удача: Жрецы всех храмов страны сочли благим премного увеличить почести, воздаваемые теперь царю Птолемею вечно живому, возлюбленному Птахом, богу Епифану Евхаристу, а равно и почести его родителям богам Филопаторам и его предкам богам Эвергетам и богам Адельфам и богам Сотерам, и установить на самом видном месте в каждом храме в честь вечно живого царя Птолемея, возлюбленного Птахом, бога Епифана Евхариста, изваяние, которое будет зваться Птолемей, заступник Египта, рядом с которым должен стоять главный бог храма, подавая ему в руке символ победы, согласно <египетским> обычаям[531]; и что жрецам надлежит три раза в день оказывать почести перед изображениями и облачать их в священные одежды и совершать все другие обычные церемонии, которые совершаются другим богам во время египетских празднеств; и установить для царя Птолемея, бога Епифана Евхариста, отпрыска царя Птолемея и царицы Арсинои, богов Филопаторов, статую и золотой ковчег в каждом храме и поместить во внутреннем зале с другими ковчегами; и на великих празднествах, в которых ковчеги выносят во время процессий, ковчег бога Епифана Евхариста выносить в процессии вместе с ними. И чтобы его можно было легко различить теперь и вечно, на ковчег будут водружены десять золотых венцов царя, к которым будет прикреплен урей, как на венцах в форме урея, которые на других святилищах, но посреди них будет венец, зовущийся Пшент, который он принял, когда вошел в храм Мемфиса, чтобы совершить в нем церемонии принятия венца; и будут возложены на квадратное основание вокруг венцов, рядом с упомянутым венцом, золотые амулеты <на которых будет написано>, что это <ковчег> царя, который проявляется <или блистает> (ἐπιφανῆ) в Верхней и Нижней землях. И с 30-го числа месяца месора, в которое отмечается день рождения царя, а равным образом [17 фаофи][532], в которое он получил царскую власть от отца, они учли именные дни в храмах, так как это дни великих благословений, празднество будет отмечаться в храмах по всему Египту ежемесячно в эти дни, в которые будут совершаться жертвы и возлияния, и все положенные церемонии при других торжествах [несколько слов утеряно]. И праздник будет отмечаться для царя Птолемея, вечно живого, возлюбленного Птахом, бога Епифана Евхариста, ежегодно (также) во всех храмах страны с 1-го числа месяца тота в течение 5 дней; в которые будут носить гирлянды, и приносить жертвы, и отдавать другие обычные почести; и жрецы <других богов> будут называться жрецами бога Епифана Евхариста вдобавок к именам других богов, которым они служат; и его жрецы будут упоминаться во всех официальных документах <и выгравированы на кольцах, которые они носят>, а людям будет позволено отмечать праздник и устанавливать упомянутое святилище и держать его в своих домах, воздавая обычные почести во время празднеств, ежегодного и ежемесячного, чтобы было известно всем, что народ Египта восхваляет и воздает почести богу Епифану Евхаристу, царю, согласно закону. Этот декрет записать на стеле из твердого камня священными, обычными и греческими письменами и установить в каждом храме первого, второго и третьего разряда возле изображения вечно живого царя».

Если сравнить декрет на Розеттском камне с Канопским декретом, принятым за сорок три года до того, становится очевидна возросшая уверенность национального египетского элемента. Во-первых, теперь синод заседает не в Канопе, а в Мемфисе. Во-вторых, все многообразие священных эпитетов, традиционно относившихся к фараону, которые отсутствовали в Канопском декрете, в декрете 196 года до н. э. представлено во всей красе.

Пока юный царь со своей армией сражался против своих же туземных подданных в Ликополе, регент Аристомен оказался не в силах удержать владения Птолемеев за границей от дальнейшего отторжения. После завоевания Келесирии Антиох не пытался вторгнуться в сам Египет. Наши данные не позволяют сказать, когда война между двумя царствами прекратилась. Мы знаем, что либо по условиям мирного договора, либо немного погодя после его заключения дочь Антиоха Клеопатра обручилась с юным Птолемеем, у которого не было сестры, чтобы на ней жениться. Мы знаем, что, беседуя с римскими послами в Лисимахии летом 196 года до н. э., Антиох уже заявлял, что Птолемей ему друг и что брачный союз между представителями двух династий уже в недалеком будущем[533]. С другой стороны, в предыдущем году Антиох занимался тем, что захватывал приморские города Киликии и Ликии, подчиненные Птолемею[534], и зиму провел в захваченном Эфесе. Весной 196 года до н. э. он присоединил к своему царству районы Фракии и Галлипольский полуостров, принадлежавший раньше Птолемею (хотя египетский гарнизон еще удерживал Феру), и, уже сделав вышеуказанное заявление, он в течение нескольких недель составил план (который в итоге провалился) захвата Кипра одним ударом. Это не похоже на дружественный союз. Буше-Леклерк предполагает, что слова Антиоха, сказанные в Лисимахии, всего лишь свидетельствовали о его намерении заключить мир с Египтом и выдать дочь за Птолемея. Быть может, более вероятно то, что две династии уже заключили официальный мир друг с другом и договорились о брачном союзе[535], но при этом Антиох считал Египет в его тогдашнем положении настолько слабым, что захватил его заморские владения, не боясь, что александрийский двор посмеет разорвать с ним отношения. Перспектива брака между молодым Птолемеем и селевкидской царевной в те дни казалась крайне желательной в Александрии, и оттого александрийский двор был готов ради нее примириться с бесцеремонным поведением селевкидского царя.

Рим после исторической победы над Филиппом при Киноскефалах (197 до н. э.) был в состоянии говорить с позиции силы с державами Восточного Средиземноморья. Однако, хотя римские послы предупредили Антиоха, что республика покровительствует юному Птолемею, Рим не мог или не хотел требовать от Антиоха вернуть захваченные владения Птолемеев. Видимо, об этом не было сказано ни слова. И в последующие годы стало очевидно, что Антиох, с радостью приняв Ганнибала, был готов разорвать отношения с Римом и побороться за господство в Восточном Средиземноморье.

Зимой 193/92 года до н. э. в Рафии, где тогда проходила граница селевкидского государства, состоялось бракосочетание Птолемея Епифана (в возрасте шестнадцати лет) и одной из дочерей Антиоха. Царевну звали Клеопатрой. Обычным именем цариц и царевен из династии Селевка было Лаодика, но его уже носила старшая дочь Антиоха, которая была замужем за братом — наследником селевкидского царства. Ввиду той знаменитой связи между именем Клеопатры и Египтом, которую позднее установит история, вопрос, откуда получила его дочь Антиоха III, впервые принесшая его в династию Птолемеев, довольно интересен. Клеопатра (что значит «имеющая прославленного отца») — прекрасное греческое имя, которое носили несколько героинь эллинской мифологии. До сих пор оно не встречалось в державе Селевкидов. Но в греческом мире столетием раньше была знаменитая Клеопатра, сестра Александра Великого, чьей руки добивался не один македонский полководец, желавший получить наследие Александра, — возможно, что в какой-то момент даже сам Птолемей Сотер. По всей вероятности, именно связь имени с родом великого Александра привела македонского царя, который унаследовал большую часть азиатской империи Александра, к мысли наречь им одну из своих дочерей.

Хотя по языку, образованию и манерам Клеопатра конечно же была македонкой и гречанкой, в ее жилах текла не только македонская кровь. Ее мать была дочерью царя Митридата Понтийского, то есть происходила из одной из знатных персидских династий, бывших великими владыками в Малой Азии при прежней персидской империи, подобно норманнским баронам в Англии, и создавших в дни смуты после смерти Александра собственные царства в этом регионе. Следовательно, Клеопатра от матери имела большую долю персидской крови, а со стороны отца ее прапрапрабабушкой была персидская царевна Апама. В династии Птолемея до сих пор текла чисто македонская кровь, но начиная со следующего поколения в ней появилась примесь персидской крови, которая уменьшалась не так быстро, как обычно, из-за браков между сестрами и братьями.

В скрепленном браком договоре между Антиохом и Птолемеем по большей части, очевидно, речь шла о приданом, которое Клеопатра должна была принести Египту. У нас уже нет возможности узнать условия этого соглашения. В следующем поколении оно привело к возникновению разногласий между двумя династиями, и если его считали спорным люди, у которых были все необходимые документы, то современным ученым, в распоряжении которых нет источников по данной теме, бессмысленно строить догадки в полной темноте. Мы можем довольно уверенно сказать, что Келесирия каким-то образом фигурировала в договоре, так как в сочинении Полибия содержится подтверждение того, что утверждал александрийский двор в следующем поколении: Антиох якобы согласился уступить Келесирию в качестве доли приданого[536]. Антиох IV отрицал какое-либо соглашение подобного рода, и действительно, было бы совсем невероятно, если бы Антиох III после всех своих мытарств, заполучив территорию, которой его предки домогались целое столетие, шесть лет спустя согласился отдать ее назад! Кроме того, достоверно известно, что Птолемей после бракосочетания никогда не осуществлял никакой власти в Келесирии; и Селевкиды правили там без помех. Однако александрийский двор должен был иметь какие-то причины для этого голословного заявления. Вполне могло быть так, что Антиох согласился отписать дочери, когда она станет египетской царицей, доходы, получаемые его правительством с Келесирии или с отдельных ее районов, и нечто подобное может лежать в основе утверждения Иосифа Флавия, что доходы с Келесирии «делились между двумя властелинами». Однако неясно, кого Иосиф подразумевал под «двумя властелинами»: Птолемея и Антиоха или Птолемея и Клеопатру, и весь этот отрывок из труда Иосифа (Arch. XII, § 160 и дальше) так перемешан с немыслимыми выдумками, что его фразе о доходах провинции не стоит придавать большое значение.

Об истории Египта в оставшиеся годы правления Птолемея Епифана мало что известно. Главный вопрос внешней политики, который стоял перед александрийским двором в годы после бракосочетания, состоял в том, какую позицию следовало ему занять в борьбе между Антиохом и Римом. Видимо, Аристомен, который оставался главным советником молодого царя даже после того, как перестал быть регентом, желал привлечь Птолемея на сторону Селевкидов. Разве не в интересах великих македонских династий вместе встать против новой силы с Запада, которая стремится вторгнуться в мир, где они господствовали совместно в течение более ста лет? Казалось, было что-то недостойное в преемнике великих царей Египта, который раболепствовал перед иностранной республикой — и даже не греческой. С другой стороны, при александрийском дворе были влиятельные люди, так глубоко убежденные в том, что Рим вскоре станет сильнейшей державой мира, что выступали за дружбу с ним любой ценой. Кроме того, если бы Рим разгромил Антиоха, разве у Птолемея не появился бы шанс вернуть Келесирию? Поступок молодого Птолемея, который так быстро после заключения союза с Антиохом использовал свое влияние против тестя, когда тот вел главную борьбу своей жизни, можно расценивать как предательство. Но своя рубашка ближе к телу. Можно представить себе, какие споры вызывал этот важнейший и актуальнейший вопрос в Александрии.

Аристомен начал надоедать Птолемею, уже достигшему совершеннолетия. Когда царь был ребенком, положение регента позволяло Аристомену управлять его поступками и держать на верном пути, и, может быть, старик недостаточно быстро изменил свое поведение, когда мальчик превратился в довольно жесткого и властного молодого мужчину. Нам известна история о том, как однажды царь заснул в своем кресле во время аудиенции с иностранными послами, и Аристомен позволил себе тронуть его за руку. Враги старого советника не упустили шанса. Они нашептали на ухо царю, что Аристомен принародно совершил ужасный акт неуважения к царской персоне. Возможно, Птолемей выслушал их с благосклонностью, потому что сам чувствовал: пора избавиться от неустанного надсмотрщика. Царь приказал Аристомену выпить напиток из болиголова.

Место Аристомена занял его соперник Поликрат из Аргоса, который гордился принадлежностью к старинному роду, происходившему из одного из самых древних греческих городов. Так как именно Поликрат обучал туземных новобранцев, участвовавших в сражении при Рафии за двадцать шесть лет до того, он сам уже должен был состариться. Еще малолетним царь завоевал большое уважение в бытность свою правителем Кипра тем, что преданно и эффективно правил островом[537]. Но в преклонном возрасте, как пишет Полибий, он стал богат, хвастлив, потакал своим прихотям и плотским удовольствиям. Пока Поликрат был министром, Птолемей мог не опасаться, что ему будут докучать моралистическими проповедями; Поликрат был весь сплошная лесть и елей. Его внешняя политика, противоположная политике Аристомена, отличалась чрезвычайным подобострастием перед Римом и враждебностью к державе Селевкидов. Весной 191 года до н. э., когда Антиох вторгся в Грецию, в Рим было отправлено посольство с хлебом и деньгами, но римляне отказались его принять. Они не желали быть чем-либо обязанными Птолемею, когда после войны будет заключаться мир. В следующем году (190 до н. э.), когда римляне выгнали Антиоха из Греции, Птолемей снова отправил к ним посольство, убеждая их нанести удар по Антиоху в Азии и предоставляя ресурсы Египта в их распоряжение. И снова Рим отклонил предложение. Когда в битве при Магнесии (190 до н. э.) римляне наконец сокрушили Антиоха, они отняли у Селевкидов все их малоазийские территории севернее Пергама, но ничего не дали Египту — даже Келесирию. Раболепство Поликрата принесло Птолемею позор и минимум выгоды.

Возможно, после этого у Поликрата появилась мысль о том, чтобы заставить Египет занять более активную позицию и после должной подготовки попытаться собственными силами вернуть Келесирию, отвоевав ее у ослабленного царства Селевкидов. В 186 году до н. э. старый Антиох Великий умер или погиб где-то за Тигром, а его сын Селевк IV Филопатор, казалось, был не способен или не расположен предпринимать какие-либо шаги. В следующем году (185 до н. э.), как нам известно, александрийский двор старался, хотя без особого успеха, наладить более тесные отношения с Ахейским союзом, несомненно выполняя план по возобновлению активных действий в Восточном Средиземноморье. Примерно в то же время Аристоник, евнух при египетском дворе, отправился в Грецию, чтобы набрать там новых солдат. История знает некоторых людей, которым выпала эта несчастная доля, чей дух восторжествовал над физической немощью. Аристоник — один из них. Он, по словам Полибия, был человеком энергичным и способным в военных делах. Но мы впервые видим евнуха в роли влиятельного лица при птолемеевском дворе, и это зловещий знак. До сих пор выдающиеся личности, которых мы встречали при дворе или на службе у Птолемеев, хорошие или плохие, были свободными гражданами того или иного греческого города-государства. Евнух обязательно был рабом. Влияние дворцовых евнухов — общая черта восточных монархий, и та заметная роль, которую они отныне будут играть в истории Птолемеев, является признаком того, что греко-македонский двор в некоторых отношениях начинает перенимать восточные черты. Аристоник, как говорят, был синтрофом молодого царя[538] — то есть осиротевшего царя воспитывали с евнухами, как часто бывает с молодыми царевичами в гаремах восточных дворцов. Вероятно, евнухи были не просто рабами, но варварами — греческого мальчика никогда не стали бы так увечить, — и, может быть, даже не урожденными египтянами[539]. В современном Египте дворцовыми евнухами были негры, но так не могло быть при птолемеевском дворе, иначе античные авторы обязательно упомянули бы о таком примечательном факте. Вероятно, их или их родителей привозили работорговцы из того или иного азиатского региона или варварского племени на Дунае. Как бы то ни было, евнухи, которые стали пользоваться влиянием при египетском дворе, наверняка получили греческое образование. В основном их зовут по-гречески (Аристоник, Пофин, Ганимед).

Возмездие, которое обрушилось на мятежников в 197 году до н. э., не положило конец национальному восстанию. В Фиваиде египетское правительство только в 187–186 годах до н. э. избавилось от закрепившихся там местных (или египетских) вождей. Но так как в 187–186 годах до н. э. возобновились работы над храмом в Эдфу, это значит, что правительство к тому времени надежно взяло регион под свой контроль. В некоторых иероглифических и демотических надписях на храмовых стенах на острове Филэ, видимо, содержатся свидетельства о подавлении эфиопских мятежников в двадцать первый год Епифана (185–184 до н. э.)[540]. Вероятно, в том же году царь и царица Клеопатра вместе с их маленьким сыном, будущим Птолемеем Фило-метором, сделали в Филэ посвящение Асклепию — то есть египтянину Имхотепу. Вероятно, царская чета отправилась в Верхний Египет после установления порядка в стране.

В следующем году (184–183 до н. э., Полибий сообщает, что царю было двадцать пять) Поликрату, видимо, наконец-то удалось подавить восстание в Нижнем Египте. Местные вожди: Атинис, Паусирас, Хесуфос и Тробастус, — возможно, заявлявшие, что происходят от какого-то древнего фараона, стремились к установлению новой египетской династии после изгнания чужеземцев, поняли, что их дело проиграно, и явились в Саис, чтобы сдаться царю на условиях, которые Птолемей подтвердил своей клятвой. Вероломный и мстительный Птолемей Епифан, как только они оказались в его власти, нарушил слово. Египетских вождей привязали позади его колесницы, голыми протащили по улицам, истерзали и предали смерти. В военных операциях, которые увенчались триумфом, молодой царь не принимал личного участия. Не то чтобы он был слабохарактерным сластолюбцем, как его отец. Это был молодой мужчина, который больше всего любил развлечения на открытом воздухе, охоту и спортивные состязания — однажды он сшиб быка с ног и убил его ударом дротика. Он был истинным македонцем, но его физическая сила и храбрость имели некоторый налет грубой жестокости и бессердечия. Не праздность и не трусость мешали ему получить военный опыт; это была стратегия Поликрата, который предпочитал держать военные дела полностью в своих руках, а царю оставлять его спортивные развлечения. Возможно, если бы Птолемей Епифан прожил дольше, он бы успел возглавить армию, чтобы отобрать Келесирию у Селевкидов. Сразу же после расправы с предводителями национального восстания в Саисе Птолемей отправился в Навкратис, чтобы устроить смотр новым наемникам, доставленным из Греции Аристоником.