В «Истории» Магаффи дается следующий полный перевод документа:
«В правление Птолемея, сына Птолемея и Арсинои, Богов Адельфов, в 9-й год, при Аполлониде, сыне Мосхиона, жреце Александра и Богов Адельфов и Богов Благодетелей, и Менекратии, дочери Филаммона, канефоре Арсинои Филадельфии, в 7-й день [месяца] апеллая, а по-египетски в 17-й день тиби[413]. Декрет. Верховные жрецы и предсказатели и те, кто входит во внутреннее святилище для облачения богов, и перьеносцы, и священные писцы, и остальные жрецы, собравшись из храмов всей страны в 5-й день диоса, в который отмечается праздник рождения царя, и в 25-й день того же месяца, когда он получил власть от своего отца, на официальное собрание в тот день в храме Богов Благодетелей в Канопе[414], объявили, что царь Птолемей, сын Птолемея и Арсинои, Богов Адельфов, и Береника, его сестра и жена, Боги Благодетели, неустанно осыпают великими благодеяниями храмы страны, увеличивают почести богам и во всех отношениях заботятся об Аписе и Мневисе и других прославленных священных животных с большими расходами и полезными назначениями; и те священные изображения, которые увезли из страны персы, царь, совершив поход за пределы Египта, благополучно вернул в Египет и возвратил храмам, откуда они были увезены; и хранил мир в стране, защищая ее с оружием от множества народов и их правителей; и предоставляют[415] (sic) благое правление всем, кто живет в стране, и всем, кто подчиняется их власти; и, когда река однажды недостаточно разлилась и вся страна была в отчаянии от того, что произошло, и вспомнила о бедствиях, случившихся при некоторых прежних царях, когда бывало то, что жители земли страдали от неполного разлива; <они> заботливо и дальновидно защитили и тех, кто живет в храмах, и других жителей, отказавшись от немалой части своего дохода ради спасения жизней, послав за хлебом для страны в Сирию, Финикию, Кипр и многие другие земли по высоким ценам, спасли жителей Египта, таким образом завещав бессмертное благодеяние и величайший пример их достоинства нынешнему и следующим поколениям, в награду за что боги даровали им прочное царское величие[416] и даруют им всяческие милости навечно. Да сопутствует удача: жрецы всей страны постановляют: умножить почести, которые воздаются в храмах царю Птолемею и царице Беренике, Богам Благодетелям, и их родителям Богам Адельфам, и их дедам Богам Спасителям, чтобы жрецы каждого храма страны назывались также жрецами Богов Благодетелей, и чтобы имена жрецов Богов Благодетелей упоминались во всех документах и прибавлялись к надписям на кольцах, которые они носят, и чтобы, помимо существующих четырех фил жрецов, в каждом храме была учреждена другая, которая будет называться
И так как так случилось, что дочь, рожденная от царя Птолемея и царицы Береники, Богов Благодетелей, и названная Береникой, также немедленно объявленная Басилиссой[418], будучи еще девой, внезапно ушла в вечный мир[419], и пока жрецы, которые ежегодно собирались к царю со всей страны, еще были с ним, они тотчас же устроили великий траур, и, обратившись с прошением к царю и царице, убедили их ввести богиню с Осирисом в канопский храм, который принадлежит не только к храмам первого разряда, но к самым почитаемым и царем, и всей страной[420], и процессия со священной баркой Осириса ежегодно отправляется в этот храм из храма Гераклеона 29-го числа месяца хоиаха, когда все храмы первого разряда приносят жертвы на алтарях, поставленных по обе стороны пути, и после того они совершили обряд ее обожествления и заключили траур с пышностью и всем подобающим, как по обычаю поступают с Аписом и Мневисом. Постановлено: воздавать вечные почести царице Беренике, дочери Богов Благодетелей, во всех храмах страны; и с той поры, как она ушла к богам в месяц тиби, в который также дочь Солнца[421], в самом начале оставила жизнь, кого любящий отец порой называл своей диадемой, а порой зеницей ока, и устраивать празднество в ее честь и процессию с баркой в большинстве храмов первого разряда в этом месяце, в котором впервые совершилось ее обожествление, — [постановляется указом] устраивать в честь царицы Береники, дочери Богов Благодетелей, во всех храмах страны в месяц тиби празднество, процессию с баркой в течение четырех дней от 17-го дня, в который процессия и завершение траура первоначально имело место; также изготовить ее священное изображение в золоте и драгоценных камнях и поставить в каждом храме первого и второго разряда и установить во (внутреннем) святилище, которое предсказатель или те жрецы, которые входят в адитон для облачения богов, будут нести в своих руках, когда совершаются путешествия и празднества другим богам, чтобы их видели все и все могли поклониться и воздать почести Беренике, Госпоже Дев; и чтобы царский венец, водруженный на ее образ, отличный от венца, водруженного на главу ее матери царицы Береники, имел вид двух колосьев и между ними венца в форме урея и за ним соответствующий жезл в форме папируса, такой, какой обычно держат в руках богини, вокруг которого также обвит хвост урея на венце, так чтобы знак имени Береники согласно знакам священного начертания был взят из устройства ее царского венца, и когда Кикеллия[422] отмечается в месяц хоиах перед вторым путешествием Осириса, девы и жрецы приготовят другой образ Береники, Госпожи Дев, которому они совершат такие же жертвоприношения и другие обряды, совершаемые при этом празднике, и это будет законно и для всех других дев, которые решат совершить обычные обряды в честь богини[423]; и чтобы ее также воспели избранные священные девы, служащие богам, и они водрузят на себя царские венцы богов, чьими жрицами служат; и когда приблизится время раннего[424] урожая, священные девы вознесут[425] колосья и поставят перед образом богини; и чтобы поющие мужчины и женщины пели для нее днем во время празднеств и собраний остальных богов все гимны, которые сочинят священные писцы и отдадут главе хора, и копии их также будут положены в священные барки; и ввиду того, что жрецы получают из священного имущества порции (зерна), когда их выделяют для всей касты, дочерям жрецов будет дано из священных доходов, (считая) от любого дня, когда они родятся, содержание, определенное жрецами совета в каждом храме, соразмерно священным доходам; и хлеб, подаваемый женам жрецов, будет иметь особую форму и называться хлебом Береники. Лицо, назначенное надзирать, и верховный жрец каждого храма, и писцы храма сделают копию этого декрета в камне или на бронзовой стеле иероглифами, на египетском[426] и греческом языке и установят на самом видном месте в храмах первого, второго и третьего разряда, чтобы жрецы во всей стране могли засвидетельствовать, что они чтут Богов Благодетелей и их детей по справедливости».
Это стало бы важным моментом, если бы удалось доказать гипотезу некоторых ученых о том, что в Розеттском декрете (спустя сорок три года) египетский текст является оригиналом, а греческий переводом, а Канопский декрет, с другой стороны, сначала был составлен на греческом, а потом переведен на египетский. Мы получили бы свидетельство, что за этот промежуток времени авторитет египетских жрецов заметно вырос. Однако вопрос о том, какой текст является оригиналом, а какой переводом, возможно, никогда не будет решен. Магаффи утверждал, что Канопский декрет тоже первоначально составлялся по-египетски. Конечно, можно представить себе, что египетские жрецы и греческие чиновники совместно работали над текстами, и в таком случае одну фразу могли сначала предложить греки, а другую египтяне; также возможно, что жрецам предоставили греческий черновик того, что хотел сказать в указе двор, и затем они составили свой расширенный вариант на египетском языке, который был повторно переведен на греческий; или наоборот, что жрецы сначала представили двору черновик, который был расширен греческими придворными секретарями и повторно переведен на египетский. В сущности, когда есть столько правдоподобных гипотез, то обсуждать вопрос так, как если бы мы наверняка знали, какая сторона составила документ в том виде, в каком мы его знаем, а какая его перевела, с научной точки зрения совершенно бессмысленно.
Второй Птолемей, как уже говорилось, не оставил особого следа как строитель или восстановитель египетских храмов. Его сын проявил себя заметнее. Он, вероятно, построил новый храм Осириса в Канопе — по всей видимости, именно там проходил второй синод жрецов, и если жрецы заседали в нем уже в 237 году, то Птолемей III должен был основать его в начале своего правления. По традиции между камнями фундамента была заложена золотая табличка, которую впоследствии обнаружили археологи. На ней написано по-гречески: «Царь Птолемей, сын Птолемея и Арсинои, Богов Адельфов, и царица Береника, его сестра и жена, посвящают участок Осирису»[427]. Наос храма Исиды на острове Филэ, почти законченный при Птолемее II, был завершен при Птолемее III. На его большом северном пилоне была греческая надпись о том, что царь Птолемей, царица Береника и их дети посвящают наос Исиде и Гарпократу[428]. На близлежащем острове Биггэ есть развалины храма, на которых можно найти имя Птолемея III, связанное с именами древних египетских фараонов. В Асуане на фасаде небольшого храма, посвященного Исиде-Сотис, изображены две фигуры в виде фараонов — Птолемей и Береника (согласно иероглифическим надписям). Еще один небольшой храм, построенный Птолемеем III в Эсне, был бы особенно интересен тем, что на его стенах изложено священное повествование писца об азиатском походе царя — египетский вариант греческого памятника в Аду-лисе; однако храм «был уничтожен в этом веке (то есть в XIX. —
Глава 7
Птолемей IV Филопатор
(221–203 годы до н. э.)
Через некоторое время три великие македонские державы перешли в руки молодых людей. Антиох III унаследовал селевкидское царство в 223 году до н. э., будучи восемнадцати лет от роду; Птолемей IV взошел на египетский трон в 221 году до н. э. в возрасте около двадцати трех лет[429]; Филипп V унаследовал Македонию в 220 году до н. э. в возрасте семнадцати лет. Учитывая разницу в характере и стремлениях этих трех молодых людей, расстановка сил в Средиземноморье не могла не измениться. Их царствование открывает новую эпоху и в ином смысле. Мир, в котором началось их правление, был греко-македонским, собранным воедино завоеваниями Александра Великого; но мир, в котором их правление подошло к концу, уже изменился, и над ним нависла тень Рима.
Антиох III унаследовал отцовское царство в состоянии хаоса и распада; Птолемей IV получил от своего отца тесно спаянное и мощное государство — вместе с надежно присоединенными Келесирией, Киреной и Кипром; его морской флот по-прежнему позволял ему господствовать на разных островах Эгейского моря, над Галлипольским полуостровом и частями Фракии в районе Эноса и Маронеи; оно все еще пользовалось престижем среди государств Греции. Однако из-за разницы в характерах обоих юношей за период в двадцать лет две династии поменялись местами. В Антиохе III, даже если он и не вполне заслужил прозвище Великий, как его стали звать в народе[430], во всяком случае, была авантюрная жилка его народа, и благодаря довольно бесшабашной энергии, с которой он вел свои кампании в первые двадцать лет правления, он восстановил авторитет династии на большинстве старых территорий от Эгейского моря до Гиндукуша; тогда как Птолемей IV до своей смерти успел довести Египет до состояния бессилия и унижения, из которого государство уже никогда не поднялось на ту гордую высоту, которую оно занимало при первых трех македонских царях. Начиная с царствования Птолемея IV история Египта отмечена ростом силы туземного элемента во внутренних делах и снижением роли Египта как фактора международной политики.
В истории бывали царевичи, чью натуру развращала деспотическая власть, но Птолемей IV сел на трон, уже будучи развращенным. В нем повторился дед, любитель искусств и наслаждений, но он воспроизвел пороки деда в более экстравагантной форме и не имел серьезных интеллектуальных запросов, которые придавали налет величия второму Птолемею. Внук не только искал беззаботности и удовольствия, он был безразличен к тому, какого склада люди с его попустительства управляли делами государства, при условии что они давали ему средства для жизни среди литературных и эстетических услад и освобождали его от тягот власти. Фактически управлял царством при Птолемее Филопаторе александриец Сосибий, сын Диоскурида[431]. В 235–234 годах до н. э. он занимал один из высочайших постов в Египте — жреца Александра, Богов Адельфов и Богов Благодетелей в Александрии[432], поэтому в тот год его именем датировались документы во всем царстве. Полибий допускает, что у него были некоторые способности, — он зовет его «хитрым и опытным старым негодяем» (σκεῦος ἀγχίνουν καὶ πολυχρόνιον). Если Со-сибий хотел власти, он добился ее, когда молодой Птолемей стал царем. Зловещее честолюбие Сосибия не встретило бы никаких препятствий со стороны подобного субъекта. Но оставались и другие члены царской семьи! Среди них были дядя царя Лисимах, старая царица Береника, женщина, как нам известно из источников, содержащих сведения о ее детстве, с которой шутки плохи; и младший брат царя Маг, отличавшийся большим мужеством, кумир солдат. Их всех нужно было убрать с дороги. Простой александриец, даже занимающий высокое служебное положение, конечно же не смел тронуть и волоска на голове кого-либо из царского рода — разве что он вынудит царя отдать этот приказ. Но при таком министре, как Сосибий, и при таком царе, как Птолемей Филопатор, и это было вполне осуществимо. Любовь к праздности, пьянство, развращенность, поверхностный интерес к литературе настолько поглотили в этом молодом дегенерате все естественные склонности, что он, по совету Сосибия, дабы избавить свою жизнь от малоприятных забот, приказал убить дядю, брата и мать. Дело подстроили так, что, когда юный Маг принимал ванну, его обварили кипятком[433], а старая царица Береника Киренская, чьи волосы сияют среди звезд, умерла от яда.
Другим человеком, которого Сосибий посчитал целесообразным устранить, был спартанский царь Клеомен, бежавший, как говорилось выше, в Александрию. Хотя Птолемей Эвергет оказал ему всяческие почести — как воин воину — и воздвиг ему статую в Олимпии, основание которой было найдено[434], Клеомен стал проявлять нетерпение, поняв, что обещания отправить его назад в Грецию вместе с египетским войском охотно давали, но не исполняли. Когда на престол взошел новый царь и Клеомен увидел, что ему невозможно внушить ни малейшего интереса к международным делам, он пришел в отчаяние. Сосибий боялся его влияния на воинов-наемников, тысячи которых были расквартированы в Александрии. Многие из них были пелопоннесцами и критянами, и царь Спарты пользовался в их среде чрезвычайно высоким авторитетом. После опрометчивых слов Клеомена Сосибий приказал взять под стражу его и трех других спартиатов. Пока двор временно находился в Канопе, Клеомену и его товарищам удалось сбежать из заключения, и они мчались по улицам Александрии с кинжалами в руках и призывали жителей, чтобы они, как истинные греки, восстали во имя свободы и установили независимое государство вместо птолемеевской деспотии. Александрийцы отстраненно взирали на группу возбужденных, кричащих мужчин, видя в них чудных сумасбродов. Когда воины поняли, что только смерть поможет им избежать повторного ареста, они, как настоящие спартанцы, закололись кинжалами. Сосибий добился, чтобы жену и детей Клеомена, которые оставались в Египте, тоже предали смерти (в январе или феврале 219 года до н. э.).
Рядом с Сосибием действовала троица весьма неприглядных персонажей, которые в сговоре с коварным александрийцем правили венценосным сластолюбцем: красивый и порочный юноша Агафокл, его прекрасная сестра Агафоклея и их ужасная мать Оэнанта. Когда такого рода личности заняли положение первых людей государства, престиж Египта в Леванте быстро и заметно упал. Нам известно, что уже в 220 году до н. э. жители Кикладских островов, когда их начали грабить иллирийские пираты, обратились за помощью не к своему старому защитнику царю Египта, а к родосцам[435].
Примерно в то же время на Крите, где Птолемеи когда-то имели большое влияние, враждующие города стали искать союзников в других местах. Однако Египет по-прежнему владел Итаном[436], и Птолемей Филопатор предоставил Гортине средства для строительства новых фортификаций[437]. Египетские гарнизоны в течение всего царствования Птолемея IV продолжали удерживать отдельные районы на побережье и островах Эгейского моря, а чиновники взимали дань для Александрии с приморских территорий Ликии, Карии, Фракии, крупного порта Эфес, островов Фера, Самос и Лесбос[438]. Даже в Селевкии в устье Оронта египетский гарнизон находился еще весной 219 года до н. э. Должно быть, люди в то время надеялись, что александрийский двор проявит не столько стремление к власти, сколько готовность к действию.
Еще до того, как молодой Птолемей принял отцовское наследство, греческому миру было хорошо известно, что он за человек. Ведь похоже что именно в год смерти Птолемея Эвергета (221 до н. э.) молодой Антиох пришел к воротам крепости в Ливане, охранявшей северный вход в Келесирию; и Полибий сообщает, что Гермий, главный министр Антиоха, убедил его попытаться в первую очередь завоевать Келесирию — страну, на которую представители династии Селевка тщетно претендовали уже восемьдесят лет, — как раз из-за того, что бездействие (ῥαθυμία) нового царя Египта было широко известно[439]. Однако египетской армией еще командовали опытные военачальники. Этолиец Феодот, главнокомандующий войсками в Келесирии, как следует наладил оборону ливанских крепостей, и первые атаки селевкидской армии провалились. Прежде чем Антиох смог добиться успеха в наступлении, ему пришлось прервать поход и поспешить со своим войском на восток, чтобы разобраться в Вавилонии с восставшим сатрапом Мидии Тимархом. Египет получил передышку.
Она длилась почти два года, в течение которых Антиох занимался восстановлением авторитета своей династии в Мидии. Между тем после нападения на Келесирию Египет и Сирия должны были находиться в состоянии если не открытой войны, то вражды. Именно в этот промежуток времени ситуация в селевкидском царстве осложнилась, и александрийский двор не мог не быть заинтересован в этом. Ахей, правивший Малой Азией от имени Селевкидов, одновременно являвшийся и двоюродным братом, и зятем царя, отказался от своей клятвы верности и провозгласил себя независимым правителем. Можно было ожидать, что Египет после этого бунта окажет поддержку Ахею как врагу своего врага; ведь Ахей еще до своего бунта обвинялся (как считает Полибий, ложно) в тайной переписке с Александрией. Есть и еще одна причина для сношений между Ахеем и александрийским двором. В некий момент этой войны с селевкидской державой Птолемей Эвергет взял в плен Андромаха, человека очень высокого положения, отца Ахея. Сестра Андромаха Лаодика была женой Селевка II и матерью Антиоха III. Когда Птолемей Эвергет умер, Андромах все еще находился в Египте в качестве пленника. Так как Ахей давно выказывал большое желание добиться свободы для своего отца, Сосибий, естественно, считал пленного македонского аристократа очень ценной фигурой в политической игре. Возможно, он еще до восстания Ахея пытался заключить с ним сделку — свобода для Андромаха взамен отказа его сына от поддержки Селевкидов. Когда Ахей восстал против «суверена» под влиянием других обстоятельств, не заключив никакого соглашения с Египтом, осталось еще меньше причин отпускать Андромаха. Сосибий действительно очень не хотел расставаться с таким ценным приобретением. Однако теперь родосцы изо всех сил ходатайствовали за Ахея, а когда Родос желал чего-то очень сильно, Александрия, как правило, давала ему это. Андромаха передали родосцам, которые проводили его назад в Малую Азию. Но александрийский двор не заключил с Ахеем никакого союза. Он предпочел подождать и посмотреть, чем окончится конфликт между двумя братьями в селевкидском царстве.
Когда Антиох вернулся с востока с победой, первым делом он обратился не против Ахея, а против Египта. Весной 219 года он возобновил наступление, от которого отказался в 221 году. Войско под началом Феодота «Полуторного»[440], тезки этолийца, командовавшего в Келесирии силами Птолемея, отправилось в путь, чтобы расчистить проходы через Ливан, в то время как сам Антиох двинулся к стенам города предков Селевкии-в-Пиерии, чтобы вернуть его из-под власти Птолемеев и смыть двадцатилетний позор. Когда Антиох подступил к его мощным укреплениям, в городе оказалось столько жителей, готовых перейти на сторону царя из династии Селевкидов, что командир египетского гарнизона Леонтий не посмел продолжать сопротивление и сдался.
Антиох все еще находился в Селевкии, когда ему доставили письмо от другого Феодота, этолийца и правителя Келесирии, который двумя годами раньше преградил ему дорогу. Вскоре после этого Феодот узнал, что александрийский двор считает его человеком, от которого нужно избавиться. Он едва спасся от смерти и подозревал, что Сосибий приложил к этому руку. Из Александрии уже послали в Грецию за другим этолийским наемником Николаем, который должен был сменить Феодота. Александрийский двор находился в затруднении: ведь он хотел за свои деньги нанять опытных воинов, но при этом опасался любых военачальников, которые могли бы приобрести доверие и влияние в Александрии. Единственный выход двор увидел в том, чтобы приглашать опытных командиров, но быстро их менять, прежде чем они начнут предаваться опасным честолюбивым замыслам. После успешных действий Феодота в Келесирии его следовало убрать. Но Феодот опередил александрийские власти. Он вместе с доверенными людьми занял Птолемаиду и Тир и написал Антиоху, предлагая сдать ему оба города. Вскоре армия Селевкидов была уже в Палестине. Антиох прошел вдоль побережья и овладел Тиром и Птолемаидой. Николай, прибывший в Келесирию и взявший на себя командование расположенным там египетским гарнизоном, пока еще удерживал внутренние районы и некоторые города на побережье, такие как Сидон, Арад и Дора.
Эти события в Сирии застали александрийский двор врасплох. Сосибий и дворцовая клика увидели, что, если они сейчас же не предпримут решительных шагов, царь из династии Селевкидов сможет подойти так близко, что раз и навсегда уничтожит их сладострастный рай. Корысть подстегнула их силы и предприимчивость. Отступничество Феодота внушило им лихорадочную подозрительность. Выдающемуся греческому художнику тех дней, работавшему в Александрии, чуть не отрубили голову как предполагаемому соучастнику измены[441].
Стало понятно, что нужно создать египетскую армию, способную противостоять опытным войскам Антиоха. Сама по себе такая задача не представляла большого труда для любой державы, обладающей такими богатствами, как Египет. Кроме того, двор мог нанять лучших военных специалистов своего времени и поручить им как следует подготовить дезорганизованные военные силы государства и взять на себя боевое командование[442]. Пополнить армию можно было за счет нового широкомасштабного набора. Только на все это требовалось время, а Антиох уже стоял у дверей. Поэтому задача для александрийского двора заключалась в том, чтобы вести с Антиохом переговоры до тех пор, пока не будет готова египетская армия. Первым делом надо было предотвратить его вторжение в Египет непосредственно в 219 году. Имевшиеся в наличии силы были сосредоточены в Пелусии при личном присутствии молодого царя[443], который номинально считался командующим войском, и на каналах, соединенных с рекой таким образом, что их можно было использовать в качестве линий обороны.