2. Организация правосудия и охраны порядка

Египет, в который пришли греки, был страной со своей системой законов и обычаев, уходящих в глубокую древность[304]; греки принесли с собой другую систему собственных законов и обычаев. Египтяне и греки подчинялись деспотическому владыке, который мог по собственному усмотрению рассылать из Александрии законы (номы), то есть общие указы для вечного исполнения до тех пор, пока они не будут отменены, или рескрипты (диаграммы) и эдикты (простагмы), которые объявляли царскую волю по какому-либо конкретному поводу либо вносили какое-то частное изменение в уже существующий закон. Политика Птолемеев состояла в том, чтобы дать египтянам возможность, насколько это было совместимо с новым режимом, и дальше жить по своим традиционным законам и обычаям — что греки называли «законами страны» (οἳ τῆς χώρας νόμοι), в отличие от «гражданских законов» (politikoi nomoi), которые устанавливались царем для лиц со статусом гражданина, то есть греков[305]. В отношениях греков друг с другом значение имели исключительно «гражданские законы» царя; и при составлении их новый правитель главным образом руководствовался греческими представлениями.

Таким образом, в эллинистическом Египте бок о бок действовали две системы законов. Естественным образом постепенно обе в некоторой степени влияли друг на друга, особенно когда кровь обоих народов стала смешиваться, и во многих спорах одна сторона была греческой, а другая египетской. Такое взаимное воздействие можно проследить, например, в законах о браке. Египетский закон о браке противоречил греческому в следующих положениях: 1) разрешались браки между братьями и сестрами[306]; 2) женщина обладала большей независимостью и могла свободно выбирать себе мужа как дееспособное лицо (а не с разрешения официального опекуна по нормам греческого закона) и разойтись с ним по собственному желанию или, в случае если муж разводился с ней, могла потребовать для себя сумму, оговоренную в качестве ее приданого по брачному контракту; 3) существовали разные виды брака, один из них представлял собой пробный союз (как ни странно, названный греками agraphos gamos, «брак без контракта»), в котором супруги устанавливали в контракте условия, на которых они соглашались жить вместе в течение ограниченного периода времени.

Вероятно, браки между братьями и сестрами в некоторой степени распространились и среди египетских греков (помимо царской семьи), но узнать что-либо доподлинно об этом из папирусов довольно трудно по двум причинам: 1) потому что греческие имена, как мы уже видели, с II века до н. э. уже не могут считаться точным указанием на греческую национальность; 2) потому что термин «сестра» в имеющихся у нас документах мог применяться в официальной речи к жене, которая в действительности не являлась сестрой своего мужа. Во всяком случае, подобная формулировка была заимствована у египтян[307]. С другой стороны, простагма, изданная Птолемеем IV, лишала египетских женщин независимого юридического статуса; как и греческие женщины, во всех законных операциях они должны были находиться под опекой мужа, если были замужем, или иного опекуна (kyrios), если были не замужем[308]. При Птолемее Филометоре македонская семья, жившая в городке в Гераклеопольском номе, все еще соблюдает греческие нормы брака по контракту, а не египетские; при этом в одном документе[309] мы находим греческий контракт на пробный брак сроком на год, что может свидетельствовать о влиянии египетских обычаев на греческие[310].

Что касается других правовых отношений, то египтянам по-прежнему приходилось составлять необходимые документы (контракты и тому подобное) на египетском языке (демотическим письмом) с громоздкими египетскими формулировками. Составление таких документов относилось к обязанностям профессиональных жрецов-писцов, которых греки звали (неизвестно, почему) монографами. Было найдено немало записанных демотическим письмом сделок, которые сообщают важные сведения о жизни коренных египтян при греческой власти, хотя разобрать их смысл зачастую значительно труднее — во всяком случае, при теперешнем уровне знаний демотического письма, — чем прочитать греческие папирусы. На протяжении первого века правления Птолемеев греки в своих правовых отношениях друг с другом, видимо, не прибегали к услугам профессиональных нотариусов. Один из свидетелей, подписывающих документ, вероятно, должен был хранить его (как синграфофилакс) и предоставлять при необходимости.

Если в Египте была двойная система законов, египетская и греческая, то существовала и двойная система правосудия. Египтяне могли обратиться за разрешением гражданских споров к туземным судьям (которых греки звали лаокритами, «судьями народа»), принимавшим решение в соответствии с фараоновской традицией. Но что касается уголовного судопроизводства и исков греков к грекам, то судебную власть представляли чиновники, назначенные царем выступать от его имени, или, как последнее средство, сам царь. Нужно сказать, что ни один другой компонент птолемеевской системы в Египте — насколько можно судить по папирусам — не сравнится с юридическим механизмом, представляющим собой тщательно продуманный хаос. Обычно греческий глагол chrēmatizein понимают в смысле вынесения решения от лица царя, и теоретически каждый его подданный имел возможность обратиться непосредственно к царю, чтобы тот рассудил дело. (Ходатайство к царю называлось энтевксис[311].) Один из порталов дворца в Александрии имел особое название χρηματιστικοσ πυλών[312], «вход к царю для суда». Когда царь посещал мемфисский Серапеум, мы видим, что в зале, который он занимал, было специальное окно (фирис), через которое люди могли бросать письменные прошения о правосудии и получать ответы. Однако поскольку семь или восемь миллионов жителей Египта физически не могли вступить в непосредственное общение с самодержцем, в стране появился греческий судебный орган для отдельных номов или групп номов[313], чиновники которого назывались хрематистами и ездили по населенным пунктам для рассмотрения дел, вынося решения от имени царя. Впервые эти хрематисты описываются в письме Аристея к Птолемею II. Однако если попытаться определить полномочия этого выездного суда по сравнению с полномочиями других официальных властей, дело выглядит крайне запутанным. Такое впечатление, что на практике любой человек, ищущий правосудия, имел право обратиться к любому ближайшему представителю власти, к стратегу нома, эпистату (начальнику полицейских органов). «Мы видим, что хрематисты вступают в дело одновременно с чиновниками, иногда раньше их, иногда после них, иногда заседают вместе с ними; мы видим, что они вызывают в суд, но им не подчиняются, и выносят постановления, которые оставляют представленное на их рассмотрение дело в таком же неустроенном виде»[314]. Можно предположить, что в большинстве их решений по делам, которые мы можем проследить лишь по случайным упоминаниям в письменных документах, большую роль играли бакшиш (по-гречески stephanoi, «венцы») и личный интерес. Комограмматей и практор посадили в тюрьму египтянина по имени Хор. Чиновник дал понять, что Хор находится под покровительством важного человека и должен быть освобожден[315] (примерно в 100 году до н. э.). Грабитель, пойманный с поличным, выходит сухим из воды, уплатив 200 драхм полицейскому агенту[316].

В середине III века до н. э. мы встречаем случай, когда один хрематист действует самостоятельно, его посылает диойкет рассматривать дела, на которые у него самого нет времени. По отчету хрематиста диойкет выносит приговор[317]. Как ни странно, у хрематиста египетское имя.

Наш главный источник информации о том, как функционировала судебная система в эллинистическом Египте, — это папирусы по делу Гермия, хорошо известного тем, кто изучает этот вопрос. Оно относится к Фиваиде времен Птолемея VII (125–117 до н. э.), и конечно же процедура могла существенно отличаться в других частях Египта и при первых Птолемеях. Папирусы сообщают нам о ряде шагов, которые предпринимал офицер конницы Гермий, сын Птолемея, называемый «персом», против корпорации местных хоахитов (занимавшихся погребальными обрядами), чтобы вернуть у них участок земли с выстроенным на нем домом в окрестностях Фив, так как, по его утверждению, он имеет право получить участок по наследству. Эту запутанную историю хорошо пересказал Буше-Леклерк (IV. Р. 218–233), и едва ли ее можно сжать в несколько слов. Последнее и, видимо, окончательное решение, которое значится в деле, принимает эпистат не в пользу Гермия (11 декабря 117 года до н. э.). «Факт, который следует всего яснее из дела Гермия, состоит в том, что по крайней мере в Фиваиде — районе с военной властью и, так сказать, постоянно находившейся под осадой — хрематисты, по-видимому, ограничивались ролью юрисконсультов. Исполнительные решения отдает эпистат, решающий дело вместе с заседателями» (Буше-Леклерк).

По вопросу разграничения компетенции местных лаокритов и греческих властей важным документом является закон Птолемея VII (118 до н. э.), пересказанный в одном папирусе[318]. Закон гласит, что те дела, где одна сторона греческая, а другая египетская, должны разрешаться соответствующим судом на языке документов, относительно которых идет спор. Если они написаны демотическим письмом, то дело рассматривается лаокритами в соответствии с египетскими законами; если же греческим, то дело представляется на суд хрематистов. В случаях, где обе стороны египетские, дело должно рассматриваться лаокритами. Хрематисты не должны вмешиваться в такие дела — это свидетельствует о том, что на самом деле греческие судьи порой вторгались в сферу своих туземных коллег. Сэр Флиндерс Питри указывает, что в фараоновском Египте ответчик имел право выбрать кодекс, по которому он желал судиться (Social Life in Ancient Egypt. P. 90).

Исключительный феномен в Фаюме при Птолемее III — это комиссия дикастов, в основном рассматривавших дела между воинами. Одно из этих дел — иск еврея из эпигонов к еврейке, опекуном (кирием) которой был афинянин. Буше-Леклерк полагает, что это была «особая комиссия, более-менее аналогичная военному совету, решения которого не подлежат обжалованию», и она назначалась для разбирательства накопившихся споров о долгах местных воинов. Во всяком случае, он высказывает предположение, что птолемеевская система юстиции могла иметь всевозможные временные и региональные разновидности, о которых мы ничего не знаем.

Обычно, как мы видели, те, кто хотел добиться правосудия, обращались к какому-либо официальному лицу, чьи функции не были в первую очередь или главным образом юридическими, и в случае неблагоприятного вердикта могли попробовать отменить его, обратившись к еще более вышестоящему лицу. Фотортей из Фиваиды (190 до н. э.) сначала обращается к эконому, потом, когда тот выносит решение против него, к стратегу, который передает дело эпистату[319]. Клерух из кавалерии (примерно в 86 году до н. э.) обращается к своему вышестоящему начальнику, гиппарху, так как тот, видимо, обладает властью вызвать ответчиков к себе[320]. Царский земледелец обращается к комограмматею своей деревни[321]. Оскорбленный и избитый человек обращается к эконому[322] (245 до н. э.). См. несколько превосходных замечаний Жуге по поводу неясных полномочий, которые эти чиновники могли иметь в такой стране, как Египет (Revue Belge de Philol. et d’Histoire (1923). P. 433 и дальше).

Важнейший закон Птолемея II (259–258 до н. э.) установил, что в делах, касавшихся царской казны, лица, привлеченные к суду по обвинению в действиях, хоть сколько-нибудь предосудительных по отношению к доходам царя, не имели права на защитника. Любой защитник, выступающий против царских интересов, рисковал конфискацией всего имущества[323].