– Он наслушался сказок. Обращение происходит методами похожими, но поначалу безболезненными. Ты совершенно права была, что так поступила с Марианной. Я уже объяснил причины, по которым ее вылечил. На цепи у Великого Хаоса она доставит нам куда меньше проблем.

– Но я не понимаю. Почему хаоситка не нравится Великому Хаосу?

– Потому что она константа, знаешь такое слово, Маргот? Она такая же константа, как и я, но на ней выжжен знак Хаоса. А Хаос не любит констант. Ему нужно привести все в запустение, ворваться в наши жизни и разметать их, не оставив камня на камне. Хаоситки используют его силу в своих целях, и это, как бы странно ни звучало, оборотная сторона порядка.

Я потерялась и не знала, что ответить.

– Так что ты спасла наши души, наши шкуры, все спасла. Она пустила бы нас в дело. На пирожки и эксперименты, я думаю, в итоге тебе бы это не понравилось.

– Она зло? – выпалила я. – У вас есть вообще понятия «добра» и «зла»?

– А ты на меня ругался, – целеустремленно поправил сумку Джек.

– Я ругался, конечно, с кем не бывает, – отозвался Питер и снова сжал мое запястье. – Сударыня Маргот, лучше бы такими терминами не разговаривать. У нас есть Великий Хаос, больше нет ничего. Все мы служим ему, все мы проводники его воли, вы должны понять, что именно я хочу сказать. Ну‑ка, Джек, залезай на то дерево, я подстрахую, посмотри, далеко до выхода?

Джек закряхтел, почти как древний старик, но на дерево все‑таки влез легко и непринужденно, прыгая от ветки к ветке.

Питер напряженно следил за ним.

– В вашем мире, сударыня Маргот, все вполне нормально. Можно сломать сучок, перенеся на него вес. В нашем мире с некоторых пор все стремится к ухудшению. И ветка ломается обязательно, да еще непонятно, с каким результатом. Может быть, треснет вон та. Или дерево решит, что ему надоело стоять на месте. Надо было все это проконтролировать, поэтому я и… Я и контролирую, моя сударыня.

Джек тем временем допрыгал почти до самой верхушки, похожий на маленькую обезьянку, посмотрел деловито вперед, прижав руку ко лбу ребром ладони, а потом крикнул:

– Мы почти вышли! Не более двадцати минут ходьбы.

– Не более двадцати, значит, – задумчиво сказал Питер. – Это неплохо. Давайте продвинемся немного вперед, а потом я отвечу на ваш вопрос. Просто, сами понимаете, Великий Хаос везде, а я своими действиями привлекаю его внимание. Порядок можно наводить раз в сутки, и то иногда за это срываются, – он потер пальцами так и не сошедший синяк на скуле.

Джек меж тем столь же деловито спрыгнул на землю, подобрал сумку и, задрав нос, зашагал вперед с важным видом.

– Что бы я без него делал, только он очень часто слуг Хаоса на себя выманивает, – пожаловался мне Питер. – В порядке, моя сударыня? Дойдешь? Все хорошо будет?

Я прислушалась к ощущениям и полезла в сумку, просто чтобы достать хотя бы маленький кусочек хлеба. Джек же сказал – двадцать минут, значит, это будет двадцать минут?

Питер опасливо перехватил мои пальцы и проговорил, что надо бы потерпеть, но я уже растаяла от самого прикосновения, как ребенок, как черт знает что, как черт знает кто.

Мне, наверное, пора было признаться, что в этих бездонных туманных озерах я утонула в самый момент знакомства, а не страдать излишними размышлениями, но я никак не могла этого сделать. Ринат, моя вечная и первая любовь… Да, Ринат, естественно, оставался Ринатом, и на него можно и нужно было обращать внимание, случайно касаться рукавами и бледнеть, а потом краснеть, а потом даже зеленеть и думать, что весь завтрак сейчас останется где‑нибудь не там, где ему положено.

Но мысли мои витали около Питера. Питеру была целая куча лет (столько же не живут, правда?), он мне в старшие братья годился, кажется, хотя еще вопрос, сколько лет выпила из него чересчур юная Айним. И, о ужас, у Питера уже прорезались морщины. Я не знала, что делать с этим всем, я предполагала, что Танька скривится и скажет: «Фу, старик», – а все остальные поддержат. А я была зависима от мнения окружающих, как бы ни старалась это скрыть.