Эту замечательную радостную новость бабушка уже не услышала, ее больше не было с нами. Наверное, если она не знала о болезни, не обязательно было бы рассказывать ей о выздоровлении. Но как бы я всё-таки хотела поделиться с бабушкой этой огромной радостью!
Я уверена: она совершенно точно знала, что в ту зиму, в тот год, когда мне исполнилось 39 лет, мои «неприятности по работе» были самой большой бедой в моей жизни.
И до сих пор бабушка не знает, что же в конце концов случилось с моим сыном, она лишь успокаивает меня: «Сколько счастья тебе будет – столько же и бед потом на тебя свалится, а когда наказание кончится – счастье опять вернется…»
Испокон веков в китайской традиции литературных эссе принято писать о своих чувствах, находясь на покое, не у дел, вспоминая о быстротечности жизни, помещая в литературное произведение самые обычные, даже бытовые дела, мимолетные настроения, мелкие радости и невзгоды, – именно это делает жанр таким интересным. Самое трогательное в подобных эссе – искренне раскрытое сердце, присутствующая в них простая повседневная мудрость, всем понятные глубокие чувства. «Изречения» бабушки Ни Пин, словно записанные из уст народа, получили литературную премию Бин Синь в области эссеистики именно потому, что в них есть все эти характерные черты. Они говорят с нами собственным настоящим народным языком, рассказывают нам собственные народные истории, и поэтому совершенно неудивительно, что они стали любимой народной книгой.
Шань Цзисян
Он сам называет себя смотрителем Гугуна. За шестьсот лет после его создания, говорят, только два человека прошли по всем его комнатам, которых девять с лишним тысяч, и он – один из них. Гугун – это дар людей Китая всему миру, и чтобы сделать его еще лучше, еще красивее, Шань Цзисян живет так, как поется в популярной песне: «весь день на ногах, ни минуты покоя». Сегодня директор музея Гугун у нас в гостях.
Обходить весь Гугун по периметру, начиная с ворот Шэньумэнь, – это ежедневная обязанность, которую Шань Цзисян возложил на себя в день вступления в эту должность. Он износил двадцать с лишним пар матерчатых тапок, побывал в каждом из помещений и хорошо знает каждый уголок Гугуна.
Все знают, что он подбирает окурки, брошенные в Гугуне, – наклоняется, выковыривает их из щелей между камнями, прячет их в ладони. Он установил правило: «На крышах не должно быть травы» – потому что занесенные птицами или ветром семена, прорастая, могут повредить черепицу и деревянные конструкции. Шань Цзисян обращает внимание даже на окурок, даже на стебелек травы, потому что считает, что если хорошо делать все мелкие дела, то можно добиться больших перемен.
Сам он называет себя «смотрителем», а не «директором». Следить за состоянием музея, хранить и беречь его бесценные экспонаты, архитектуру, сохранять Гугун как наследие мировой культуры – это вечная обязанность тех, кому поручена эта ответственная работа.
Беседа
Дун Цин: Вы стали директором музея Гугун в 2012 году?
Шань Цзисян: Да, вот уже идет шестой год.
Дун Цин: Вы пришли на эту должность в самый, что называется, горячий период – количество ежегодных посещений достигло пятнадцати миллионов! Для вас это было своего рода испытанием на прочность. А потом еще появились «забеги Гугуна» …
Шань Цзисян: «Забеги Гугуна» возникли внезапно, сами собой. Раньше восемьдесят процентов посетителей, попав в Гугун, как ни в чем ни бывало шли дальше – смотреть павильоны Тайхэдянь, Янсиньдянь, а потом в парк Юйхуаюань. То есть они, по сути дела, просто шли мимо тех нескольких десятков выставок, которые мы устроили. В сентябре 2015 года очень многие посетители музея Гугун, оказавшись внутри, шли не вперед, а на запад, их становилось всё больше, они бежали, чем дальше, тем быстрее, – там находилась картинная галерея Уиндянь, где мы как раз проводили тематическую выставку «Драгоценности из собрания палаты Каменного канала». Когда мы увидели, что так происходит, то за одну ночь изготовили двадцать указателей, чтобы, как на стадионе, показывать направление движения. Благодаря этому пожилым людям и детям не надо было бежать. Вот только последних посетителей приходилось ждать до трех – четырех часов утра.
Дун Цин: Собственно, «забеги по Гугуну» как раз и выявили этот вопрос: слишком мало экспонатов можно увидеть в обычном режиме посещения, а как только появляются достаточно хорошие, важные экспозиции, посетители летят роем…
Шань Цзисян: Да, это так. Раньше, когда мы говорили о музее Гугун, то постоянно с огромной гордостью упоминали про «самое-самое во всём мире» – например, что у нас самый большой в мире архитектурный комплекс деревянных строений, самый полный ансамбль дворцовых сооружений, самое большое в мире собрание китайских культурно-исторических ценностей, что мы – единственный в мире музей, который посещает более десяти миллионов человек в год. Этим всем, конечно, можно гордиться, но разве это самое главное? Главное – насколько вам удается донести свои культурные богатства до людей, сделать их частью жизни общества. Если вы говорите, что у вас самая большая музейная территория, но она на 70 % закрыта для доступа, если у вас много экспонатов, но 99 % их не выставляется… Чтобы Гугун по-настоящему выполнял свою роль музея и был включен в жизнь общества, необходимо делать так, как сказал генеральный секретарь Си Цзиньпин: чтобы ожили все культурные ценности Запретного города, всё собранное на этой обширной территории наследие, все древние книги и тексты… Только в этом случае можно будет считать, что культурное наследие живет, что мы выполняем свою работу и что наш музей нравится людям.
Дун Цин: Вы действительно побывали во всех помещениях Гугуна?
Шань Цзисян: Мы обходили, согласно карте, все комнаты, одну за другой, все девять тысяч, – на это потребовалось больше пяти месяцев. Нам было необходимо тщательно обследовать состояние всех помещений, подумать, каким образом каждое из них может быть в дальнейшем использовано.
Дун Цин: И всё-таки, сколько же на сегодняшний день в Гугуне хранится культурно-исторических ценностей? Вы сосчитали?
Шань Цзисян: На конец декабря 2010 года в Гугуне находилось 1 807 558 единиц хранения, в том числе комплекты, – что-то считается поштучно, а что-то как единое целое. Точной цифры мы уже никогда не узнаем – сейчас, например, экспонатов стало примерно на шестьдесят тысяч больше.