Ли Япэн: Обязательно. Это второй по значимости способ воспитания. Я думаю, что каждый родитель должен давать своим детям такую возможность.
Дун Цин: Значит, в итоге можно всё выразить одной фразой: дети – это подарок родителям?
Ли Япэн: Ну… Я десять лет назад целое письмо написал об этом. Оно так и называется: «Письмо к дочери».
Когда я вернулся из поездки, была глубокая ночь, малышка Янь и мать уже спали. Я на цыпочках, стараясь не шуметь, наощупь добрался в темноте до кроватки, медленно наклонился, чтобы поцеловать дочурку. Вдруг она повернулась всем телом, ее маленькие ручки схватили мои щеки – и я застыл, замер, словно околдованный. Когда малышка Янь была совсем крошкой, а я носил ее на руках, мне всегда хотелось, чтобы она обхватила меня ручками за шею, но ей было не до того – она обеими руками руководила мной, указывала направление к интересующему ее предмету, не делая ни минутной передышки. И вот, наконец, мечта моя сбылась – я ощущаю тепло ее ладошек, счастлив, что она так привязана ко мне. Больше всего на свете в этот момент я боюсь, что эти ручки разомкнутся и отпустят меня. Глаза постепенно привыкают к окружающей меня темноте; в слабеньком оранжево-красном отблеске огонька на обогревателе, стоящем у изголовья кроватки, я начинаю различать контуры ее личика, слышу, как она дышит, – и вся накопившаяся за день усталость мгновенно исчезает. Наступает минута долгожданной тишины и покоя.
Последние несколько лет я довольно много времени был занят фондом, больницами, и друзья даже спрашивали меня – неужели я и вправду решил заняться благотворительностью? Я только улыбался в ответ. На самом-то деле ни финансово, ни внутренне я еще не был готов к такому шагу, всё это я делал только ради дочки.
Когда мы были в Америке, где дочери делали операцию, я записал в дневнике: «Если Небо дает тебе шрамы, ты должен гордиться ими!» А потом я основал фонд «Милый ангел». Друзья спрашивали, будет ли малышка Янь работать в этом фонде, когда вырастет. Я отвечал им, что сделал свой выбор в своих жизненных обстоятельствах, и этот выбор ей навязывать не собираюсь. Конечно, если она присоединится и включится в эту работу, я буду очень рад. Но я еще больше буду рад, если увижу, что на своем жизненном пути она сможет принять и встретить лицом к лицу всё, что ей будет уготовано, хоть успехи, хоть неудачи. Может, ей будут дарить цветы, может, станут кидаться яйцами. Да, малышка Янь, я хочу, чтобы ты стала такой, когда вырастешь.
За десять лет фонд «Милый ангел» осуществил одиннадцать тысяч операций. Для детей и родителей они были абсолютно бесплатными. Разговаривая с этими бедными семьями, я увидел и почувствовал, с каким терпением, с какой благодарностью относятся они к нашему обществу. Родители не затаили в душе обиду за несправедливости, с которыми им приходилось сталкиваться. Но когда им хоть чем-нибудь – даже совсем малым – помогаешь, у них дрожат руки и глаза становятся влажными. Они в пояс кланяются, даже пытаются встать на колени. Они не умеют благодарить красивыми словами, но в них есть самая что ни на есть натуральная, изначальная прочность и чистота чувств. Малышка Янь, я надеюсь, что ты сможешь стать такой же, как эти люди, когда вырастешь.
Небо оставило тебе шрамы, ты родилась в своей семье, родители и родные постоянно думали о тебе, заботились и всячески оберегали тебя, чтобы ты росла здоровой. Но кто мог бы подумать, что несколько твоих коротеньких видео, уверенность в себе, твоя улыбка и собственная, особая манера возвестят всему миру, что ты – есть, и это принесет людям столько радости! Даже у меня в душе растаяли последние остатки тревоги. У тебя есть и победы, и неудачи, малышка Янь. Когда ты вырастешь, надеюсь, что ты станешь собой – единственной и неповторимой.
Каждый Новый год мы с тобой забирались в горы. Когда тебе было пять, ты на одном дыхании лезла вверх семь с половиной часов – 14 километров по горной дороге. Ты смогла преодолеть всё это сама. Я шел за тобой сзади и переживал – не слишком ли тяжелый у тебя рюкзак, не слишком ли много там вещей? Иногда мне кажется, что надо было быть добрее с тобой, а иногда я думаю, что не стоит вести себя слишком уж мягко, не то вырастешь, и— а вдруг? – не встретятся тебе такие, кто будет относиться к тебе, как я. Не будет ли у тебя ощущения, что тебя не любят, и жизнь твоя не станет ли уже не такой счастливой?.. Но если я не буду давать тебе достаточно любви, откуда у тебя возьмутся силы любить тех, кто тебе нравится, и мир, в котором мы живем? Наверное, я такой же, как все папы, – думаю слишком много…
Дочка спит так сладко. Знает ли она, сколько надежд связано с ней у ее беспокойного любящего отца? Я гляжу на контуры ее личика, подсвеченные красноватым огоньком обогревателя, ощущаю тепло ее ладошек, чувствую с наслаждением, насколько она привязана ко мне… Я тоже закрываю глаза и погружаюсь в сладкий прекрасный сон.
Дун Цин: Спасибо! Мне кажется, чтобы написать это письмо, потребовалось десять лет— с тех пор, как Ли Янь была совсем маленькой, и до сегодняшнего дня.
Ли Япэн: Да.
Дун Цин: Только что ты рассказывал о своем отце, поэтому у меня предложение: может быть, ты прочитаешь нам еще что-нибудь – в память о нем?
Ли Япэн: Вообще-то, когда мы готовились, то решили выбрать для чтения рассказ «Силуэт» Чжу Цзыцина[49]. Мы с отцом в последний раз в жизни виделись тоже на вокзале. В конце 1999 года он приезжал в Пекин проведать меня, потом я проводил его на вокзал – ему надо было возвращаться в Урумчи. Мы уже простились как положено, потом я, не знаю почему, вдруг повернулся и побежал назад, снова купил билет на перрон. Поезд еще не тронулся. Я сказал отцу: папа, прости, в этот раз я не смог тебя как следует принять. Тогда я был еще совсем молодой, чуть больше двадцати. Папа сказал: ну что ты такое говоришь, ступай скорее, поезд вот-вот тронется… Через неделю он скончался – больное сердце… Так что я прочту этот рассказ.
Чтения. Чжу Цзыцин. Силуэт
Мы с отцом не встречались уже два года, но я как сейчас вижу его силуэт со спины. Зимой того года умерла бабушка, отец тогда же сдал дела; верно говорят, что беда не ходит одна. Я приехал из Пекина в Сюйчжоу, рассчитывал вместе с отцом поспешить на похороны домой. Вошел, увидел отца, посмотрел на запустение и беспорядок во всём доме, снова вспомнил о бабушке – и не удержался, тихонько заплакал. Отец сказал: «Что случилось, то случилось, не надо переживать, на этом жизнь не кончается!»
Вернувшись, заложили дом; отец отдал то, что был должен, и сразу же еще взял в долг, на похороны. Все эти дни в доме было очень тоскливо – отчасти из-за похорон, отчасти из-за того, что отец был не у дел. Когда траурные хлопоты закончились, отцу надо было в Нанкин – искать работу, а мне пришла пора возвращаться в Пекин учиться; и мы ехали вместе.
Когда мы приехали в Нанкин, друзья пригласили нас погулять, поэтому мы задержались на один день. На другой день утром надо было переправляться на другой берег, в Пукоу, во второй половине дня – садиться на поезд в Пекин. Отец был очень занят и заранее предупредил, что не будет меня провожать, поэтому попросил одного знакомого из гостиничной прислуги поехать со мной на вокзал. Он раз за разом повторял моему сопровождающему, что да как, давал самые подробные наставления. И всё равно беспокоился, что тот сделает что-нибудь не так; был вроде бы в нерешительности. Мне тогда уже исполнилось двадцать лет, в Пекин я к тому времени ездил два или три раза, в этом не было ничего необычного. Но отец, поколебавшись, в конце концов решил, что всё-таки сам проводит меня. Два или три раза я уговаривал его, что в этом нет необходимости, но он только отвечал: «Ничего-ничего, лучше я поеду, они не справятся!»
Мы переправились через реку, пришли на вокзал. Пока я покупал билет, он присматривал за багажом. Багажа было очень много, нам пришлось дать немного денег носильщикам, иначе – никак. Он начал с ними спорить про цену. Я в то время был слишком умный: мне всё казалось, что отец говорит не особенно изящно и мне обязательно надо от себя вставить что-нибудь. Но он в конце концов договорился о цене и повел меня к вагону. Он выбрал мне лавку поближе ко входу. Я постелил пурпурно-фиолетовое шерстяное пальто, которое он для меня пошил, и уселся. Он наказывал мне, чтобы я был осторожен в дороге, чтобы ночью был бдительнее, чтобы не простудился. Снова велел носильщикам быть со мной повнимательней. Я в душе посмеивался над его недалекостью – они ведь признают только деньги, бесполезно давать им такие указания! К тому же неужели я, настолько взрослый, сам не смогу о себе позаботиться? Эх… Сейчас я всё думаю: и правда, слишком уж умный я тогда был!
Я сказал ему: «Папа, ты ступай!» – а он посмотрел в сторону от вагона и ответил: «Пойду куплю тебе несколько мандаринов. Будь здесь, никуда не уходи».