Фрейд завершает эту главу исследованием архаических корней идеала Я или Сверх-Я. Он возвращается к гипотезе, выдвинутой в работе Тотем и табу, и возводит часть социальных чувств к последствиям убийства отца первобытного племени и связанным с ним моральным ограничениям. Затем он задается вопросом об истории появления Сверх-Я у последующих поколений. По его мнению, филогенетические следы испытаний предков передаются не на уровне Я, а скорее на уровне «наследственного Оно»: «Таким образом, наследственное Оно несет в себе остатки существования бесчисленных Я, и, возможно, когда Я черпает свое Сверх-Я в Оно, оно просто вытаскивает на свет Я предков и воскрешает их» (р. 251–252 [282]).
Я и конфликт влечения к жизни – влечения к смерти
Каково же воздействие на Я влечений, а именно влечений к жизни и влечений к смерти, описанных в работе По ту сторону принципа удовольствия? Фрейд высказывает гипотезу, что эти два рода влечений способны соединяться и распадаться в разных пропорциях. Конечно, трудно представить себе подобный союз влечений. Между тем, можно предположить, что влечение к смерти нейтрализовано живущим и что его деструктивная часть при помощи некоего органа направлена во внешний мир в форме агрессии: «Этим органом, вероятно, является мышечный аппарат, и влечение к смерти впредь проявляется – хотя это правдоподобно лишь отчасти – в форме влечения к разрушению, обращенного против внешнего мира и других живых существ» (р. 255 [284]).
Если мы представляем себе союз влечений к жизни и влечений к смерти, то можем также представить его более или менее полный распад. При серьезных неврозах и при перверсиях, по мнению Фрейда, влечение к смерти занимает господствующее положение: «Мы признаем, что в целях разрядки деструктивное влечение часто ставится на службу Эросу, мы предполагаем, что эпилептический припадок является результатом и признаком распада союза влечений…» (р. 255 [284]). Он считает, например, что регресс от генитальной фазы к анально-садистической зиждется на подобном распаде союза влечений, в то время как прогресс основывается на господстве эротической составляющей влечения к жизни над влечением к смерти.
Затем перед Фрейдом встает вопрос: можно ли мыслить оппозицию между двумя родами влечений в терминах полярности любви и ненависти. Мы легко можем счесть любовь представителем Эроса, говорит он, и видеть в ненависти и в деструктивном влечении представителей влечения к смерти. Однако Фрейд сомневается, что можно установить такую параллель, так как клиническая практика часто нам показывает, что любовь может превратиться в ненависть, а ненависть – в любовь, как при паранойе, когда интенсивность гомосексуальной привязанности ведет к тому, что «самое любимое лицо оказывается преследователем, против которого направлена вся агрессия больного, часто становящаяся опасной» (р. 257 [257]). Тут Фрейд оказывается в тупике и оставляет этот вопрос на время нерешенным. Тогда он прибегает к фактору иной природы, который уводит его от вопроса превращения любви в ненависть и наоборот, и постулирует вмешательство «энергии, способной к превращениям, причем сама по себе эта энергия индифферентна» (р. 258 [287]); ее источник – запас «нарциссического либидо», присутствующий в десексуализированном Эросе. Но, исключив таким образом превращение аффектов любви/ненависти, Фрейд в следующей главе утверждает, что это превращение все-таки имеет место, не скрывая своих колебаний.
В свете своей новой концепции структуры психического аппарата, Фрейд дает новое определение первичному и вторичному нарциссизму: «Вначале все либидо аккумулировано в Оно, в то время как Я еще находится на стадии формирования или все еще немощно. Оно эротически инвестирует часть этого либидо в объекты, а затем набравшее силу Я пытается завладеть этим либидо в объекте и предстать перед Оно в качестве объекта любви. Нарциссизм Я, таким образом, – это вторичный нарциссизм, отобранный им у объектов» (р. 260 [289]).
Негативная терапевтическая реакция и меланхолическое Сверх-Я – «чистая культура влечения к смерти»
Затем Фрейд рассматривает взаимоотношения Я с Оно и Сверх-Я и сравнивает Я со слугой трех господ: Я угрожают три опасности: одна происходит из внешнего мира, другая – из либидо Оно и третья – со стороны сурового Сверх-Я. Например, часто встречаются пациенты, которые реагируют на прогресс в лечении парадоксально: любое улучшение состояния вызывает у них ухудшение, это явление Фрейд называет «негативной терапевтической реакцией». В таких пациентах берет верх не желание вылечиться, а потребность быть больными, так как они бессознательно чувствуют себя виноватыми и не могут отказаться от самонаказания страданием: «Но это чувство вины у больного немо, оно не говорит ему, что он виноват: пациент чувствует себя не виноватым, а больным» (р. 264 [292]). Подобная негативная терапевтическая реакция встречается у большей части тяжелых невротиков, и чувство вины у них бессознательное, тогда как нормальное чувство вины сознательно.
Почему же Сверх-Я проявляется при некоторых расстройствах, например при меланхолической депрессии, с такой жестокостью и строгостью? Фрейд приписывает деструктивную составляющую меланхолического Сверх-Я действию влечения к смерти: «То, что царит теперь в Сверх-Я, – это, образно говоря, чистая культура влечения к смерти, и фактически она довольно часто приводит Я к смерти, если Я вовремя не защитится от своего тирана, совершив поворот к мании» (р. 268 [296]). Тогда Фрейд задается вопросом о причине сосредоточения влечений к смерти в Сверх-Я меланхолика. Он вводит понятие распада союза влечений, являющегося следствием того факта, что у эротической составляющей не хватает сил, чтобы связать всю деструктивность, которая тогда «вырывается на свободу как агрессивная и деструктивная тенденция» (р. 270 [297–298]). Из-за распада между влечением к жизни и влечением к смерти Сверх-Я депрессивного человека обращает всю свою суровость и жестокость против Я.
Что же происходит при обсессивном неврозе? При этом расстройстве Сверх-Я также проявляет безжалостную строгость по отношению к Я, но в отличие от депрессивного обсессивный <невротик> сохраняет иммунитет против опасности самоубийства. Почему? По мнению Фрейда, это связано с тем, что у обсессивного <невротика> любовь превратилась в ненависть: «…путем регресса к догенитальлной организации, любовные влечения превращаются в агрессивные влечения, направленные на объект» (р. 269 [296]). Здесь он снова выражает уверенность в том, что речь идет «о реальной замене любви на ненависть» (р. 269 [297]). Это замещение пресекает возможность сохранять различие между любовью и ненавистью, необходимое, чтобы постигать процесс связывания/развязывания этих аффектов, аналогичный процессам объединения/распада единства влечения к жизни и влечения к смерти. По мнению Д. Кинодо (Quinodoz, 1994), трудность, с которой столкнулся Фрейд, по всей видимости, связана с тем, что он не устанавливает ясного различия между смешением аффектов и их связыванием. По ее мнению, на ранней стадии развития любовь и ненависть могут смешиваться, и трудно понять, с чем из них мы имеем дело; напротив, на высокой стадии развития пациент может отличать аффект любви от аффекта ненависти по отношению к одному и тому же объекту и может их связывать: «Действительно, можно связать только то, что было предварительно разделено» (р. 113).
Затем Фрейд уточняет характеристики Я, его сильные и слабые стороны. При контакте с восприятиями внешнего мира Я подвергает психические процессы испытанию реальностью, здесь ему помогают мыслительные процессы, которые позволяют ему отсрочить моторные разрядки. Я обогащается жизненным опытом одновременно с тем, как пытается противостоять влечениям Оно, и это показывает, каким путем психоанализ достигает терапевтических результатов: «Психоанализ – это средство, которое должно дать Я возможность поступательно завоевывать Оно» (р. 271 [299]).
Введение понятия Я также позволяет Фрейду заложить основы новой теории тревоги, которую он будет развивать в 1926 г. в работе Торможение, симптом и тревога. Начиная с 1923 г. он будет выделять не только биологические, но и психические факторы, лежащие в основе тревоги, отныне он утверждает, что тревога располагается в Я: «Я – действительно настоящее вместилище тревоги» (р. 273 [300]). Столкнувшись с либидинальной опасностью, исходящей от Оно, Я страшится «переполнения или аннигиляции», а принцип удовольствия – неудовольствия сигнализирует об опасности, которая ему угрожает. Зато столкнувшись с другой опасностью, которую представляет страх перед Сверх-Я, Я реагирует «тревогой сознания», а последняя обычно принимает форму страха кастрации. Что касается страха смерти, по мнению Фрейда, он не имеет значения для психоанализа, «поскольку смерть – абстрактное понятие с негативным содержанием, для которого невозможно найти соответствия в бессознательном» (р. 273 [300]).
В заключение Фрейд выявляет роль Сверх-Я как защитника Я, в частности, в регулировании либидинальных и агрессивных влечений, связанных с эдипальной ситуацией. Именно потеря Сверх-Я своей защитной роли у меланхолика позволяет Фрейду заключить – можно сказать, по умолчанию, – что нормальное Сверх-Я играет роль защитника Я: «[у меланхолика] Я теряется, потому что оно терпит ненависть и подвергается преследованиям со стороны Сверх-Я, вместо того чтобы быть любимым. Для Я жить – значит быть любимым, быть любимым Сверх-Я <…>. Сверх-Я выполняет ту же функцию защитника и спасителя, как некогда отец, а позже провидение и судьба» (р. 274 [301]). Напротив, столкнувшись с реальной опасностью, Я испытывает то же чувство, что все могущественные защитники покинули его, и позволяет себе умереть. Это чувство лежит в основе самого первого состояния тревоги, которое появляется в момент рождения и является источником детской тревоги, связанной с сепарацией от защищающей матери. Что касается Оно, эта инстанция не проявляет по отношению к Я ни любви, ни ненависти, главным образом Оно находится под властью «безмолвных, но мощных влечений к смерти» (р. 274 [301]) и в вечном конфликте с Эросом.
Постфрейдисты
Анна Фрейд: Я и механизмы защиты (1936)
В 1936 г. Анна Фрейд продолжила работу отца, опубликовав эпохальный труд Я и механизмы защиты, в котором она изучала защиты, которые Я индивида развивает в связи с Оно, Сверх-Я и внешним миром. По ее мнению, Я сталкивается с многочисленными конфликтами, которые стремятся достичь сознания, например конфликтами, вызванными притязаниями влечений и требованиями Сверх-Я, а также опасностями внешнего мира. Стремясь избежать появления тревоги, Я использует множество разнообразных механизмов защиты. Анна Фрейд называет уже описанные Фрейдом: вытеснение, регрессию, реактивное формирование, изоляцию, отмену задним числом (ретроактивное уничтожение), проекцию, интроекцию, обращение против себя, обращение в свою противоположность и сублимацию – и добавляет к этому новые защиты: идентификацию с агрессором» и альтруистическое самопожертвование, уточняя, что это далеко не исчерпывающий список. Работы Анны Фрейд стали отправной точкой значительного течения психоаналитической мысли, которое, зародившись в Вене в конце 1930-х годов, было развито затем в Великобритании сторонниками Анны Фрейд и в Северной Америке сторонниками Хайнца Хартмана, одного из основателей движения, известного нам под именем эго-психологии.
Хайнц Хартман и эго-психология
В 1939 г. в опубликованном в Вене труде, озаглавленном Психология Я и проблема адаптации, Хартман представил идеи, которые легли в основу эго-психологии. Хартман эмигрировал в США в 1941 г., затем к нему присоединились другие эмигранты из Европы, спасавшиеся от нацизма, в частности Эрнст Крис и Рудольф Левенштайн, разделявшие его взгляды. С тех пор концепция эго-психологии быстро распространялась, это психоаналитическое течение даже вышло на первое место в Северной Америке. В 1945 г. Хартман с Э. Крисом и Анной Фрейд основывали журнал «Psychoanalytic Study of the Child» (Психоаналитическое исследование ребенка).
Хотя в основе идей Хартмана лежат понятия Я, Сверх-Я и Оно, введенные Фрейдом в 1923 г., он развивал концепции, часто значительно расходящиеся с фрейдовскими. Так, по мнению Хартмана, Я имеет две функции: одна состоит в том, чтобы развивать защиты от конфликтов, другая – более важная для Хартмана – свободна от конфликтов, он называет эту функцию «автономное Я». Автономное Я существует с момента рождения, развивается независимо от Оно, и, по мнению Хартмана, расстройства поведения индивидов есть результат большей или меньшей их неспособности адаптироваться к социальным условиям независимо от влечений. Отсюда следует, что основная функция понимаемого таким образом автономного Я – это «адаптация» к внешнему миру. Что касается либидо, то оно, по мнению Хартмана, обеспечивает десексуализацию агрессивных влечений при помощи процесса «нейтрализации», который является одной из функций, приписываемых Хартманом Я: чем сильнее становится Я, тем выше его способность «нейтрализовать» либидинальную энергию, и наоборот. На техническом уровне эго-психология уделяет основное внимание анализу сопротивления и защит, а также усилению сознательного Я, в ущерб анализу бессознательных фантазий. В этом вопросе ее подход близок к техническому подходу Анны Фрейд и ее школы. Кроме того, это течение мысли легло в основу настоящей психоаналитической социологии. Действительно, эго-психология ставит на первое место функцию адаптации автономного Я индивида по отношению к его социальной среде. Это направление было развито прежде всего Эриком Х. Эриксоном в его работе Детство и общество (1950), где он описывает развитие общественного Я с самого детства и до старости.
Теоретические и технические положения эго-психологии вызвали оживленные споры в Международной психоаналитической ассоциации, они привели к глубоким разногласиям, в частности, с Мелани Клейн в Великобритании и с Жаком Лаканом во Франции. Кляйн считала, что Я и объекты существуют с самого начала жизни, поэтому большие научные споры велись в особенности по вопросам о прогрессивном развитии Я, об отношениях между Я и объектами, а также о значимости бессознательных фантазий. Лакан различал Я [je] и Я [moi] (это примерно соответствует различию Я и Эго), основываясь на стадии зеркала, причем Я [je] предвосхищает понятие субъекта, которое Лакан введет позднее. Хотя Левенштайн и был его аналитиком, Лакан непрерывно критиковал взгляды эго-психологии, в особенности теорию адаптации, утверждая, что она представляет собой всего-навсего попытку американских психоаналитиков заставить своих пациентов соответствовать своим идеалам. Как писал Ален де Мижола: «Для него [Лакана] нет, кажется, иронии достаточно едкой, чтобы заклеймить приверженцев эго-психологии, и он опирается на свою теорию структурирования посредством языка, чтобы решительно поместить Я, наоборот, в область Воображаемого» (Mijolla, 2002, р. 1024).