Никто специально не создавал модель возможного процесса раздела общества, но исследование социального психолога Фабио Сани, выполненное в основном вместе с его коллегой Стивом Райхером и посвященное расколу внутри разного рода групп, выявило факторы, которые могут действовать и на уровне целого общества[839]. В англиканской церкви после 1994 г. произошел раскол, когда те ее представители, которые считали посвящение в сан женщин противоречащим истинной природе Церкви, выбрали собственный путь, придумывая другие названия. Второй пример, относящийся к тому же периоду времени: Итальянская коммунистическая партия, следуя господствующим тенденциям, сменила название на новое, что стало причиной отделения фракции меньшинства с созданием новой партии, придерживающейся прежних принципов и сохранившей первоначальную партийную символику. В обоих случаях члены групп, которые считали, что усовершенствования укрепляют их идентичность, ухватились за изменения, полагая их обязательными. По их мнению, такие изменения укрепляли группу. Однако другие члены групп толковали преобразования как вредные отклонения от характеризующей их нематериальной сущности, которые угрожают их единству. Убеждение в том, что их идентичность будет разрушена, вбило клин между ними и теми, кто поддерживал преобразования.
Можно было бы ожидать, что в большинстве случаев, сейчас и в прошлом, к разделу подталкивают изменения идентичности обеих сторон. Однако результаты исследований Сани предполагают возможность существования дисбаланса. Более консервативная фракция, та, что меньше всего поддерживает преобразования, – во времена охотников-собирателей, вероятно, это были люди, жившие в центральной части территории, огражденные от чужеродного влияния и сохранявшие большинство старейших характеристик общества и исходное название, – должно быть, привлекала тех людей, которые ненавидели изменения и которых сегодня мы называем националистами. Прямо на глазах таких людей распространялось опасное поведение, источником которого, возможно, была единственная «паршивая овца». Вместо одного ставшего чужим человека, заслуживающего наказания или еще худшей участи, возникала целая фракция, которая действовала как единое целое ненадлежащим образом, даже со злым умыслом. Члены такой фракции могут быть исключительно ей преданы, потому что думают одинаково. Фракциям свойственны более ограниченные линии поведения по сравнению с теми, что представлены в целом обществе, что позволяет более легко достичь в них единства. Тем не менее радикальная сторона, населявшая окраины территории, рассматривала ситуацию точно так же, и ее представители чувствовали себя такими же едиными в отношении собственной точки зрения. Поскольку эти люди считали изменения, которые они продвигали, необходимыми для укрепления того же общества, то, по их мнению, диссидентами были консерваторы, отвергающие усовершенствования.
Когда фракции формируются на основе различий, которые они считают неприятными, можно ожидать, что каждая из сторон будет прикладывать крайне мало усилий, чтобы взглянуть на вещи с точки зрения противоположной стороны. Психологические исследования показывают, что такое снижение внимания к другой стороне проявляется даже у только формирующихся и потому все еще незначительно отличающихся фракций[840]. В результате общение прекращается и фракции укрепляются. Индивидуализировать других становится не просто трудно, но и вредно. Если это сделать, то у нас могут появиться причины поставить под сомнение наши убеждения, когда мы уверены в том, что наши мотивы чисты, а мотивы других неверны и даже злонамеренны. Следовательно, с точки зрения обеих сторон угроза, из-за которой происходит раскол общества, – это вовсе не нехватка пищи или места для проживания, даже в том случае, когда отчаянное положение, к которому приводят эти беды, может способствовать гибели общества. Это дефекты коллективной идентичности, когда-то объединявшей обе стороны[841].
Мы уже видели, что люди воспринимают общества так, будто это отдельные биологические виды. Метаморфоз обществ, когда они откалываются друг от друга, называют псевдовидообразованием – по существу, превращением одного вида человека в два[842]. При таком расколе маркеры выполняют роль, схожую с ролью генов[843]. Так же как для биологов, которые устанавливают хронологию происхождения видов, выяснение вопроса о том, кто от кого отделился в доисторические времена, из-за повсеместного распространения изменений становится проблематичным. Опыты антропологов еще больше усугубляют проблему из-за того, с какой готовностью общества торгуют, заимствуют и крадут[844]. Заключительные слова Дарвина о живых существах в «Происхождении видов» в равной мере применимы и к обществам: «…из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм»[845][846]. Более детальное рассмотрение психологических механизмов, лежащих в основе разделения человеческих обществ, подтвердит, что такая красота досталась непросто.
21
Изобретение чужаков и смерть обществ
Распад общества – это время переосмысления. Любое прочтение истории предполагает, что распад обществ служит зеркальным отражением распада брака. Когда кто-то не способен предотвратить разрыв, начинают высказывать годами подавляемые мнения, которые могут выражать совершенно противоположное тому, что проповедовали за месяц, если не за день, до этого. Когда давление, заставляющее соответствовать социальным нормам, меняется, ослабевает или исчезает полностью, люди с обеих сторон получают свободу исследовать способы взаимодействия, которые были не в почете или считались еретическими. Прежде неприемлемые действия могут выйти на первый план, помогая каждой группе дистанцироваться от тех, кто теперь стал
Данные свидетельствуют, что множество модификаций дочерних обществ – смещение признаков, если заимствовать термин из биологии, – происходит в первые годы после того, как они отделились. Причиной может служить их новообретенная свобода выражения. Именно в этот период язык – и, без сомнения, многие другие, менее изученные аспекты идентичности – с самой высокой скоростью претерпевает изменения, прежде чем впоследствии стабилизироваться в состоянии относительного застоя[847]. В действительности довольно часто различия между обществами – это результат не их неосведомленности друг о друге из-за географического разделения, а, наоборот, их знания и взаимодействия друг с другом. Это становится особенно очевидным после раскола обществ. Возможности для независимого мышления и изобретательства, предоставляемые вновь созданным обществом и ведущие к сближению в восприятии тем и предметов, которые члены общества считают собственными и ценят, могут превратить годы становления в золотой век. Например, Декларация независимости и Конституция США остаются ориентирами, к которым обращаются американцы за советом, когда возникают вопросы об управлении государством. Исходя из того, что известно о преобразовании идентичности, я полагаю, что, как и сейчас, то же самое происходило и в процессе эволюции человека.
Тем не менее, вероятно, существовал более глубокий психологический стимул для того, чтобы сразу после раздела полным ходом шла переработка идентичности. Чувство, будто плывешь по течению и твоя судьба отделена от смысла и целей, когда-то обеспечиваемых более крупным обществом, вероятно, превращало срочный поиск прочной идентичности и обособленной сущности в крайнюю необходимость для людей[848]. Более того, отождествление друг с другом на самом деле
Поэтому, согласно представлениям психологов, члены нового общества будут стремиться найти положительные отличительные особенности. Чтобы этого достичь, они придумывают лелеемые характерные признаки или выражают старые по-особенному. Процесс аналогичен развитию признаков, которые биологи, изучающие дивергенцию видов, называют изолирующими механизмами. Любые оставшиеся сходства с другим обществом могут отрицать или игнорировать. Как разведенные люди, которые не общаются, общества могут прекратить контакты, и это означает, что вся общая история будет забыта или от нее откажутся[850]. Несмотря ни на что, какими бы похожими, на взгляд постороннего, ни казались новые общества, воссоединение быстро становится невозможным.
Разделение и восприятие «мы» и «они»
Одна удивительная особенность разделения общества заключается в том, что взаимоотношения между бывшими товарищами должны перестраиваться на уровне индивидов – каждого из них.
Разделение должно недвусмысленно дать понять, кто к какому обществу принадлежит, поскольку лишь таким образом каждое ответвление поддерживает порядок и независимость с самого начала. Именно из-за травмирующего характера такой перестройки идентичности у шимпанзе налеты сообщества Касакелы на сообщество Кахамы становились все более ужасающими. Убитые животные были не просто знакомы агрессорам – у многих среди них были друзья. Лучшие друзья Хуго и Голиаф оказались на противоположных сторонах при расколе сообщества, но продолжали обыскивать друг друга, когда группировки расходились (Голиаф оказался на стороне проигравших). Хуго не принимал участия в его убийстве, но другой шимпанзе, Фиган, это сделал, хотя Голиаф, как вспоминает Джейн Гудолл, был «одним из героев его детства»[851].
Голиаф был обречен из-за изменений, связанных с тем, как шимпанзе рассматривали своих прежних товарищей-сородичей, – как они классифицировали друг друга. Мастерство человекообразных обезьян в обращении с категориями напоминает нам, что, как сформулировал один приматолог, «шимпанзе, как и люди, делят мир на “нас” и “них”»[852]. Джейн Гудолл дальше развивает эту тему:
У шимпанзе сильное чувство групповой идентичности, и они точно знают, кто «принадлежит», а кто – нет… И это не просто «боязнь незнакомцев» – члены сообщества Кахамы были знакомы агрессорам Касакелы, тем не менее те жестоко их атаковали. В результате отделения они как будто лишились «права» на отношение как к членам группы. Более того, некоторые формы и характер нападений, направленных против индивидуумов, не принадлежащих к группе, никогда не наблюдались во время драк между членами одного сообщества: выворачивание конечностей, выдирание кусков кожи, питье крови.
«Жертв, – делает вывод Гудолл, – следовательно, фактически не относили к шимпанзе»[853]. Вероятно, так же как дегуманизация в случае людей, способность выключать восприятие принадлежности к «своему виду» становится механизмом, с помощью которого члены нового сообщества утверждают окончательное отделение от своих бывших сотоварищей[854]. Такое изменение восприятия может происходить постепенно и предшествовать самому разделу. Например, при разделе стада макаков от драк между индивидуумами из разных группировок, происходивших на начальных стадиях, обезьяны перешли к сражениям между целыми группировками по мере приближения к распаду сообщества. Это выглядело так, будто обезьяны относились к другим не как к отдельным существам, а как к коллективу[855].
Что же случилось в Гомбе, чтобы в конечном счете заставить одну группу отделиться от другой? Что послужило последней каплей, когда шимпанзе, после всех этих лет существования в качестве группировок, терпимо относившихся друг к другу, в конце концов разорвали все оставшиеся связи? Каким-то образом они все стали воспринимать своих бывших сотоварищей по одному сообществу по-другому – как не относящихся к шимпанзе других. Пропустили ли ученые ссору, которая заставила каждого шимпанзе изменить его точку зрения о членах другой группировки?
То, что какой-нибудь решающий инцидент способен сыграть роль в разделе сообщества, кажется правдоподобным для обезьян, которые остаются в постоянном контакте с каждым членом стада и поэтому редко пропускают что-нибудь важное. Такое точное знание невозможно у шимпанзе, которые рассеяны по территории. Не каждый индивидуум может стать свидетелем любого жизненно важного события, а шимпанзе почти не способны узнать у других, что происходит. Это привлекает наше внимание к важнейшему отличию разделения сообществ у шимпанзе и бонобо от разделения человеческого общества: при ответе на такие важные вопросы, как «с кем я остаюсь?» и «другие теперь чужаки?», наши родственники человекообразные приматы в лучшем случае действуют исключительно на основе той немногой информации, которую они способны по крупицам собрать от членов сообщества, случайно оказавшихся рядом. Несмотря на то что закономерности процесса разделения, возможно, сформировались в процессе эволюции еще до появления речи, люди способны установить, что происходит где-нибудь в другом месте, и могут выражать или поддерживать мнение о том, кого нужно изгнать из общества, а кто к нему принадлежит.
Что бы ни вызвало окончательный раскол сообщества в Гомбе, кажется определенным одно: лишение «права» принадлежности к шимпанзе не могло произойти в результате индивидуальной договоренности каждого животного со всеми остальными об изменении взаимоотношений. Вероятно, к моменту разделения эти человекообразные обезьяны были готовы внезапно пересмотреть свое отношение к другим шимпанзе из другой группировки. И вот, пожалуйста! Бывшие компаньоны стали чужаками в результате единого переноса идентичности, и родилось сообщество. Для агрессивных животных, таких как шимпанзе и волки, подобный сдвиг границы, отделяющей тех, кто находится в сообществе, от тех, кто находится вне его, превращает прежние взаимоотношения в ничего не значащие. Когда-то любимый Голиаф в одно мгновение превратился в нечто чужеродное и даже опасное.
Конечно, у шимпанзе, волков и большинства других млекопитающих нет маркеров, с которыми они связывают свою идентичность. Наш вид эволюционировал таким образом (если верить этой исходной гипотезе), чтобы связать этот массовый перенос идентичности с уникальными характеристиками, которые члены группы начинают ассоциировать со своей фракцией. В результате такого изменения точки зрения создаются «линии напряжения», вдоль которых происходят столкновения между людьми, пока они все еще являются частью одного общества. Можно ожидать, что, как только люди начинают рассматривать группу сотоварищей как объединившуюся на основе поведения, которое они считают действительно непростительным, даже отвратительным, члены этой группы становятся безнадежно