«Прошлое – это другая страна» – так сказал писатель Лесли Поулс Хартли[870][871]. Таким образом, основные правила, в соответствии с которыми люди меняют свою идентичность, гарантируют такое запланированное устаревание. Даже доминирующие общества со временем могут принять такие формы, которые их отцы-основатели отвергли бы как невыносимо чужие. За определенное время общество меняется так же неизбежно, как и биологический вид, который эволюционирует вплоть до того, что ныне живущие поколения не узнали бы своих предшественников, если бы с ними встретились, а палеонтологи сочли бы его заслуживающим нового видового названия.
Так что в доисторическую эпоху общества вновь и вновь отделялись друг от друга, некоторые из них исчезали с лица земли, но даже победители со временем неузнаваемо менялись, чтобы опять разделиться. Каждый раскол, вероятно, становился источником большого горя и страданий и осуществлялся по причинам, которые были важными в тот момент, но в конечном итоге забывались. Такие разделения обществ – это часть ритма жизни, такая же главная, как любовь или смерть отдельного человека, но раскрывающаяся на протяжении длинного ряда медленно сменяющих друг друга поколений, выходящего за рамки того, что мы способны постичь. Общества, будь то победители или побежденные, как и их отдельные члены, мимолетны.
Сколько обществ родилось в течение цикла? Если взять в качестве приблизительного показателя оценку общего числа всех когда-либо существовавших языков, то количество человеческих обществ исчисляется сотнями тысяч[872]. Поскольку не всякое общество имеет собственный язык, по самой консервативной оценке свыше миллиона обществ появилось и исчезло; каждое состояло из мужчин и женщин, уверенных в значимости их общества, неизменности его существования и успехе по сравнению с его предшественниками; и ваше общество – одно из них.
Следовательно, разделение и гибель человеческих обществ и сообществ животных неизбежны. Итак, краткий обзор. У большинства видов позвоночных животных процесс не имеет ничего общего с маркерами, которые позволяют людям комфортно чувствовать себя в компании других. У шимпанзе существуют традиции, передающиеся в результате социального обучения, но эти обезьяны не ущемляют интересы тех, кто действует странно. Более того, нет причин полагать, что они придумывают обычаи, которые некоторые члены сообщества перенимают, а другие отвергают, что вызывает распад сообщества. Однако у людей принадлежность к обществу сопровождается обязательствами действовать надлежащим образом, соблюдать его правила и соответствовать его ожиданиям. Тем не менее эти правила и ожидания представляют собой движущуюся мишень. С тех пор как наш вид впервые стал применять маркеры по отношению к обществам, эти общества распадались на фракции, состоявшие из людей, придерживавшихся взаимоисключающих точек зрения на свою идентичность. Психологические механизмы управляют изменениями, превращая то, что когда-то было знакомым, в чужое.
Схематично описывая рождение обществ наших предков охотников-собирателей, я ничего не сказал об особенностях подъема и упадка наций. Это станет одной из тем следующей части книги. Прежде чем перейти к этому вопросу, я должен рассмотреть социальные механизмы, которые сделали возможным существование таких огромных обществ. Оказывается, успеху цивилизаций способствовало все что угодно, но только не мирная политика. Теперь на первый план выходят общества, перешедшие к завоеваниям и со временем включившие в свой состав целые этносы и расы. Остаточные эффекты их борьбы, в древности и в наше время, сегодня сохраняются в каждом уголке земного шара.
Часть VIII
От племен к нациям
22
Превращение деревни в общество-завоевателя
Десять тысяч лет назад – всего лишь один удар сердца в длинной предыстории нашего вида – последний ледниковый период заканчивался. По мере потепления климата некоторые охотники-собиратели перешли к земледелию – это изменение известно археологам под названием «неолитическая революция». Такие преобразования происходили независимо в шести частях света: первое и наиболее заметное началось 11 000 лет назад в Месопотамии, области на Ближнем Востоке; 9000 лет назад – на территории современного Китая; в высокогорных районах Новой Гвинеи – 7000 лет назад, если не раньше; между 5000 и 4000 лет назад – в Центральной Мексике и приблизительно в то же время в Андах в районе современного Перу; между 4000 и 3000 лет назад – на территории современной восточной части США[873].
Из этих простых источников в четырех областях появились огромные царства: в Китае, на Ближнем и Среднем Востоке (я отношу сюда и Индию, которая обеспечивалась за счет зерна, ввозимого из этого региона), Мексике (начиная с майя, а затем ацтеков) и в Андах (кульминацией стала империя инков). Ничто не выглядит более величественным и заслуживающим более детального рассмотрения, чем возникновение цивилизации с ее городами и сложной архитектурой и культурой. Тем не менее после того, как размеры обществ вышли за пределы численности локальных групп охотников-собирателей, начиная с людей, перешедших к оседлому образу жизни в племенах, наш рассказ ускоряется по простой причине: предпосылки для превращения этих племен в цивилизации более просты, чем может показаться.
У других млекопитающих не наблюдается ничего, что хотя бы приближенно соответствовало современному государству по масштабам и сложности; в природе только некоторые общественные насекомые создают то, что, в сущности, является их собственными цивилизациями. Понятно, что эволюция анонимных обществ стала решающим фактором для появления и распространения цивилизаций. Однако анонимности недостаточно, чтобы объяснить, почему мы, люди, способны формировать большие общества и как мы их сохраняем. Должен действовать целый ряд дополнительных факторов. Некоторые из них, например достаточное обеспечение продовольствием, вполне ясны. Другие, такие как наличие средств для решения социальных проблем и предоставления членам общества достаточных путей для распознавания, гораздо менее очевидны. Тем не менее для достижения обществом состояния, близкого к тому, что мы называем цивилизацией, требовалось еще нечто большее: насилие и политические интриги.
Книги по истории переполнены повествованиями о величии государств, их столкновениях и партнерствах, об их стремлениях и ярких характерах, о правительствах, которые ведут вперед или терпят неудачу. Мы воспринимаем детали близко к сердцу часто потому, что это рассказы о нашем народе и они имеют для нас значение. Несмотря на все это, когда речь идет о различиях между государствами и большинством обществ, им предшествовавших, имеет значение не столько характер, сколько степень таких различий.
Я говорю о
Продовольствие и пространство
Для большего количества людей требуется больше продовольствия. Исходя из этой очевидной истины, легко предположить, что хорошего обеспечения продовольствием достаточно, чтобы стимулировать рост обществ. Это не так. Вспомните об обезьянах, кричащих вокруг рынков в Нью-Дели. Городские макаки живут за счет плодов (и мяса, и овощей) сельского хозяйства, украденных у уличных торговцев. Хотя относительное изобилие действительно поддерживает более высокую общую численность популяции обезьян, размер городских стай тем не менее остается примерно таким же, как у их собратьев в сельской местности и в чаще леса[874]. Большее число стай размещается настолько тесно, что незанятого пространства не остается. Похожая ситуация наблюдается у аргентинских муравьев, по-прежнему живущих в Аргентине, где колонии, окруженные множеством враждебных соседних колоний, не могут стать очень большими, сколько бы корма у них ни имелось. Те муравьи, что живут в Калифорнии, избежали такого ограничения.
Совершенно ясно, что человечество не оказалось в такой ситуации, как городские обезьяны. Долина Нила стала домом не для тысяч мини-Египтов, а для одного величественного Древнего Египта, давшего жизнь Рамзесу II. При этом по всему земному шару реакцией людей на доступность надежных ресурсов продовольствия, будь то обеспечиваемые за счет земледелия или имеющиеся в изобилии в дикой природе, действительно было создание множества маленьких обществ вместо одного большого. Например, в 1930-х гг., когда чужаки впервые поднялись в горные районы Новой Гвинеи, их уже населяли сотни тысяч людей. Для того чтобы добраться до территории другого оседлого племени, требовалось пройти пешком всего несколько километров. Каждое племя опиралось на продовольственные ресурсы, производимые в их районе и обычно включавшие введенные в культуру растения и одомашненных животных этого острова. Исследователи выявили такую же закономерность в бассейне Амазонки и в других местах. Несмотря на то что культура большинства таких садоводческих племен была менее яркой по сравнению с охотниками-собирателями Тихоокеанского Северо-Запада, они тоже жили в деревнях или, по крайней мере, у них имелось главное строение в качестве убежища (хотя некоторые племена, особенно в районах Африки и Азии, были кочевниками, пасшими стада одомашненных животных). В прошлом лишь крошечное меньшинство таких племенных групп оказались точками перехода к крупным обществам нашего времени. В следующей части нашего путешествия мы разберемся, как были организованы племена и какие особенности позволили этим немногим повысить численность и сложность.
Деревенские общества
Жизнь в племени могла представлять собой одну большую «мыльную оперу». Как и у оседлых охотников-собирателей, поводов для мелких ссор и насилия было немало. Возникали разного рода конфликты: это могли быть ссоры из-за вопросов, способных испортить семейные встречи (например, о том, что будет на ужин), а также обвинения в колдовстве, борьба за супругов и споры о распределении ответственности[875]. Подобные разногласия могли ускорить распад деревни, поскольку временами люди бывали настолько рассержены, что уходили очень далеко, чтобы как можно реже встречаться друг с другом. Многие жители деревни переживали подобный социальный катаклизм один или несколько раз в течение своей жизни. Доисторические деревни на юго-западе Америки, например, обычно существовали от 15 до 70 лет[876]. Примером разделения деревни служит процесс, практикуемый гуттеритами. Эта религиозная община-секта, возникшая в XVI в. на территории современной Германии и сохранившаяся до наших дней, появилась относительно недавно по стандартам групп, которые мы обычно называем племенами. После нескольких веков переселений, в 1874 г. гуттериты эмигрировали из России на американский Запад, где они живут в колониях, насчитывающих до 175 человек, каждая из которых управляет фермой. По мере роста колонии социальный стресс увеличивается до тех пор, пока в конце концов члены колонии не договорятся о ее разделе, и такое урегулирование происходит в среднем каждые 14 лет. Хотя такие превращения управляются более упорядоченным образом по сравнению с разделением деревень в дописьменную эпоху, динамика во многом похожа[877].
Племенам, для того чтобы вообще остаться вместе, требовались средства для разрешения или, по крайней мере, управления конфликтом. Большинство племен, зависимых от садоводства, разрабатывали стратегии, похожие на использовавшиеся охотниками-собирателями, перешедшими к оседлости. Один подход, который использовался снова и снова, заключался в снижении уровня конкуренции между людьми за счет добавления новых аспектов социальных различий, приемлемых в их обществе[878]. К их числу относились различия, касающиеся рода занятий и статуса. Поэтому, даже если некоторым племенам поначалу была свойственна эгалитарность, как охотникам-собирателям в локальных группах, такое мировоззрение редко сохранялось долго. Различия между членами племени также усиливались за счет возможности быть частью социальных групп. Среди всех племен мира дифференциация, возможно, достигла своего апогея в Новой Гвинее. Самой сложной организацией отличались (и по-прежнему отличаются) энга, региональная популяция, которая сохраняет социальное существование, напоминающее сложностью хитроумные машины Руба Голдберга[879]. В каждом племени энга, насчитывающем более тысячи человек, гордятся своей историей как народа. При этом каждый член племени принадлежит к клану и субклану, который заявляет права на собственный участок сада, и временами между кланами возникают споры и даже драки. Тем не менее каждое племя долгое время сохраняет целостность[880].