Вождества стали поворотным моментом, таким же важным для прогресса обществ, как и эволюция маркеров идентичности. Никаких цивилизаций не существовало бы без принципа, введенного вождествами после неолитической революции: покорение чужих обществ, вместо разгрома, полного разорения, обращения в рабов или убийства.
Для того чтобы завоевывать других, деревне требовался эффективный лидер. Несмотря на то что, как отмечалось ранее, руководство племенем обычно было слабым, иногда человек мог снискать известность. Такая фигура, названная антропологами «бигмен» (как и в случае вождей, чаще всего это были мужчины), обычно приобретала последователей, продемонстрировав качества превосходного воина. В Новой Гвинее, где племена постоянно конфликтовали, было (и по-прежнему есть) много бигменов. В зависимости от того, с какой угрозой сталкивался их народ, влияние таких лидеров могло меняться, а потом они могли исчезнуть. Я уже рассказывал о бушменах ≠ау//еи, которые на протяжении истории переходили почти непосредственно от локальных групп к обществам бигменов и обратно. Если существовал кажущийся риск, что соседи ударят первыми, «большие люди» могли перейти к методам грубой силы, которые применяются многими альфа-самцами шимпанзе, но у нашего вида они вели к гораздо более серьезным последствиям[928]. В подобной ситуации бигмен мог казаться незаменимым для координации многих людей, которые молчаливо соглашались стать единым роем ради укрепления «мы-группы» для ведения войны, как сформулировал это социолог Уильям Самнер.
Бигмен мог стать вождем, получив контроль над другими деревнями. Это не всегда происходило за счет захвата врагов. Временами он насильственным путем превращал в постоянный союз то, что первоначально представляло собой справедливый альянс между дружественными автономными деревнями, объединившимися для борьбы с общим противником. Такой хищный человек потом мог захватить целый регион в качестве основы для дальнейшего расширения своих владений[929]. Сильные вождества стали поглощать когда-то независимые деревни и в конечном итоге другие вождества целиком, и численность населения в них достигала десятков тысяч человек и больше.
Лишь немногие вождества просуществовали долго. Для того чтобы вождество сохранилось, его вождь должен был подавлять мятежи на протяжении длительного периода времени. Как бигмену, слабому вождю приходилось и дальше завоевывать уважение своих людей, а их вера в него нечасто сохранялась долго и редко автоматически распространялась на его детей. Для вождя выигрышным делом было сыграть на страхе людей перед нападением, поддерживая продолжение битв. Тем не менее в конечном итоге вождество должно было сохраниться и в мирные времена, а для этого требовалось, чтобы положение вождя и его избранных наследников было прочным. Наследуемый статус существует у некоторых животных: самка пятнистой гиены или павиана занимает социальное положение ее матери. Что касается людей, то поддержке лидера на протяжении долгого времени может способствовать психологическая склонность людей рассматривать существующее положение дел как правильное. Демонстрация власти составляла основную часть работы, и история экстравагантного одеяния королевских особ берет начало с головных уборов первых вождей. В наши дни наиболее притесняемые люди склонны считать, будто высокое положение других гарантировано, и предполагают, что важные люди умны и компетентны[930]. Это, возможно врожденное, убеждение, вероятно, могло сформироваться в процессе эволюции для защиты людей от импульсивных попыток свергнуть могучего человека и таким образом подвергнуть себя опасности, что объясняло бы, почему люди, сосредоточенные в поселениях, всегда были восприимчивы к диктаторам, автократам и представлениям о дарованном Богом праве. Вера в то, что лишь божество имеет власть над лидером, гарантирует его господство.
Сохранение контроля над многими людьми, особенно когда они принадлежат к множеству групп, всегда было трудным делом[931]. Для того чтобы расширяющееся вождество продолжало функционировать, побежденных, хотя их, возможно, в некоторой степени дегуманизировали, не могли опорочить так, как рабов. Их прежняя идентичность не была полностью утрачена. Многие оставались на своей земле с семьей и своим сообществом, и такое положение предоставляло возможность для роста их численности, в отличие от большинства рабов. Тем не менее жизнь в вождестве могла быть трудной. У жителей независимых деревень, как и у членов локальной группы, не было причин прилагать больше усилий, чем необходимо, чтобы выжить. Но покоренных, хотя они и занимали более высокое положение, чем рабы, по-прежнему часто рассматривали как ресурсы для эксплуатации. Объединение в более крупное общество означало, что рыночные отношения вышли за рамки мест у костров в локальной деревне, и в теории товары, отнятые у покоренных, должны были бы стимулировать развитие экономики к всеобщей выгоде. И все же трофеи распределялись не поровну и попадали в руки приближенных к вождю или направлялись на дальнейшие завоевания. Ненасытность вождеств отягчал спрос на ресурсы со стороны расширяющейся части общества, от священников до художников, вообще не задействованной в производстве продовольствия.
В общинах охотников-собирателей и деревенских обществах составлявшие их локальные группы и деревни были способны действовать полностью самостоятельно, и так и они и поступали большую часть времени. В вождествах такая слабая связь между населением общества стала делом прошлым. Таким образом, вождества были стадией формирования на пути консолидации обществ в единое целое – своего рода лакмусовой бумажкой для того, что мы сегодня представляем крепким государством. Для продолжения существования на протяжении поколений обществам, начиная с вождеств, было необходимо добиться того, что невозможно у других видов: постоянной толерантности, если не слияния, прежде обособленных групп. Как это ни странно, но такое формирование единого целого происходило наиболее интенсивно не в тех обществах, чьи члены были похожи больше всего, а в тех, где люди разного происхождения стали сосуществовать и зависеть друг от друга. Это было особенно верно в случае обществ-государств, которые берут начало от самых успешных вождеств. Их политическую организацию, стабильность и влияние на сплочение людей с разным происхождением мы и рассмотрим далее.
23
Построение и разрушение государства
Пять с половиной тысячелетий назад в Уруке, городе, располагавшемся на восточном берегу Евфрата на территории современного Ирака и окруженном несколькими взаимосвязанными маленькими городами, значительно выросла численность населения и сложность организации. Сам большой город населяли тысячи людей, обеспечиваемых целым рядом товаров и услуг, подобных которым никогда не видели раньше. В городе были улицы, храмы и мастерские. Множество табличек с пиктографическими надписями, найденных при раскопках в этом районе, свидетельствуют о том, что во многих сферах жизни существовало тщательное управление[932]. Урук – один из первых примеров общества, которое претерпело настолько полное преобразование, что то, что начиналось как вождество, приняло новую форму устройства: ученые называют такое общество государством (или нацией, как я иногда буду именовать современные государства, имея в виду неформальное значение термина). Хотя некоторые из древнейших государств были, по современным меркам, не больше деревушки, тем не менее они представляли собой общества такого же рода, как те, которым мы сегодня клянемся в верности.
Государства обладали рядом общих важных характеристик с самого момента появления. Принципиально важно, что в обществе-государстве лидер избегал многих препятствий, ложившихся тяжким бременем на вождей. У вождя были ограниченные основания для обладания властью, и его относительно легко могли свергнуть. Серьезным недостатком вождества была неспособность вождя делегировать власть. Когда вождество становилось большим, бывшим вождям покоренных деревень могли позволить сохранить свое положение, но верховный вождь должен был контролировать каждого из них лично. Такого рода слабый надзор, основанный преимущественно на доминировании лидера или силе убеждения, стал нецелесообразным, как только на обход объединенной территории стало требоваться больше времени, чем один день[933].
Все это изменилось с появлением государств. Главы государств не только отстаивали исключительное право диктовать свою волю, они могли поддерживать свои притязания с помощью официальной инфраструктуры. В государстве разделение труда и иерархия контроля превратились в институты, предназначенные для управления. Следовательно, именно с гордым рождением бюрократии общества стали усиливать сплоченность и управлять огромными пространствами. Когда одно государство завоевывало другое, территории бывшего государства обычно превращались в провинцию, а его столица – в административный центр[934]. Представителей государственной власти, каждый из которых специализировался на выполнении определенной работы, распределяли так, как требовалось. Такая система надзора означала, что обществами можно было управлять с бо́льшим применением силы по сравнению с тем, что было раньше, даже несмотря на то, что задержки при коммуникации между столицей и дальними областями по-прежнему оставались помехой в древних государствах. При достаточно сильной инфраструктуре государство могло пережить свержение своих лидеров или подавить их худшие порывы.
Государства также отличаются от вождеств и рядом других особенностей. Например, законы действительно устанавливаются: если в обществах со слабыми лидерами люди вершили самосуд, то в государстве наказания назначают те, кто обладает такими полномочиями. В государствах также в полной мере реализуются представления о частной собственности, в том числе о предметах роскоши, пользующихся спросом у высших слоев общества. В действительности, хотя люди в вождествах могли заработать престиж и иногда демонстрировали разницу в социальном положении, в государствах неравенство достигает крайних проявлений. Дифференцированный доступ к власти и ресурсам может быть как заработан, так и получен по наследству, и некоторые люди работают на других. Наконец, государства получают дань, налоги или труд граждан в более официальном порядке, чем вождества; взамен они обеспечивают инфраструктуру и услуги, которые гарантируют, что члены общества зависят от него больше, чем когда-либо прежде.
Организация и идентичность в обществах-государствах
Государства по всему миру имеют общие черты не только в том, что касается таких определяющих характеристик, как управление, но и в организации инфраструктуры и услуг. Как и любое общество, государство – это структура, предназначенная для решения проблем, а крупные проблемы часто требуют комплексных решений[935]. С этой точки зрения, в государствах можно распознать множество закономерностей, которые мы уже выявили у общественных насекомых. Когда общество, человеческое или муравьиное, становится крупным, к нему предъявляются все более сложные и разнообразные требования в части обеспечения и защиты его членов. Следовательно, такими же должны быть и средства, с помощью которых выполняются такие обязательства. Необходимо найти способы для транспортировки продовольствия, войск и другого персонала туда, где требуются товары и услуги. Неспособность обеспечить базовые потребности могла оказаться катастрофой. Поэтому, хотя существует больше чем один способ сформировать государство, заслуживающее называться «цивилизацией» с ее впечатляющими городскими центрами, в действительности перечень вариантов довольно ограничен[936]. Когда государства и их крупные города расширяются, использование земли становится более структурированным, институты, от учебных заведений и научных организаций до сил правопорядка, становятся все более сложными, а перечень вакансий стремительно растет.
Также повышается экономия за счет роста масштабов производства. Например, становится проще накормить и обеспечить жильем каждого члена общества, а такое снижение затрат может привести к появлению излишков средств, которые муравьи вкладывают в ведение боевых действий, а люди – в вооруженные силы. Хотя наш вид может также направлять эти средства в науку, искусство и на такие необязательные проекты, как Тадж-Махал, пирамиды и телескоп «Хаббл», которые требуют муравьиноподобного уровня координации и усердия[937].
Сходство между мировыми цивилизациями, даже теми, что имеют совершенно отдельную историю, поразительно, если не сверхъестественно. Историк и романист Роналд Райт сформулировал это так:
То, что случилось в начале XVI в., было поистине исключительным, чего никогда не происходило прежде и никогда не произойдет снова. Два культурных эксперимента, проводившиеся в изоляции 15 000 лет или больше, наконец встретились лицом к лицу… Когда Кортес высадился на берег в Мексике, он обнаружил дороги, каналы, крупные города, дворцы, школы, суды, рынки, ирригационные сооружения, царей, священников, храмы, крестьян, ремесленников, армии, астрономов, купцов, спортивные состязания, театр, живопись, музыку и книги. Высокоразвитая цивилизация, отличающаяся в деталях, но похожая в основных чертах, сформировалась независимо на разных концах света[938].
Многие из этих новшеств не только сделали возможным обеспечение продовольствием и жильем большого населения; они также внесли вклад в сохранение целостности обществ, оказывая влияние на то, как люди думают о других. Поддерживать принадлежность к обществу в нескольких локальных группах охотников-собирателей было почти невозможно; сохранение общей идентичности стало ужасающе трудной задачей, когда общества разрослись – иногда на всю ширину континента – и племена превратились в нации, со всем их разнообразием подданных. Основную часть проблемы составляла и составляет возможность установления связи. Для того чтобы замедлить разрушительные изменения идентичности, население должно быть взаимосвязано: чем больше у граждан актуальных знаний друг о друге, тем лучше. Люди могут как остановить изменения, так и приспособиться к ним только в том случае, если внутри общества существует эффективный обмен информацией[939].
Одним из факторов, которые позволили значительно возрасти числу взаимодействий между людьми, была сформировавшаяся в процессе эволюции нашего вида гибкость в том, что касается личного пространства. Как уже говорилось ранее, это было важно даже для первых человеческих поселений. Тем не менее в наши дни такая гибкость достигла кульминации. Плотность населения в Маниле и Дакке составляет примерно один человек на 20 квадратных метров, что в миллион раз превышает плотность населения у некоторых охотников-собирателей. Ощущение комфорта в близком присутствии других людей зависит от воспитания. Исключая такие расстройства, как агорафобия и монофобия (боязнь толп или одиночества соответственно), у людей, существующих бок о бок, редко проявляются патологии[940].
Пространственная близость – всего лишь один, очень низкотехнологичный способ, позволяющий людям оставаться в гармонии с идентичностью других. Но он не является обязательным. К тому же часть населения любого государства должна жить в сельских районах, чтобы выращивать сельскохозяйственные культуры. Общества разработали другие способы поддержания контактов на своей территории. Одомашнивание лошади в Евразии, изобретение письменности в Месопотамии, океанские корабли финикийцев, междугородние дороги инков и римлян, печатный станок в Европе – все эти новшества способствовали стабильности и расширению обществ. В дополнение к обеспечению транспорта товаров и расширенного контроля центральной власти такие изобретения улучшали распространение информации, и особенно информации об идентичности. Это касалось не только государств. С появлением одомашненных лошадей кочевые племена, такие как татары, и охотники-собиратели, такие как шошоны, сохраняли неизменной свою идентичность на гораздо больших расстояниях, чем это было возможно, когда их предки передвигались только пешком, хотя все стало еще более сложным, когда государства стали включать все больше и больше непохожих групп.