Описывая практику собирательства у бушменов, антрополог Ричард Ли пояснял, что «!кунг не накапливают излишки, потому что они считают своим хранилищем саму природу»[331]. Вместе с тем культурные традиции производства долгохранящихся продуктов могли обеспечить поддержку долговременным домашним базам. И бушмены, и хадза сделали маленький шаг в этом направлении, засушивая мясо (хотя его было недостаточно, чтобы они могли долго оставаться на месте)[332]. У инуитов это получалось еще лучше, поскольку они клали туши тюленей на лед – для них окружающая среда представляла собой один гигантский холодильник. Когда западные шошоны каждую осень разделялись на семьи, чтобы полакомиться орехами, они складывали излишки в корзины. В период зимнего уныния шошоны собирались вместе и съедали эти запасы, превращая сезонный упадок в социальный и кулинарный бум[333].
Лишь в немногих природных условиях из года в год имеется возможность накапливать массы продовольствия, добытого в дикой природе. Даже при наличии ресурсов очень рискованно закрепляться на одном месте, поскольку возможность отправиться еще куда-нибудь, если дела пойдут плохо, может исчезнуть, когда соседи тоже решат осесть. Примерами служат племена аборигенов в Маунт-Эклс и носители культуры дзёмон в Японии, которые большую часть года жили в поселениях. Некоторые из подобных деревень были маленькими и простыми, как, например, деревни немногих охотников-собирателей Новой Гвинеи, которые ловили рыбу и питались сердцевиной диких саговых пальм, поскольку земля была слишком заболочена, чтобы выращивать свиней и ямс, столь любимый их соседями-садоводами[334]. Более сложные поселения были у оседлых охотников-собирателей Северной Америки: калуса на юго-западе Флориды; чумаш, живших на побережье Южной Калифорнии и островах Санта-Барбары; и наиболее изученных к настоящему времени племен Тихоокеанского Северо-Запада, живших на территории, простирающейся от высоких лесов на севере Орегона до чахлых ландшафтов побережья Аляски[335]. Все эти племена массово запасали и хранили морепродукты для обеспечения продовольствием при любых обстоятельствах[336].
Когда европейцы прибыли в Северную Америку, Тихоокеанский Северо-Запад был плотно населен охотниками-собирателями. Почти так же, как бушмены и аборигены никогда не рассматривали себя как одну группу, народы этого региона не имели в своих языках термина, который включал бы всех, кто ведет оседлый образ жизни, и отделял бы их от скитающихся локальных групп, живущих в глубине материка. Причина такого семантического пробела, вероятно, заключалась в том, что население поселений состояло из инуитов и индейцев разного происхождения, включающих множество племен, владеющих землей, которые перешли к такому образу жизни. Большинство жили у океана, но некоторые, зависимые от лосося, нашли участки для постоянного сосредоточения вдоль рек.
Некоторые места на Тихоокеанском Северо-Западе веками населяли от пары сотен до почти 2000 человек. Наиболее развитые поселения были действительно впечатляющими. Длинные дома и другие жилища индейцев могли быть огромных размеров: самое крупное из документально зафиксированных достигало 200 м в длину и 15 м в ширину. Это строение было таким же просторным, как дома многих современных известных людей, но только в нем жили несколько семей; маленькое поселение могло занимать один длинный дом, тогда как крупная деревня включала несколько строений.
Общества были четко разделены маркерами идентичности, которые были избыточными по сравнению с маркерами у людей, живущих в маленьких локальных группах. Поразительные различия хорошо зафиксированы на Тихоокеанском Северо-Западе. Самыми ошеломляющими были губные серьги – покрытые орнаментом пластины разной формы и из разного материала, от дисков из мамонтовой кости до многоцветных изделий из бусин или бисера, которые носили в отверстии в щеке или нижней губе. Губные серьги появились от 4000 до 3000 лет назад и многое сообщали о социальном и экономическом положении человека, их носившего, хотя первоначально их основное назначение заключалось в том, чтобы определять принадлежность людей к племени[337]. Далеко на севере, например, племена алеутов тоже отличались друг от друга, и специфическими признаками были татуировки, носовые украшения, ожерелья и мех животных, из которого шили парки. Везде, где существовала возможность повстречаться с чужаками, будь то дружеская встреча или битва, для алеутов не было более важного маркера в одежде, чем характерный для племени головной убор, напоминавший клюв птицы с ярко раскрашенными декоративными мотивами[338].
Лидерство
Сложность оседлой жизни в основном связана с необходимостью справляться с личными разногласиями и логистическими проблемами, из-за которых обычно распадались группы кочевых охотников-собирателей. Тот факт, что это действительно было проблемой для кочевников, подтверждается наблюдениями за отдельными локальными группами охотников-собирателей по всему миру, живущими в таких разных условиях, связанных с обеспечением ресурсами, как тундра и тропические леса: численность групп поддерживалась на уровне нескольких десятков человек. Неудачи в социальных отношениях, а вовсе не неразрешимые проблемы, связанные с охотой и собирательством, могли бы объяснить такую закономерность[339]. Локальные группы некоторых обществ бушменов, например, через каждые два или три поколения становились громоздкими и функционировали с трудом[340].
Для того чтобы обойти такое нарушение функционирования, люди в поселениях стали терпимо относиться к тем, кто обладал способностью принимать решения, которые они могли бы исполнять. Есть животные, которые демонстрируют лишь небольшие различия между членами сообщества в том, что касается власти и влияния, и при этом они прекрасно себя чувствуют: муравьи действуют благодаря своего рода коллективному разуму. Люди – не муравьи, для которых маркеров достаточно, чтобы оставаться единым сообществом (даже в трансконтинентальном масштабе, как в случае с аргентинскими муравьями). Существование социальных конфликтов было характерно для всех людей, включая общины. Но откуда взялась человеческая склонность к лидерству и к следованию за лидерами? Несомненно, она отражает процесс нашего воспитания, в ходе которого мы подчиняемся родителям, знающим больше нас и ожидающих от нас поведения (на самом деле часто заставляющих нас вести себя таким образом), которое соответствует нашему обществу и социальному статусу, но тем не менее эта характерная особенность связана со всей нашей жизнью. Сегодня мы окружены авторитетными людьми, от учителя и начальника до шерифа, президента и конгресса. Для функционирования современных обществ люди должны знать свое место при разных обстоятельствах и вести себя соответственно, касается ли это лидерства или следования за лидером[341].
У многих позвоночных животных доминантная особь может напоминать нам лидера. Доминантность определяет, кто с кем взаимодействует и как. И все же, хотя демонстрация власти и контроль над ресурсами могут быть важными составляющими высокого статуса, это не обязательно означает, что обладающее ими животное отвечает за все. У большинства видов «босс», как правило, грубо обращается с другими, не добиваясь чего-то важного для группы. Некоторые доминантные особи обладают определенным влиянием: царицы голых землекопов подталкивают и кусают рабочих, по-видимому, чтобы побудить их работать. Следование за наиболее могущественным животным высокого ранга может обеспечить другим надежное прикрытие, если что-то пойдет не так. Например, у кошачьих лемуров, как правило, альфа-особь определяет, по какому пути пойдет ее стая сегодня. А вот в табунах лошадей все иначе: кобылы, а не возглавляющий табун жеребец, выбирают маршрут[342].
Люди, как правило, представляют в качестве лидера того, кто играет важную роль в руководстве делами общества. У волков альфа-самец и альфа-самка делают именно это: они не только определяют направление движения стаи, но и заставляют всех двигаться, а также становятся инициаторами охоты на добычу и атак на чужих волков[343]. В основной группе слонов самая старшая самка ни с кем не обращается грубо, чтобы заслужить свой статус матриарха. Другие слоны подчиняются ей, явно признавая ее накопленный опыт и мудрость в вопросе о том, кто из чужаков является другом[344]. Матриарх также вмешивается, когда возникает напряженность между ее «подчиненными», а потом утешает пострадавшие стороны. Нечто подобное делают и доминантные шимпанзе, обладающие политической смекалкой и опытом[345]. И все-таки у этих видов ловкие посредники оказывают ограниченное влияние. Они не могут планировать долгосрочный курс действий всего сообщества подобно тому, как это делают монархи и президенты (хотя, надо признать, такие лидеры сегодня редко принимают подобные программы без одобрения других).
Лидерство в таком строгом смысле – редкое явление в природе. Тем не менее мы видели, что даже люди не нуждаются в лидерах. В локальных группах охотников-собирателей все, от повседневных действий до долгосрочных планов, было предметом обсуждения. Когда же рядом друг с другом проживает больше нескольких десятков людей, такой эгалитарный подход становится непригодным. В первых деревнях исчезла возможность с легкостью уйти в другое место от напористых и бесцеремонных людей или, действуя вместе, сбить с них спесь: в лучшем случае человек мог уйти на другой конец поселения.
В таких условиях в том, кто станет лидером, играли роль многие факторы. Притягательные личности зарабатывали поддержку, но редко преуспевали в общине или маленьком поселении. В многомиллионных нациях тоже не видно множества Джонов Кеннеди. Но когда ожесточенность велика, может оказаться полезным иметь человека даже со скромными талантами, который возьмет на себя ответственность. В такие времена попытка стать авторитетным лицом приносит плоды, так же как и готовность подчиниться такому человеку. Эти два фактора должны идти рука об руку для того, чтобы добиться лидерства и чтобы люди отложили в сторону разногласия ради поддержки человека, который окажется на высоте[346]. Тогда, как и сейчас, людей притягивали те, кто делал их центром внимания и быстро реагировал на проблемы. Частью этой способности было ораторское искусство, которое сначала оттачивалось в общинах, – крайне важный навык для зарождающегося лидерства. Болтливые люди всегда обладали определенной властью (это называется «влияние болтовни»), хотя молодые бушмены в своих эгалитарных локальных группах, как говорят, подавляли стремление следовать за болтунами[347].
Так что, хотя в поселениях охотников-собирателей не было чего-то подобного правительству, у них действительно были влиятельные люди, если не явные лидеры. Например, к вождям рыбаков вокруг Маунт-Эклс относились как к знати, способной объявить войну и заявлять права на лучшую добычу[348]. В Новом Свете правителем, наиболее близким к положению короля, был вождь индейцев калуса, который поддерживал мир, восседая на табурете (скромный трон по современным стандартам) в здании, которое, по свидетельству одного историка, «говорят, свободно вмещало 2000 человек»[349].
Вожди индейцев чумаш и Тихоокеанского Северо-Запада, хотя и выставляли себя напоказ, были менее агрессивны в открытом проявлении своей власти[350]. Им приходилось действовать осмотрительно по сравнению с главами крупных земледельческих обществ, за спиной которых была армия, и полагаться не столько на принуждение, сколько на убеждение и вознаграждение, например праздники, чтобы поощрять людей выполнять обязательства. Лидеры всегда были виртуозами в том, что касается политических маневров и охраны собственных интересов[351]. Тем не менее вожди часто представляли себя как образцовых членов общества, демонстрируя некоторое смирение, честность и стойкость, которых ожидали от людей в локальной группе. Эти качества лидеров и сейчас вызывают восхищение, возможно, это наследие времен эгалитарных групп. В самом деле, убеждая людей работать вместе, вожди гарантировали, что эгалитарный образ мышления сохранится нетронутым. Но даже тогда их власть была ограниченной. В бесконечных трениях между лидером и его последователями маленькие поселения поддерживали вождей, которых народ мог в некоторой степени контролировать[352]. Вожди Тихоокеанского Северо-Запада искали поддержки у неформальных советов, которые пользовались авторитетом в вопросах, касающихся повседневной жизни деревни. Это было лидерство по согласованию, и совет принимал на себя роль, выполнявшуюся всей локальной группой в кочевом обществе.
Постоянная смена образа жизни
Проблемы, которые требовали появления лидеров, не обязательно были внутренними: не всякая угроза связана с напряженностью между членами общества, она может исходить от чужаков. Самые легендарные лидеры в истории – в Америке, например, это Джордж Вашингтон, Авраам Линкольн и Франклин Рузвельт – появлялись, когда гражданам был нужен кто-то, кому они могли доверять во времена, изобилующие конфликтами[353]. Это также могло быть еще одной причиной появления лидеров среди охотников-собирателей. В первых сообщениях европейских поселенцев рассказывается о сотнях аборигенов, участвующих в битвах, которые, по-видимому, требовали организации, и, согласно некоторым описаниям, у этих аборигенов были сильные вожди. Бушмены тоже выбирали лидеров, когда выступали единым фронтом против врагов[354]. Так было у бушменов ≠ау//еи[355], живших на территории современной Ботсваны («≠» и «//» обозначают щелкающие звуки). В записях начала XIX в., касающихся этой группы бушменов, рассказывается, что ≠ау//еи сезонно занимали деревни, окруженные защитными частоколами. Для того чтобы обеспечить достаточное количество продовольствия, находясь в таком укрепленном поселении, народ изобрел метод отбраковки дичи, загоняя стада в западни, представлявшие собой лабиринт из зияющих пропастей[356]. ≠ау//еи в то время были воинами, склонными к кровавой мести, которые сжигали фургоны и воровали скот у своих соседей из племен скотоводов, а также собирали дань с других бушменов.
Тот факт, что общество адаптировалось к деревенской жизни и лидерам, не означал, что это изменение было постоянным. В последние десятилетия XIX в. ≠ау//еи опять вернулись к жизни в скитающихся локальных группах, лишенных лидеров. К 1921 г. вновь появились вожди, роль которых сводилась лишь к организации во время вооруженных столкновений, но на этот раз народ не переходил к оседлости. Лидеры приобретали влияние в периоды вторжений вооруженных племен, таких как занимавшееся скотоводством племя орлам, подгруппа народа нама[357]. Когда причины для борьбы исчезали, лидеры утрачивали свое положение, и народ опять возвращался к эгалитарной жизни локальных групп. Можно было бы предположить, что таким был их первоначальный образ жизни, однако нельзя сказать, как давно появилась необходимость в самозащите. Динамическая культура ≠ау//еи свидетельствует о том, что изменения в социальной организации происходили неоднократно, почти не оставив следа.
Известно, что у кочевых американских индейцев тоже были лидеры: обладавшие высоким положением личности, чья роль сохраняется до наших дней. Невозможно сказать, как часто до прибытия европейцев, которые привезли с собой лошадей и огнестрельное оружие, эти племена охотников-собирателей, с их переносными типи и вигвамами, возглавляли вожди. Ясно одно: когда опасность была постоянной, социальное устройство кочевых обществ становилось более сложным. У индейцев Великих Равнин избранные мужчины проходили строгое обучение в объединениях воинов – Вест-Пойнте того времени, – чтобы подготовиться к битвам. На одном конце шкалы находятся ≠ау//еи, которые большую часть времени вели кочевую жизнь, на другом – охотники-собиратели, которых принято считать полностью оседлыми, но они были столь же пластичны. Даже индейцы Тихоокеанского Северо-Запада, золотой стандарт оседлых народов, занимавшихся собирательством в дикой природе, не всегда оставались на одном месте. Деревни переносили и расформировывали так, как им было нужно. Некоторые длинные дома были сезонным местом жительства, а семьи перемещались на груженых каноэ к домам, находящимся где-то в другом месте. Имеются также свидетельства существования временных лагерей, означающие, что люди отправлялись на охоту на крупную дичь, вероятно, подобно тому как сегодня спортсмены селятся в палатках[358]. Скорее всего, лишь немногие охотники-собиратели вели жизнь, представлявшую крайние варианты: были вечными домоседами или постоянно скитались[359].
Жизнь с появлением различий
Когда люди стали обосновываться на одном месте достаточно надолго и собственность больше не ограничивалась предметами, которые каждая семья могла переносить с собой, открылись возможности для развития технологий. Последовавшие за этим коренные изменения в устройстве общества влияли на саму структуру повседневной жизни.