Для чужаков маркеры общества могут показаться незначительными или просто странными: например, обычай есть руками в Индии, а в Таиланде – традиция преимущественно пользоваться ложкой и никогда не использовать палочки. Существуют причудливые вещи, которые могут быть делом вкуса, но непредвзятый чужак по-прежнему сможет оценить их красоту: вспомните тональную систему индийской музыки или черные орнаменты на черной керамике индейцев пуэбло[174]. Произвольные и нелепые или нет, некоторые различия могут иметь последствия для жизни, как, например, практика вождения по левой или правой стороне дороги. А другие маркеры являются символами, отражающими взаимоотношения с потусторонним миром, как, например, множество египетских иероглифов, о значении которых можно догадаться моментально. Даже самые странные маркеры кажутся логичными тем, кто их использует. Белоголовый орлан и медведь, могучие хищники, представляют соответственно силу Соединенных Штатов и России, и связь с такими маркерами может быть могущественным социальным объединяющим элементом.
Маркеры могут подкрепляться или непосредственно определяться биологией. С одомашниванием животных несколько тысяч лет назад в человеческой популяции распространились определенные мутации, которые позволили взрослым людям переваривать лактозу, содержащуюся в молоке. В Танзании пастухи-скотоводы барабаиг[175], считающие молоко вкусным, живут рядом с охотниками-собирателями хадза[176], у которых молочные продукты вызывают тошноту. Без сомнения, такие отличия рациона еще больше усиливают физическое и культурное разделение этих народов[177].
Хотя люди в основном полагаются на зрение и слух при восприятии маркеров, значение вкуса очевидно. «Что такое патриотизм, как не любовь к еде, которую ел в детстве?» – гласит китайская пословица, и существует огромное разнообразие того, что может вызвать у людей слюноотделение[178]. Я ел жареных многоножек в Китае, маринованных ос в Японии, свиных эмбрионов в Таиланде, поджаренных муравьев в Колумбии, сушеных гусениц павлиноглазок в Южной Африке, сырых термитов в Намибии, личинок жуков в Новой Гвинее и нарезанную кубиками крысу в Габоне. Для тех, кто жаждет таких деликатесов, отвращение чужаков становится потрясением. И хотя мы не придаем первостепенного значения запаху так, как это делают муравьи, люди иногда высказываются неодобрительно об аромате дыхания или тела представителей других этнических групп[179].
Многие признаки, которые я называю маркерами, относятся к сфере культуры. Хотя слово «культура» часто ассоциируется с пантеоном интеллектуальных и творческих достижений общества, в широком смысле этот термин обозначает весь комплекс характеристик, передаваемых из поколения в поколение, преимущественно путем активного обучения. К одним из наиболее изученных особенностей, которые передаются по наследству, относятся нормы. Это представления, которые граждане разделяют в зависимости от своих ценностей и морального кодекса, в том числе склонность быть щедрыми или полезными и убеждения, касающиеся того, что является справедливым и правильным[180].
Поразительные культурные нормы и отличительные черты, подобные табу в отношении определенных видов пищи и национальным флагам, привлекают наибольшее внимание, но и разнообразные едва различимые маркеры, которые легко не заметить, крайне важны. Вспоминается сцена из фильма 2009 г. Квентина Тарантино «Бесславные ублюдки». Британский шпион в нацистской форме заказывает три кружки пива в немецком баре, подняв три средних пальца одной руки, вместо того чтобы вытянуть вперед указательный, средний и большой палец так, как это делают немцы. Последовавшая за этим перестрелка – классический, вызывающий замирание сердца Тарантино.
Исследование одних только жестов, специфических для культур, могло бы занять целые тома. В Италии кажется, будто у всех руки постоянно находятся в движении. Взмах рукой горизонтально перед собой с соединенными в виде буквы
Еще легче, чем жесты, пропустить невербальные акценты, которые усваиваются скорее подсознательно, чем в процессе обучения. Наш «радар» часто не улавливает эти признаки, даже несмотря на то, что они варьируются от одного общества к другому. В последнее десятилетие своей жизни Чарлз Дарвин опубликовал труд «Выражение эмоций у человека и животных», в котором он пишет, что самые главные человеческие эмоции универсальны для всего нашего вида[183]. Тем не менее лицевые мышцы, вовлеченные в выражение этих эмоций, задействуются немного по-разному в разных обществах. Например, было показано, что американцы, которым не удается различать на фотографиях граждан Японии и американцев японского происхождения, когда их лица ничего не выражают, могут отличить граждан Америки японского происхождения, когда лица на фотографиях выражают гнев, отвращение, грусть, страх или удивление[184]. В другом эксперименте американцы часто догадывались (но не могли объяснить, каким образом), американец или австралиец находится перед ними, по тому, как человек машет рукой или ходит. Получается, все тело может подавать сигналы, создавая своего рода невербальный акцент[185]. В отличие от жестов такие различия, как и множество запахов, невозможно описать словами[186].
Способность фиксировать такие детали появляется при повторяющемся контакте. Их восприятие напоминает восприятие некоторых индивидов, которые во время Второй мировой войны могли отличить, какие самолеты приближаются: нацистские истребители или авиация союзников. Британцы остро нуждались в большем числе воздушных наблюдателей, но проблема заключалась в том, что никто из обладающих такой способностью не мог объяснить, как они это делают. Для обучавшихся, не имевших ни малейшего представления, что́ искать, единственный успешный метод тренировки заключался в том, что они просто пытались отгадать, а воздушный наблюдатель корректировал их действия, пока они не угадывали правильно[187]. Социальные маркеры могут часто приобретаться и распознаваться таким образом, без осмысления или обдумывания.
Распознавание маркеров
Наши социальные маркеры настолько отчетливы, что некоторые из них могут заметить даже животные, не использующие маркеры среди представителей собственного вида. Слоны определяют разные племена людей и ожидают от них определенного поведения. В Кении слоны боятся представителей племени масаи, которые пронзают копьями этих толстокожих животных в качестве переходного обряда, но безразличны к народу камба, который не охотится на слонов. Когда масаи приближаются, слоны прячутся в высокой траве, возможно потому, что они могут отличить запах тела членов этого племени, чей рацион основан на продуктах, обеспечиваемых крупным рогатым скотом, от запаха тел камба, питающихся растительной пищей. По-видимому, слоны также способны различать племена по одеянию и бросаются на одежду красного цвета, которую предпочитают масаи[188].
Люди выработали маркеры идентичности по той же причине: от них могут зависеть наша безопасность и благополучие. Психолог Гордон Олпорт, основоположник психологии личности, объяснял, что «человеческий разум должен мыслить с помощью категорий… от этого зависит упорядоченная жизнь»[189]. Эта способность явно унаследована нами от животных: например, голуби не только распределяют объекты по категориям, таким как «птица» и «дерево», их можно научить отличать работы Пикассо от полотен Моне[190]. Все животные могут классифицировать. Будь то слон или человек, павиан или гиена, ни одного из них не нужно заставлять распознавать каждого проходящего мимо слона, чтобы они смогли узнать слона, когда его увидят, различив определенные признаки, такие как хобот и трубный крик. Тем не менее
Хотя большинство позвоночных не демонстрируют знаки групповой идентичности внешне (или голосом, или в форме запаха), их знание о том, кто принадлежит к сообществу, делает эти сообщества не менее реальными и настоящими, чем те, что основаны на маркерах. У людей тоже есть группы, которые можно определить исключительно с помощью индивидуального распознавания. Возьмем, например, спортивные команды в моем районе, когда я был ребенком. Нам были не по карману командные футболки, поэтому ни один человек со стороны не смог бы определить, кто в какой команде, когда мы все смешивались на одной линии. Но мы никогда не ошибались. То, что отделяло нашу команду, было заложено в наших умах. К тому же мы знали друг друга лично. Подобно тому как исследователь может распознать стаю волков или прайд львов, наблюдая за взаимодействием животных, зрители могли определить нашу команду, понаблюдав за нашей игрой.
Даже когда люди действительно знают друг друга, маркеры все равно полезны. Моя команда в детстве с готовностью надела бы командные футболки, если бы они у нас были. Эти футболки, возможно, не только поддержали бы дух команды, но и сгладили бы наши различия, и, вероятно, мы выглядели бы более устрашающе за счет единства (эти характеристики мы будем обсуждать позднее). Футболки помогали бы нам и в игре тоже: когда события развивались быстро, мы могли бы идентифицировать членов своей команды по цвету, увидев его даже уголком глаза. Быстрое и точное распознавание – это действительно плюс, когда ошибки могут стоить дорого, иначе вы можете потерять мяч (и он перейдет к другой команде) или, в случае сообществ, отдать свои ресурсы или жизнь враждебному чужаку. Футболки, возможно, помогли бы ускорить процесс принятия еще одного члена команды. Конечно, сначала мы, вероятно, не доверяли бы всем новичкам, но в случае приемлемого внешнего вида (футболка) и поведения (включая то, как им удалось получить эту футболку), скорее всего, их быстро идентифицировали бы как часть группы даже те игроки, которые их не знали.
Когда речь идет об обществах, маркеры подразумевают глубокое осознание того, кто такие
Несмотря на пользу маркеров, их добавление для того, чтобы отличать наше общество от чужаков, не вызывает каких-то фундаментальных изменений: мы можем быть обществом при их наличии, мы продолжим быть обществом в их отсутствие – но до определенного момента. Обладание маркерами становится все более ценным и в конце концов необходимым для сохранения неизменности обществ, когда их население растет, а также, у людей, для различения разного вида групп внутри каждого общества. Феска «храмовников»[191] или бейсболка «Чикаго Беарз» не имеют подобия в природе: тот же человек может идентифицировать себя как жителя Бостона, пожарного, сторонника консерваторов, и при этом ни одна из категорий не аннулирует другую или его идентичность как американца. Многие аспекты человеческой идентичности сопровождаются маркерами, которые мы можем с гордостью демонстрировать, но большинство из них надевают или снимают, когда это необходимо. Помимо проведения различий между рабочим и царицей (и у некоторых видов между рабочим и солдатом), ни один муравей не классифицирует ее идентичность по подобным группам. Как оказалось, этого нет и у позвоночных, которые никогда не образуют очевидные долговременные группы внутри сообществ, и определенно не используют для этого маркеры: несмотря на то что внутри стаи цвет шерсти волков может отличаться, черные никогда не отделяют себя от серых. Поэтому миллиарды аргентинских муравьев в суперколонии кажутся однородной массой, тогда как существуют сотни особенностей, по которым вы и я различаемся в том, как мы встраиваемся в наше общество (например, вы, как я подозреваю, не занимаетесь изучением муравьев).
Роль языка и что действительно имеет значение
Языки, диалекты и акценты – это самые изученные и, вероятно, самые могущественные человеческие маркеры. Большинство обществ и многие этносы, например евреи и баски, имеют собственный язык или вариант языка[192]. Специалист по эволюционной лингвистике Марк Пейгел вспоминает библейскую историю о Вавилонской башне, согласно которой Бог дал людям разные языки, чтобы они не смогли объединиться и построить башню высотой до небес, указывая следующее: ирония этой истории заключается в том, что «язык существует, чтобы не дать нам общаться»[193]. Помимо огромных различий между языками, в каждом языке имеются слова, которые описывают самих носителей языка и то, как они видят себя, а также слова, которые изображают тех, кто принадлежит к другим обществам. «Ярлыки» имеют значение, включая названия самих обществ, которые обладают «феноменальной властью», как указал один африканский ученый[194]; даже шестилетки предпочитают общаться с теми детьми, про которых сказали, что они из их страны[195]. Одна из серьезнейших угроз, с которой может столкнуться человеческое общество, заключается в том, что другое общество заявляет права на то же название, как иллюстрирует нынешний ожесточенный спор по поводу названия «Македония», которое носит страна Македония, но миллионы греков используют этот топоним по отношению к региону на своей территории и называют «македонцами» свою этническую группу[196].
Тем не менее языковые различия не являются ни необходимым, ни достаточным условием для того, чтобы сохранить обособленные общества. «Как только группа утрачивает свой язык, как правило, она утрачивает и свою особую идентичность», – сказал один лингвист[197]. Несомненно, это утверждение может быть справедливо, когда одно общество порабощает другое и превращает его население в слуг или рабов, и в этих условиях многие маркеры, включая язык, утрачиваются или изменяются. Однако группы могут утратить свой родной язык, но при этом сохранить свою идентичность и независимость, и это доказывает, что язык не обладает абсолютной властью над всеми остальными аспектами идентичности. Пигмеи в Африке, ведущие образ жизни охотников-собирателей лишь частично, за последние 3000 лет отказались от своих языков в пользу языка своих соседей-земледельцев, рядом с которыми они живут часть года. Культура обществ пигмеев остается невредимой, несмотря на то что в ней сохранились лишь следы их первоначальных языков: несколько слов, преимущественно описывающих лесных животных и растения[198].
Критически важно, что богатая комбинация маркеров позволяет людям определить тех, кто не принадлежит к их обществу, даже не услышав от них ни слова. Вместе с тем языки имеют особое значение для идентичности человека. Язык или диалект почти невозможно точно скопировать, если вы не учили его, пока росли, поэтому языку отдается приоритет при разоблачении чужаков среди нас[199]. В Библии, в Книге Судей (12: 6), описывается, как галаадские жители определяли людей из племени Израилева, которые говорили с незначительным акцентом:
Они говорили ему «скажи: шибболет», а он говорил: «сибболет», и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, заколали у переправы чрез Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи.