Командиру полка, в предвидении такого исхода переговоров, были оставлены соответствующие инструкции: около 11 часов полк построился, батарея снова открыла огонь по кибиткам некоторых сообщников Таганкура и зажгла их, после чего полк выступил на Мая-Батан.
Там, конечно, слышали артиллерийскую стрельбу, видели дым от пожара и издали заметили длинную колонну полка, по ровной открытой местности шагом приближавшуюся к крепости Гуляма.
Не доходя с ½ км, 1-й эскадрон рассыпался в лаву, батарея снялась с передков, наведя орудия на крепость, полк свернулся в резервную колонну между 2 барханами.
Полевой штаб полка галопом подскочил к крепости. Навстречу нам выбежал сам Гулям али-хан; бледный, перепуганный, он что-то несвязно бормотал, указывая на батарею.
Ему было предложено собираться в Ташауз, что и было беспрекословно выполнено; отсюда полк двинулся дальше.
В бандитских кишлаках производилось изъятие оружия и аресты басмачей. 22 мая части вернулись в исходное положение; Гулям али-хан был арестован; он беспрекословно согласился выдать все награбленное имущество.
Таким образом, с чисто военной стороны все свелось к нескольким десяткам зарубленных бандитов, нескольким арестованным и взятию около полсотни винтовок, главная же цель – поимка Таганкура – не была достигнута.
Между тем эта операция сыграла громаднейшую положительную роль в истории борьбы с басмачеством в 1925 г. и во всей работе советской власти и партии в Ташаусском округе.
Моральное впечатление, произведенное этой операцией на население, было очень велико: сильные кавалерийские колонны, неожиданно появившиеся со всех сторон, лихая атака 1-го эскадрона, разрушительное действие артиллерийских гранат по «крепостям», за стенами которых туркмены привыкли чувствовать себя в безопасности, беспощадное уничтожение имущества бандитов при самом предупредительном отношении красноармейцев к мирному населению, приниженное поведение вождей, сменившее былую заносчивость, – все это в глазах декханства было выражением силы советской власти, перед которой спасовали вчера еще всемогущие вожди.
Уже один тот факт, что Гулям, отрицавший всякое участие в грабежах, согласился выдать награбленное, достаточно говорит за важность результатов этой операции.
25 мая полковая школа 83-го кавалерийского полка с хором трубачей выступила в подшефный кишлак, где был проведен митинг и декханам роздано 40 винтовок для самообороны. Тут же от брата Гуляма – Султан-Мурад-хана поступило приглашение заехать к нему; командир бригады т. Мелькумов, командир полка т. Ежов, я и два ординарца направились в Змукшир. В самый разгар беседы о судьбе Гуляма неожиданно явился таганкур, прибывший с 25 вооруженными до зубов джигитами. Произошел разговор в повышенных тонах, но, благодаря громадному авторитету и твердой воле командира бригады, категорически потребовавшего немедленной сдачи, Таганкур согласился на сдачу, приняв условия командира бригады: проживание в Тахта, выдача награбленного, регистрация всего оружия и прекращение грабежей. Несомненно, что на него оказали влияние вожди, испугавшиеся не только за Гуляма, но и за себя, но главным образом эту сдачу закоренелого бандита нужно считать прямым последствием проведенной перед этим операции против него.
Гулям-Али-хан между тем был увезен в Ашхабад.
В округе сразу наступило затишье: грабежи и убийства прекратились как по волшебству; вожди племен очевидно были озадачены резкой переменой отношений к ним. Немало тревожила их и судьба Гуляма.
Таганкур время от времени показывался в Тахта, но оружие не регистрировал, награбленного не сдавал, а наоборот, требовал возмещения убытков, принесенных ему операцией 19–20 мая.
Командир бригады, решив использовать эти поводы для окончательного уничтожения Таганкура, в неискренности намерений которого не было ни малейшего сомнения, утром 30 мая выехал в Тахта совместно с представителями Окружного ревкома и комитета партии; туда же были вызваны на совещание все вожди округа, а из Ташауза и Ильялы переброшены первый и третий эскадроны 83-го кавалерийского полка с 4 горными орудиями.
Вскоре после приезда в Тахта начали съезжаться вожди, прибывавшие каждый со своим личным конвоем; здесь были: Ниаз-Бакши, Хаким-бек, Тюре-Сердар, Султан-Мурад-хан, Анна-Бала, Хессен-Гельды, словом, вся феодальная головка туркменских племен, последним явился Якши-Кельды, окруженный полсотней одинаково одетых, вооруженных до зубов джигитов на великолепных туркменских конях.
Вожди в последний раз были предупреждены, что продолжение ими политики грабежей повлечет за собой строжайшие репрессии и что советская власть не будет считаться ни со знатностью, ни с общественным положением, а будет карать беспощадно; в ответ посыпались бесконечные уверения в своем миролюбии, бесконечная лесть и бесконечное вранье.
После этого при всех них был приведен Таганкур, от которого т. Мелькумов потребовал объяснения причин невыполнения условий сдачи; Таганкур, оправдываясь, начал выставлять свои контртребования.
Командир бригады приказал мне арестовать Таганкура. Немедленно он и пять приехавших с ним джигитов были разоружены и посажены, а вечером отправлены в Ташауз.
Одновременно помощнику командира 1-го эскадрона т. Монстрову было приказано двинуться с эскадроном в Беш-Кыр и арестовать, а в случае сопротивления – уничтожить брата Таганкура – Байрама-Юзбаши и курбаши Байрама-Коули; эскадрон стремительно двинулся в Беш-Кыр и, прибыв туда, захватил обоих курбаши в кибитке; ошеломленные неожиданным появлением красноармейцев, они сдались, не оказав никакого сопротивления; во все стороны от кишлака были видны удиравшие джигиты: шайка, потеряв руководителей, распадалась.