Постановление о шуме было принято самим царем Николаем I, который подавил восстание, случившееся сразу после его восхождения на трон в декабре 1825 года, а после поддерживал порядок в империи самыми бессердечными способами. Его правление было исполнено цензуры, нетерпимости, преследования иностранцев и несогласных.

Санковская, ставшая русским символом духовной свободы, являлась, особенно для низших сословий, настоящим «лучом света в темном царстве». Обожание юной аудиторией балерины как великой артистки и как человека из плоти и крови, стоящего за каждом пируэтом, принесло в Москву французский феномен под названием клака (от французского слова, обозначающего хлопки).

Теперь можно было рассчитывать на то, что ее почитатели — та самая клака — будут аплодировать, подбадривать и топать в конце сложных комбинаций, давая Санковской возможность восстановить равновесие и перевести дыхание. Остальная публика часто следовала их примеру, делая успех вечера несомненным, — ни один критик не сумел бы придраться. В Париже клака могла поддержать или сорвать выступление — разговорами, топаньем, хлопками не в такт, если танцовщица впала в немилость или отказалась предоставить почитателям бесплатные билеты на выступление. Свидетельств тому, чтобы Санковская когда-либо разочаровала своих поклонников, нет; их обожание продлилось с 1836 года, когда она дебютировала, по 1854 год, когда балерина покинула сцену. Почитатели таланта действительно оставались настолько преданными ей, что делали сцену Большого опасной для реальных или потенциальных соперниц, избавив звезду от унижений, сносимых менее известными танцовщицами.

Одной из них была ее собственная сестра, Александра, не такая популярная, построившая скромную карьеру благодаря романтическим ролям, народных танцам и маскарадам. При этом в годы учебы в Императорском театральном училище и во время службы в Большом театре Александра — в афишах упоминаемая как Санковская II — страдала от издевательств и однажды, что привело к большому резонансу, была оскорблена перед лицом всей труппы.

Злодеем оказался тридцатичетырехлетний балетмейстер Теодор Герино, уроженец сельской Франции, четыре года танцевавший в Санкт-Петербурге перед тем, как получить возобновляемый контракт на три года в Москве осенью 1838 года. Он специализировался на пантомиме и был известен превосходным актерским мастерством, его мимику называли «многосложной»[209]. Впрочем, поведение артиста за кулисами не отличалось утонченностью. Говоря откровенно, он вел себя по-хамски.

Герино с удовольствием изменял любимой — французской танцовщице Лауре Пейсар; иногда, пойманный с поличным, притворялся невиноватым, порой обвинял во всем коварную соблазнительницу, которая сама ему навязывалась. Пейсар боролась с душевной болью, в прямом смысле слова с головой бросаясь в искусство. Она выбирала опасные роли, требующие исполнения сложных трюков, и однажды едва не погибла, когда балка, удерживавшая ее над сценой, обрушилась. При падении танцовщица сломала ногу. Ее карьера завершилась, а Герино покинул город.

В своем дебютном выступлении в Москве он танцевал сальтарелло[210] из второго акта популярной комической оперы «Цампа, или Мраморная невеста». Несмотря на то что сальтарелло происходит от итальянского народного танца, в исполнении Герино и его партнерши Александры Ворониной-Ивановой быстрые тройные шаги выглядели как дьявольские проделки. Анонимный рецензент в «Московских ведомостях» восхвалял артиста за то, что каждое его движение выглядело импровизацией, как будто было изобретено им на месте. Танцовщик «может увлечься этой беспорядочностью и всякий раз демонстрировать новый рисунок… Глядя на него, вы забываете, что он изучил все заранее, и думаете, что он танцует по вдохновению, и каждая быстрая перемена в его движениях есть порыв его собственной фантазии, а не требование изобретательной хореографии»[211]. После запоминающегося первого появления Герино был назначен «балетмейстером и премьером пантомимы» в Большом театре в октябре 1838 года[212].

В Москве он поначалу работал рука об руку, а затем и заменил на посту балетмейстера и педагога наполеоновской эпохи Адама Глушковского, решившего уйти на пенсию одновременно с наставницей Санковской, Фелицатой Гюллень-Сор. Герино привез французские балеты из Санкт-Петербурга в Москву и, за 17 000 рублей в год, делал их более мужественными, доказывая, что мужские партии могут быть столь же неотразимыми, сколь и женские.

Он поставил «Деву Дуная», хореографию которой Филиппо Тальони создавал для дочери Марии, драму «Корсар» о девушке-рабыне и «Хромого беса» — в парижской премьере балета принимала участие Фанни Эльслер, танцевавшая испанский танец с кастаньетами под названием «качуча».

Герино и Екатерина Санковская были партнерами в нескольких балетах, и обоих танцовщиков в прессе хвалили за выступления, несмотря на то что те же самые критики сетовали на дешевые некрасивые костюмы и декорации в московской версии «Сильфиды», противопоставляя их роскоши петербургского спектакля Тальони.

Пантомима Герино, экспрессивная и выразительная, показывала, что «мужской танец может быть значительным сам по себе». Санковская была «мила» и, несмотря на разочаровывающую в целом постановку, являла собой идеал грации. Возможно, она не «парила по воздуху» и не «скользила среди цветов» так же пленительно, как соперница, а ее белая туника и венок выглядели незатейливо, но в финале публика вызывала балерину на поклон пять раз — столько же, сколько Тальони[213]. Санковская была лучшей актрисой, чем француженка.

Проблемы для Герино начались в 1842 году, во время постановки оперы Россини «Вильгельм Телль»[214] с танцами в третьем акте. В связи с тем, что сюжет вращался вокруг восстания против репрессивного режима, Цензурный комитет при Министерстве народного просвещения не сразу одобрил постановку, усмотрев в содержании намеки на революцию. Чтобы все же выпустить премьеру, спектакль переименовали в «Карла Смелого» и переработали либретто, дабы укрепить патриотические мотивы.

Критической точкой, как на сцене, так и вне нее, стало агрессивное па-де-труа, исполняемое Герино и сестрами Санковскими. Как только танец закончился, Александра убежала со сцены с переполненным мочевым пузырем. Она не услышала, что пора возвращаться, и с опозданием вышла на поклон. Предполагалось, что артистка выйдет на сцену перед Герино и сестрой, чьи звания были выше, но из-за того, что танцовщица замешкалась, порядок пришлось изменить.

Герино рассвирепел. Он зашел за кулисы, схватил Александру за руку и вытащил на сцену. Балерина споткнулась и вынуждена была освободиться, чтобы не упасть. За сценой партнер дал ей пощечину и пнул на глазах у хора. Она упала в обморок и провела шесть дней в постели. Рассказ Александры о нападении, использованный в качестве официального обвинения, повлек за собой расследование и расспросы зрителей и членов труппы, ставших свидетелями происшествия или слышавших о нем.

Пощечина описывалась как шлепок в комически-спутанных воспоминаниях некоего капитана-лейтенанта Мухина, который утверждал, что Герино «поднял руку и шлепнул ее по левой щеке прямо рядом с глазом». «Пораженное и разгневанное лицо» женщины заставило военного решить, что «она была по-настоящему задета». Однако, рассуждал тот, «пнул ли мсье Герино ее по голени, или же она его, как заявляет сам танцовщик, я не видел, поскольку на ноги их не смотрел. Тем не менее, по всей вероятности, с учетом того, что Санковская стояла перед ним, ей пришлось бы потянуться назад, чтобы ударить мсье Герино. Но ничего определенного я об этом сказать не могу. Вернувшись за кулисы, я, как лицо, не имеющее непосредственного отношения к разбирательству и необязанное ничего говорить, молчал до тех пор, пока не появился инспектор репертуара, статский советник Верстовский, объявивший, что „Мсье Герино повздорил с мадемуазель Санковской, она назвала его свиньей“. К чему я, как свидетель происшествия, счел себя обязанным добавить: „Ее оправдывает то, что мсье Герино ее ударил“»[215].

Дело передали в Санкт-Петербург для дальнейшего разбирательства. Судья назначил артисту штраф в размере двухнедельного жалованья, что, возможно, показывает в некотором смысле обыденность подобных происшествий. Его также заставили принести извинения пострадавшей, что он, к ее удовлетворению, сделал, и предупредили о том, что дальнейшие подобные инциденты могут привести к увольнению.

Тот факт, что слово «пинок» в московских свидетельствах о нападении было написано с мягким знаком («пинька» вместо «пинка»), а в петербуржских — без мягкого, может показаться незначительным, но это доказывает их правдивость. В этих двух городах люди говорили по-разному. У москвичей сохранился местечковый диалект, отвергнутый царским двором; русский язык был более мягким в Москве, нежели в столице. Зато искусство было жестче.

Репутация танцовщика оказалась испорчена. К нему пренебрежительно относился управляющий Московских Императорских театров Верстовский, шутивший в письме к своему начальнику в Санкт-Петербурге, что «сколько бы ни пытались научить Герино вести себя как полагается, он остается все тем же негодяем»[216].

Его лебединой песней стал бенефис 29 октября 1845 года; следом закончился контракт и случились, как из приличия называли их знающие люди, «неприятности». Они, впрочем, не закончились на ссоре с сестрой Санковской и продолжились с другой танцовщицей, Луизой Вайсс, чья красота компенсировала недостатки в технике. Балерина начала карьеру в Германии, в Дармштадте, где танцевала в театре, построенном великим герцогом Гессенским, а после переехала в Лондон, снискав, по разным источникам, или большое признание, или лишь частичный успех.

Царевич Александр Николаевич (будущий царь Александр II) имел сильные связи с Дармштадтом после женитьбы на принцессе Марии Гессенской в Санкт-Петербурге в 1841 году. Он пригласил Вайсс в Россию и проявил интерес к ее выступлениям на сцене Большого — столь сильный, что некоторые считают танцовщицу его любовницей. Гедеонов также был в ней заинтересован и редактировал письма, которые она отправляла в московский театр с надеждой заполучить более выгодный контракт. Связи немки при дворе и особое отношение — включая возможность приобретать импортную обувь и получать авансовые платежи за выступления — сделали ее объектом слухов, как и ссора с Санковской.