– Ладно, – наконец сказала она. – Я поеду с вами в монастырь и подпишу все бумаги, – и добавила: – И домой вы поедете со мной.
Я была вне себя от радости.
В марте 1945 года мы с Мириам переехали в лагерь к мадам Ченгери и ее дочкам. Мы жили в бараке в комнатке, которую делили с мадам Гольденталь и ее тремя детьми.
Ее близнецы, Алекс и Эрно, были нашего возраста; оказывается, они тоже были подопытными близнецами Менгеле, как и мы. Мадам Гольденталь жила с ними, и ей чудом удалось скрыть от всех еще одного ребенка, маленькую Маргариту. Она скрыла дочку под юбкой, спрятала еще до приезда в лагерь, и все это время, даже в нацистских бараках, ей удавалось ее скрывать – не без помощи других женщин, конечно. Во время обысков она прятала дочку под матрасом.
Теперь мадам Ченгери и мадам Гольденталь вместе заботились обо всех нас. Они мыли нас и кипятили нашу одежду. Они избавили нас от вшей. Мадам Ченгери сшила нам с Мириам платья из кителей цвета хаки – такая была форма советских солдат. Когда я надела платье, я наконец снова почувствовала себя маленькой девочкой. Мадам Ченгери даже готовила для нас особую еду. Мы с Мириам снова чувствовали себя будто частью семьи – вот взрослые, они о нас заботятся, все как раньше.
Советские солдаты, управляющие лагерем, каждую неделю давали нам хлеб и полрубля – деньги можно было тратить на что угодно. Иногда мы с Мириам ходили на городской рынок и покупали там одно яблоко. Как правило, нас кормили пресной, но сытной едой – хлебом, картофельным супом, мясом. Яблоко было настоящей роскошью, о которой недавно можно было только мечтать.
Прошло полтора месяца с тех пор, как мадам Ченгери забрала нас из монастыря. Как-то утром она резко меня разбудила.
– Скорее собирайся, – сказала она. – Мы переезжаем.
Мы вместе собрали вещи. Мы с Мириам, рука в руке, в платьях цвета хаки, сели на поезд с нашей маленькой группой. Я не знала, куда мы едем, но знала, где хочу быть. Я хотела лишь найти родителей, или хоть кого-то из семьи. Я хотела лишь вернуться домой.
Глава 12
Советские солдаты сопровождали нас в пути домой с мадам Ченгери, мадам Гольденталь и их детьми. Хотя мы опять ехали в вагоне, эта поездка сильно отличалась от поездки в Освенцим. Вагон не был переполнен и в нем были встроенные кровати с удобными матрасами. Мы любили залезать на верхнюю кровать и смотреть в окно, не обвитое колючей проволокой. По ночам можно было брать столько одеял, сколько душе угодно. Мы с Мириам прижимались друг к дружке. Мы так и не говорили ни о наших переживаниях, ни о происходящем. Просто обнимались.
Днем двери вагона оставляли открытыми. Мы с Мириам часто садились в дверном проеме и свешивали ноги на улицу. Поезд медленно тащился по рельсам, так медленно, что человек мог легко бежать рядом и не отставать. Ветер гладил наши лица, свежий воздух нас радовал. Мы любили смотреть на проплывающие мимо поля и холмы. Была весна. Цвели цветы, щебетали птицы.
Нам больше ничего не угрожало. Мы были свободны.
Иногда поезд останавливался на пять или шесть часов. Мы выходили из вагона, мадам Ченгери разжигала огонь, обставляла его кирпичами и готовила нам еду на костре. Солдаты давали нам хлеб и порции еды, но у нас имелось и кое-что свое. Мне больше не надо было беспокоиться, как прокормить нас с Мириам. Мадам Ченгери взяла эту заботу на себя и никогда не жаловалась. Когда кондуктор кричал, что скоро отправляемся, мы собирали вещи и запрыгивали обратно в вагон.
Мы ехали в Румынию. В поезде мы пели и болтали. Мадам Ченгери и мадам Гольденталь сказали, что сохранили полосатую форму, которую носили в Освенциме, чтобы поведать всему миру, через что они прошли.
– Пусть знают мою историю, – повторяла мадам Ченгери. – Я расскажу, что эти монстры с нами делали.
Тогда я не понимала, почему им это так важно. Не понимала, кто хотел бы слушать рассказы об Освенциме. Но женщины все время об этом говорили.
Выжили ли их мужья? Выжил ли кто-то из моей семьи, кроме Мириам? Ответов ни у кого не было.
Время от времени мы проезжали деревни и города, разрушенные бомбежкой. Кирпичные дома превратились в руины. Земля покрыта щебнем. Некоторые места были полностью заброшены. Наконец мы доехали до города Черновцы – то есть почти до румынской границы. Мы поселились в лагере на окраине города, где когда-то было гетто или рабочий лагерь. Мы провели там два месяца, уверенные, что уже скоро будем дома.
Однажды утром нам сказали собирать вещи, и нас с сумками погрузили в новый вагон, тоже с двухъярусными кроватями. В какой-то момент взрослые поняли, что мы уже в Румынии. Трансильвания снова была частью Румынии, не Венгрии. Мадам Ченгери, которая следила за табличками и указателями, сказала, что мы углубляемся в Советский Союз. Когда поезд поднимался в гору, некоторые люди спрыгнули и кубарем укатились от дороги. Я не понимала, зачем они это делают, но позже догадалась – многие боялись СССР и не хотели жить при коммунизме.