Советские солдаты выстроили нас в строй и вывели из бараков через высокий забор колючей проволоки; мы с Мириам за руки шли во главе строя. Рядом шла медсестра с маленьким ребенком на руках. Нас непрерывно снимали огромные камеры. Я посмотрела на одного из операторов и подумала, зачем ему нужны наши снимки.
Мы что, кинозвезды? Я затрепетала от этой мысли. Из настоящих фильмов мы с Мириам смотрели только те, в которых играла Ширли Темпл – мама специально возила нас в город.
К моему удивлению, когда мы прошли через забор, оператор отправил нас всех обратно и сказал пройти еще раз. Мы с монахинями, медсестрами и солдатами вернулись в барак и вышли из него, как нам сказали. Мы повторили это действие несколько раз, пока оператор не был удовлетворен результатом. Много лет спустя я узнала, что все это было нужно для пропагандистского фильма, который показывал, как советская армия спасает детей-евреев от фашистов.
Наконец мы с Мириам, рука об руку, в последний раз вышли из барака. Мы с Мириам пережили Освенцим. Нам было одиннадцать.
Оставался только один вопрос: как же нам вернуться домой?
Глава 11
Все бывшие заключенные готовились уходить. Они просто вставали и уходили из лагеря. Я не знала, куда идти нам с Мириам. Я понятия не имела, где мы находимся. У меня не было никакой возможности разобраться, где находятся Польша и Советский Союз. Поскольку я училась в маленькой румынской деревушке, я почти ничего не знала об окружающем мире.
Еще две недели мы с Мириам провели в Освенциме с другими освобожденными. Нам снова не хватало еды, поэтому я пошла в подвал и набрала в платок муки.
– Нет! Нет! – закричал какой-то солдат по-русски и выстрелил.
Я перепугалась и рассыпала муку и побежала обратно к Мириам. Потом я поняла, что тот солдат не собирался стрелять по мне, как нацисты, он просто хотел меня напугать. Советские солдаты пытались поддерживать порядок в лагере.
Не помню, чтобы я что-то «организовывала» после. Солдаты кормили нас супом с очень вкусной фасолью. Как только мы с Мириам начали есть, остановить нас было невозможно. Мы уже знали, что переедать опасно, так что мы с Мириам следили друг за другом. Нам не хотелось умирать от переедания, как это произошло со многими нашими знакомыми.
Через несколько недель мы наконец покинули Освенцим. Нас на телеге отвезли в приют при монастыре в Катовице, Польша. Позже мы выяснили, что советская армия сотрудничала с Красным Крестом и организациями, которые помогали еврейским беженцам.
Сразу по приезде нас отвели в новое жилье. Я была поражена – нам с Мириам дали хорошую отдельную комнату. С двумя кроватями, с чистым белым бельем. С бельем! Я почти год не видела белой простыни. Я чувствовала себя странно и будто не к месту. Мыться нас не водили, поэтому в комнату мы вошли грязными и вшивыми. Как я могла спать на этой чистой кровати?
Я долго стояла и смотрела на простыни. Ночью я сорвала их и легла спать на голом матрасе. Я не хотела ничего испачкать. Это было бы неправильно.
Монахини оставили в нашей комнате прекрасные игрушки, но это меня только разозлило. Игрушки – это для детей. Мне было одиннадцать, но я уже не умела играть. Я только хотела тепла и заботы – больше я ни в чем не нуждалась. В Освенциме я боролась за выживание, мое и моей сестры. Теперь я просто хотела домой. Монахини не знали, что с нами делать. Они считали нас сиротами.
Я говорила за нас обеих.
– Мы близнецы. Она – Мириам, я – Ева Мозес. Нашего отца зовут Александр, нашу мать – Яффа. Мы из Порта.
Изъяснялась я по-венгерски, потому как польского не знала, но был переводчик, который передавал наши слова. Разговоры шли очень долго.
– Где ваши родители? – спрашивали монахини.
– Я не знаю.