Кроме нас с Мириам, в деревне работало около 300 подростков из разных стран со всего мира. Не все они были жертвами Холокоста. Некоторые ребята жили в деревне, пока их родители проходили подготовку к новой работе. По прибытии нас всех разделили на группы, и мы быстро подружились между собой. В каждом общежитии была домохозяйка, но мы сами следили за порядком в комнатах. Впервые за все время, что мы покинули Освенцим, я спала без кошмаров. Впервые мне не надо было беспокоиться о нашем с Мириам выживании. Не было никакого антисемитизма, и нам не только можно было, а нужно было гордиться еврейским происхождением. В молодежной деревне наши раны потихоньку заживали.
Поскольку все прибывшие говорили на разных языках, нас учили одному общему – ивриту. Несколько слов мы с Мириам выучили в первый же вечер в деревне. Была пятница. В тот вечер, как это делали каждую неделю, все собрались в большой столовой, чтобы отпраздновать Шаббат, еврейский праздник субботы. На всех были белые рубашки. Двух девочек назначили «старшими сестрами» над нами, чтобы мы чувствовали себя как дома.
После молитвы все принялись петь и танцевать хору. Я этого не умела. Да и можно ли мне было? Моя старшая сестра взяла меня за руку, сестра Мириам – ее, и мы присоединились к другим в хороводе. Мы шли вправо; я не знала шагов, так что просто повторяла за остальными. Высоко подняв руки, мы все, мальчики и девочки, пели: «Хава Нагила!». Мы смеялись, бегая по кругу все быстрее и быстрее. Я танцевала хору, и радость меня переполняла. Наконец мы с Мириам стали частью новой, огромной, любящей семьи.
Эпилог Евы
Мы прожили в молодежной деревне два года. Полдня мы работали на ферме, полдня – ходили в школу и делали уроки. Иврит мы выучили быстро, за два года, быстро прыгая с одной темы на другую, из одного класса в другой; наконец, мы оказались в десятом классе. Мириам работала в поле, а я была дояркой, единственной девочкой – со мной работали шесть мальчиков. Я научилась говорить «я люблю тебя» на шести разных языках, что в шестнадцать лет казалось мне полезным навыком.
В 1952 году нас призвали на службу в израильскую армию, там Мириам изучала медицину и стала медсестрой. Я изучала черчение и стала чертежником – рисовала планы зданий или механизмов. Меня назначили на службу в Тель-Авиве, где я провела восемь лет, дослужившись до сержант-майора. Эти годы очень сильно на меня повлияли. Я стала хорошим чертежником и обнаружила, что сама могу зарабатывать себе на жизнь. Но мне хотелось иметь дом, семью.
В апреле 1960 года я познакомилась с американцем Майклом Кором, который приехал в Тель-Авив в гости к брату. Хотя мы едва друг друга понимали, несколько недель спустя мы поженились. Он задал мне вопрос на английском, вечером я посмотрела, что этот вопрос значил, и ответила: «Да». Вопросом было предложение руки и сердца. Так я стала женой Майкла и переехала в Терре-Хот, штат Индиана, где он жил с 1947 года. Майкл переехал туда после войны, чтобы находиться рядом со своим освободителем из армии США.
Вот что я вам скажу: выходить замуж за человека, не владея с ним одним языком – не самая лучшая идея. Нас ожидало очень много сюрпризов, прежде чем мы успели по-настоящему друг с другом сойтись. Майкл, например, был уверен, что я – тихоня! А это, как вы могли понять по воспоминаниям, очень далеко от правды – я просто не говорила по-английски.
Переезд в Терре-Хот из Тель-Авива для меня был все равно что переезд на Луну. Я ничего не знала о жизни в Соединенных Штатах, не говорила по-английски и была уверена, что все американцы богатые. Вскоре после переезда я забеременела. Мне было нечем заняться, я безумно скучала по Мириам и по друзьям в Израиле; одиночество подтолкнуло меня начать смотреть телевизор. Сначала я думала, что в Америке по телевизору показывали только новости и спорт – кроме этого мой муж ничего не смотрел.
Поэтому я очень удивилась, когда на одном из каналов наткнулась на фильм о молодой паре – они ходили на свидания, целовались, жили так, как положено жить молодым. Вот это я понимаю – достойное телевидение! Программа меня затянула, я отводила взгляд от телевизора только чтобы записать незнакомое слово и позже найти его в словаре. Я стала заучивать слова. Так я выучила английский достаточно хорошо, чтобы устроиться на работу в течение трех месяцев после прибытия.
Наш сын, Алекс Кор, родился 15 апреля 1961 года, а дочь, Рина Кор, – 1 марта 1963 года. Я думала, что получила от жизни все, что должна была. Но все же пережитый в детстве кошмар продолжал меня преследовать.
Когда дело дошло до детских дней рождения, передо мной встала задача: как объяснить детям, почему бабушка с дедушкой не приходят в гости, как к их друзьям?
Когда Алексу было шесть, мальчик, пользовавшийся популярностью в школе, и несколько его друзей пришли к нам на Хэллоуин и принялись подшучивать над Алексом. Их «шутки» напомнили мне, как нацисты-подростки издевались над нами в Порте, а я ничего не могла с этим поделать, не могла защититься. Но теперь я жила в стране, в которой имела полное право постоять за себя! Я вышла на улицу и прогнала мальчишек. Это сделало наш дом «любимым» в Хэллоуин среди детей. Каждый год, 31 октября, начинались безобразия: дети рисовали свастики на наших стенах и ставили на нашем участке белые кресты – это было ужасно.
Алекс возвращался из школы в слезах и кричал:
– Мама, мне за тебя стыдно! Все говорят, что ты чокнутая. Почему ты не можешь быть нормальной, как другие мамы?
Я объяснила сыну, что я не чокнутая, но и нормальной, как другие мамы, быть не могу. Я подумала, что, если смогу рассказать о моем детстве, ребята все поймут и оставят нас и наш дом в покое. Но я даже не представляла, с чего начать рассказ о том ужасе.
Издевательства повторялись одиннадцать лет, пока в 1978 году канал NBC не показал программу под названием «Холокост». Внезапно всем стало ясно, что со мной «не так». Дети, что много лет не давали нам покоя в Хэллоуин, позвонили мне, написали письма с извинениями. В том же году я начала читать лекции, и меня всегда просили подробнее рассказать об экспериментах. Я не владела полной информацией об Освенциме, но подумала, что найду все, что нужно, в книгах или статьях. Но, к своему удивлению, я не нашла ничего – ни о лагерях, ни о докторе Менгеле. Я помнила, что в фильме об освобождении из лагеря выходило около двухсот детей. Если бы я могла связаться с этими детьми, теперь уже взрослыми, мы поделились бы друг с другом воспоминаниями, помогли бы друг другу осознать, что с нами произошло. Но я не знала, как найти хоть кого-то из них.
Прошло шесть лет, прежде чем мне в голову пришла идея создать организацию, которая помогла бы нам с Мириам найти всех близнецов Менгеле. В 1984 году мы основали организацию CANDLES («Свечи»)[7].
Мы нашли 122 человека в десяти странах на четырех континентах. CANDLES стала группой поддержки и помогла многим близнецам справиться с психологическими трудностями, неизбежными для выживших в экспериментах Менгеле.
Со временем проблемы Мириам с почками начали ухудшаться. Было ясно, что это из-за инъекций Менгеле, но мы так и не узнали, что не позволяло ее почкам расти и развиваться с остальным телом. К 1987 году ее почки полностью отказали. Я отдала сестре левую почку, благодаря чему она дожила до 6 июня 1993 года. Мы так и не узнали, что это была за инъекция. Я по-прежнему пытаюсь это выяснить и надеюсь на успех.