Леночка бросилась к нему на шею и чмокнула в щеку. Что за дела? Если бы даже тусклый фонарь не горел в это время, то всё равно увидели бы, как ярко зарделись наглые пухлые Васькины щеки, а на губах заиграла улыбка. Неужели я навсегда потерял Леночку? А ведь на его месте мог бы сейчас стоять я, если бы не был столь осторожным и не слушал бы голос разума. Безумству храбрых поем мы песню! Но сейчас эта песня звучала не для меня. Увы! Когда бы рядом был Моцарт, я бы заказал ему «Реквием». Но он очень далеко отсюда. Душа его порхает высоко-высоко в облаках и до нее не докричишься из этого подземного царства. Будь оно неладно! Хотя какой здесь может быть лад? Вот так в мгновение любовь выбивают из-под ног.
– Как ты здесь мог отыскать хворост, да еще и в полной темноте? – спросил Вергилий. Он тоже опустил ногу на хворост. Хрустнуло. – Здесь же не лес? И разве ты мог знать, что здесь хворост?
– Только мы зашли в пещеру, как мой тонкий собачий нюх уловил знакомый запах. Вы, конечно, его не почувствовали. Такой запах остается в закрытых помещениях очень долго. Ведь никто не догадался проветрить пещеру. Хотя это и невозможно.
– Какой ты остроумный! – восхитилась Леночка. – Я восхищаюсь тобой! Ты смелый и остроумный.
– Я сразу сообразил, что кто-то здесь побывал уже до нас, грелся у костра и, возможно, даже переночевал. Дальше дело техники. Пройдя несколько шагов, я наткнулся на костровище. Да и нельзя было пройти мимо него. Там еще остался хворост. Так что, думаю, что этой ночью нам не придется погибнуть от переохлаждения. Мы спасены. Еще и сможем приготовить чего-нибудь горяченького!
– Ты храбрый! – проворковала Леночка. – Никто бы не пошел, а ты пошел. Ничего не испугался.
Леночкины глаза блестели. Но почему я не оказался на Васькином месте? Я повернулся к стене и стал рассматривать длинные тени, которые ломались почти под прямым углом у потолка. Так что головы наши шевелились на потолке. Монстры!
– Всё это странно, – задумчиво произнес Вергилий. – Очень странно! И может быть, даже плохо. Скорей всего, что плохо. Кто же это может быть, ума не приложу. Местные обитатели не стали бы разводить костер.
– Ничего странного и нет! – заболоболил Васька, чувствовавший себя героем. – Кто-то отдохнул до нас. Места от костра еще теплое. Скорей всего они покинули пещеру утром. Остановились вечером, развели костер, сварили что-то себе и остались ночевать.
– Мы единственные здесь живые существа. Точнее вы! – проговорил Вергилий. – Но выходит, что кто-то еще есть. А кто? И как они могли проникнуть? Харон их перевезти не мог.
– Такие же путешественники, как и мы, – сказал я. – Любопытствующие, так сказать.
– Вот! И мы не знаем, с какими они здесь намерениями, и кто это вообще такие. Это плохо. Вдруг это злодеи, встреча с которыми нам не обещает ничего доброго. Нужно быть готовыми к худшему. Хотя, может быть, всё и обойдется. Но лучше быть готовыми к неожиданностям.
Васька уже наломал хворосту и сложил из него аккуратный костер. И, выслушав Вергилия, простонал:
– Что за привычка во всем видеть плохое? Меня это всегда напрягает. Может, это добрые и восхитительные люди, как я. Или эмчээсники отправились на поиски. Нас уже должны разыскивать. Сколько мы уже пропадаем? Конечно, нас потеряли. Уже и полицию родители достали. И все больницы обзвонили, и морги. Это нас ищут. Точняк!
– Ладно! – проговорил Вергилий. – Хорошо, если бы так. Успокаивает то, что, кто бы то они ни были, но, если они в пещеру до темноты не вернулись, значит, уже не вернутся. И мы можем спокойно переночевать. Так что располагаемся на ночлег! И главное – хорошо выспаться.
– Вряд ли мы уснем, – сказал Васька. В свете факела у него было лицо, как у индейца.
– Почему? Ты чего-то опасаешься. Заранее чего-то бояться, значит, испугаться при реальной опасности.
– Не знаю, как вы, а у меня голодное брюхо ко сну глухо. Пока я не наемся до отвала, я не усну. Дома я перед тем, как лечь, обязательно чего-нибудь умну вкусненького.
– А разве вы, молодой человек, не знаете, что на сон, грядущий нужно отправляться с легким чувством голода. Как говорится, ужин отдай врагу! С полным желудком хуже высыпаешься.
– Это вы можете отдавать свой ужин, кому угодно. А я не отдам! Фигушки! Я всё сам съем! И придумали тоже: и хлеба горбушку и ту пополам. С какой это такой стати?