Как-то раз Патрик О"Хэнлон и его жена Дон не спали до самого утра. Их дочь Эйприл уже давно заснула. О"Хэнлона много месяцев мучала хроническая депрессия, и он иногда спал в комнате Эйприл, а ее отправлял к матери. Патрику это казалось унизительным, но он постоянно просыпался: ему мешал и храп Дон, и стесненные жилищные условия, и стресс, связанный с работой. Дорога на работу занимала много времени, и часто он уставал так сильно, что засыпал в поезде. Один раз Дон нашла его спящим в кладовке.
Примерно за год до этого О"Хэнлон вышел на пенсию и тяжело переживал произошедшие изменения. Лишь немногие знали о его сложностях – Дон, Эйприл, его мать и его начальник. Но никто и не подозревал, насколько всё плохо. У Патрика была тяжелая депрессия, как оказалось позже, клиническая, и он начал слышать голоса, которые говорили ему, что «выхода нет» и он должен «со всем покончить»[92]. О"Хэнлон избегал мест, в которых могла возникнуть необходимость общаться с незнакомыми людьми, например, лифтов. Он несколько раз проверял прочность перил в жилом комплексе, где временно проживал с семьей, чтобы убедится, что они выдержат, если он на них повесится. Он воображал, как спрыгивает с большой высоты, въезжает в стены, сворачивает на встречную полосу. Прятал таблетки, вместо того чтобы принимать. Неделю за неделей Дон звонила свекрови и говорила, что боится за мужа; Элис О"Хэнлон забеспокоилась, что сын может себе навредить, и стала звонить ему всё чаще.
Близкие переживали, что Патрик наложит на себя руки. Никто и не подозревал, насколько остры его страдания, пока как-то вечером Патрик О"Хэнлон не зашел в комнату к своей дочери и не задушил ее, сказав, что «отправляет ее к Иисусу». Она не сопротивлялась. Потом Патрик пошел в спальню и нанес жене несколько ударов тяжелым предметом, а затем задушил и ее. После этого он несколько часов ездил по городу; остановился у круглосуточного минимаркета. И еще раз, чтобы купить веревку. И наконец, чтобы позвонить пастору и рассказать о том, что сделал.
С юридической точки зрения фамилицид или уничтожение семьи предполагает убийство интимного партнера и по крайней мере одного ребенка (некоторые исследователи называют фамилицидом убийство всей семьи). Бесспорно, это редкое преступление, которое практически не рассматривается социологами. Я нашла всего несколько исследователей, которые хотя бы затронули эту тему в опубликованных трудах. Один из них назвал фамилицид «малозначительным аспектом» исследований проблемы насилия.
Первые упоминания о фамилициде в Соединенных Штатах Америки датируются серединой восемнадцатого века. В течение двух последующих столетий в среднем насчитывалось три таких случая за десятилетие. А затем в 1990-х зафиксировали тридцать шесть подобных случаев. И шестьдесят в период между 2000 и 2007 годами. Согласно исследованию Института семейного насилия, в 2008–2013 годах было зарегистрировано 163 фамилицида, которые унесли жизни в общей сложности 435 человек. Эта цифра не включает случаев убийства родителей детьми (родителеубийство) или ситуаций, когда родитель убивает только одного ребенка (детоубийство). По словам Нила Вебсдейла, директора Института семейного насилия и автора книги «Сердца фамилицида», со времен экономического кризиса 2008 года среднестатистическое количество таких убийств достигло трех в месяц. Иначе говоря, за последние несколько десятилетий пошли на спад практически все виды убийств, но не фамилицид, который, напротив, находится на подъеме.
Если в группах профилактики рукоприкладства чаще всего встречаются представители среднего класса (белые и меньшинства), а тюрьмы в основном населяют малообеспеченные люди с разным цветом кожи, то виновники фамилицидов в большинстве своем – белые мужчины среднего класса и его верхнего сегмента. Конечно, неравенство между меньшинствами и белыми заметнее всего проявляется в тюрьмах по всей стране: представителей меньшинств в разы чаще заключают под стражу за то, что белым европейцам беспрестанно сходит с рук, потому что у них есть деньги, связи или образование. Вспомните истории Роба Портера, Эрика Шнейдермана и Дональда Трампа, и вы поймете, как работают привилегии и экономика белых мужчин. Но в случае с фамилицидом верно обратное: подавляющее большинство мужчин, которые убивают всех членов своих семей – белые представители среднего класса и его верхнего сегмента. Зачастую эти мужчины образованы и хорошо обеспечены, или же были хорошо обеспечены незадолго до совершения убийств. Некоторые из наиболее известных преступлений, например, дело Скотта Петерсона, который заключен в камере смертников за убийство жены и нерожденного ребенка, или случай Криса Уоттса, которого в ноябре 2018 года приговорили к пожизненному заключению за убийство жены, двух дочерей и нерожденного сына, месяцами не сходили с передовиц по всей стране[93]. Фамилицид – один из подвидов связанных с домашним насилием убийств, ход которых зачастую не следует типовому варианту развития событий. Возможно, фамилициду посвящено так мало исследований из-за того, что это абсолютно немыслимое и мрачное преступление, большинство виновников которого практически всегда кончают жизнь самоубийством. Более того, Вебсдейл, который также занимает должность директора Государственной инициативы по обзору смертельных случаев домашнего насилия (ГИОССДН), вероятно, является единственным исследователем в Соединенных Штатах, сделавшим целью своих академических изысканий именно этот подвид убийства.
Пожалуй, очевидно, что писать о фамилицидах невероятно тяжело. Для расследований таких пронизанных ужасом историй журналисту необходима сильнейшая эмоциональная стойкость. Неудивительно, что такие случаи плохо освещаются в СМИ. Но существуют и практические сложности: большинство преступников совершают самоубийства. А выжившие обычно не разговаривают с репортерами.
Патрик О"Хэнлон оказался редкой находкой: человек, который выжил после содеянного и был готов со мной разговаривать. Думаю, сначала он считал, что наши беседы приведут его к отпущению грехов, будут способом оправдаться перед миром. Он идеально подходил под данное Дэвидом Адамсом описание нарцисса, и даже несколько раз упомянул, что считает, будто мир жаждет услышать его историю. Но в какой-то момент он, видимо, понял, что через меня грехи не отпустить. И после многих месяцев интервью решил, что не хочет участвовать в проекте. Мы долго это обсуждали. Я журналист, и для меня правила просты: нельзя сказать, что твои слова «не для записи», если запись, как это было в данном случае, уже сделана. Около четырнадцати часов интервью – несколько тетрадей записей. Я имела право опубликовать эту историю. И, в то же время, я живу и работаю в стране, верховный главнокомандующий которой называет представителей СМИ «врагами народа». За нашу работу нас оскорбляют, нам угрожают, нас судят (и даже убивают), и поэтому такие решения нельзя принимать легкомысленно. И, честно говоря, мне не хотелось вступать в конфликт с человеком, который убил всю свою семью.
В конечном счете я поняла, что единственный способ исследовать вопрос о том, почему количество фамилицидов растет, использовать историю Патрика, значительно ее отредактировав. Я изменила имя преступника и имена членов его семьи, а также изъяла из повествования сведения, которые могли бы раскрыть его личность. Большая часть представленной информации взята из материалов судебных заседаний, полицейских досье и других находящихся в открытом доступе источников.
Патрик О"Хэнлон – осанистый напряженный мужчина с черными волосами, подернутыми сединой; на нем тюремная униформа: джинсы, рубашка с короткими рукавами и рабочие ботинки. Очки перевязаны скотчем. Он чисто выбрит и опрятен. У Патрика тихий голос. Мы разговариваем в глухом тюремном зале заседаний, стены которого покрыты воодушевляющими плакатами с парящими ангелами, пурпурными закатами и водопадами, на которых красуются призывы «верить» в возможность измениться и никогда не терять надежды. Их явно закупили в Costco. На О"Хэнлоне нет наручников, но его сопровождает охранник, который всё время находится в зале вместе с координатором отдела коммуникации тюрьмы и оператором, который снимает каждый наш разговор. Я брала у О"Хэнлона пяти– и шестичасовые интервью, посещая его в тюрьме, пока он отбывал два последовательных срока за убийства Дон и Эйприл. О"Хэнлон описывает небольшое пространство, что-то вроде тюремного дворика, где иногда пахнет свежестью и порой можно увидеть верхушки деревьев. «В тюрьме не так уж плохо», – говорит Патрик. Интересно, с чем он сравнивает?
У отца О"Хэнлона был свой бизнес, но он обанкротился, и семью содержала мать. «Мать давала ему деньги, – рассказывает Патрик, – это было унизительно». Отец О"Хэнлона много пил, бесконечно ругался и иногда своими срывами наводил ужас на всю семью. Как-то раз дома он достал нож и угрожал пырнуть любого, кто к нему приблизится. О"Хэнлон помнит, как удерживал отца, пока не пришел сосед и не увел его (мать О"Хэнлона не помнит инцидента с ножом, но подтверждает, что ее муж иногда срывался, кричал и бросался вещами). И всё равно О"Хэнлон говорит: «Я бы не назвал отца жестоким, он был любящим».
Как и многие дети, выросшие в семьях, где имело место домашнее насилие, как словесное, так и физическое, О"Хэнлон не считает отца агрессором. Патрик подпадает под стереотип мужчин, которых я видела в группе Дэвида Адамса в тот день, когда они обсуждали своих отцов. Он сглаживал жестокость отца и гораздо чаще говорил о поведении матери. «Моя мама была не сахар, – рассказывает Патрик, – если бы она вела себя менее вызывающе, если бы уважала отца как мужа…»
Как-то раз я спросила О"Хэнлона как, по его мнению, выглядит насилие. Он описал крики и ругань, летающую по дому мебель: такие скандалы, что соседям слышно. По мнению Патрика, случай с ножом доказывает, что его отец не был агрессором. «Другой [более] жестокий мужчина воспользовался бы этим ножом» – говорит он. Кажется, О"Хэнлон не понимает, что со стороны ситуация в его доме в точности подходит под его же описание насилия.
Институт семейного насилия расположен в приземистом одноэтажном здании, которое делит с Корпусом подготовки офицеров запаса и складом подержанной офисной мебели в основном комплексе зданий Университета Северной Аризоны во Флагстаффе. Дверь всегда запирается, а снаружи установлены камеры наблюдения, потому что в прошлом Нила Вебсдейла угрожали убить, и в основном угрозы поступали от обвиняемых в домашнем насилии мужчин, с делами которых он работал как криминолог.
Много лет назад для своего курса Вебсдейл начал прочесывать архивы фамилицидов в Америке и наткнулся на случай мужчины по имени Уильям Бидл. Бидл был уважаемым бизнесменом, который в 1782 году оказался на грани банкротства и зарубил свою жену и четырех детей топором. История привлекла внимание Вебсдейла, и он продолжил прочесывать архивы и находить всё больше подобных происшествий. «Я уловил связь между делами 1780-х и современными случаями» – рассказывает Вебсдейл. Каждый раз речь шла о здоровом мужчине, которого выбивают из колеи серьезные экономические трудности, и он решает, что единственный способ покончить с ними – убить свою семью и себя. И действительно, сам Бидл писал об унижении, которое испытал из-за банкротства: «Когда человек, который жил в достатке, имел благие намерения и не делал никому зла, внезапно и стремительно беднеет, навлекая на себя насмешки… он должен стать озлобленнее самой злобы».
Вебсдейл начал собирать многовековые данные о фамилицидах по всей стране, и его исследование воплотилось в изданной в 2010 году книге «Сердца фамилицида», в которой ученый выделил два основных типа убийц собственных семей: «свирепый агрессор» – то есть человек с длительной историей домашнего насилия, и «уважаемый гражданин», имеющий хорошую репутацию член общества вроде Уильяма Бидла, за которым не было замечено жестокости, и который убивает из чувства извращенного альтруизма. Существуют и смешанные типы, но озадачивает исследователей именно второй (Жаклин Кэмпбелл в некоторой степени отрицает такую категоризацию, утверждая, что в фамилицидах всегда незримо присутствует домашнее насилие, даже если доказательств этому не найдено. Между Кэмпбелл и Вебсдейлом существует дружеское соперничество, и они часто не соглашаются друг с другом, делая это в исключительно вежливой манере). «Уважаемый гражданин» – категория, на которую сильнее влияет, к примеру, экономический кризис. Именно к этой категории и принадлежит О"Хэнлон – этакий почтенный, добропорядочный гражданин, который в один прекрасный день просто «сорвался».
«В теории срыва не учитывается критическое накопление подавляемых эмоций», – объясняет Вебсдейл. Убийцы второй категории – обычно представители среднего класса и его верхнего сегмента. Часто это белые европейцы (в Соединенных Штатах 95 % фамилицидов – дело рук мужчин; согласно исследованию Вебсдейла, в период между 2008 и 2013 годами убийства совершили 154 мужчины и 7 женщин). Обычно в таких семьях традиционное распределение гендерных ролей, то есть мужчины приносят большую часть дохода, а женщины занимаются семьей и домом (это не значит, что женщины не работают, просто на них лежит обеспечение эмоциональных нужд домочадцев). Роки Мозур подпадает под эту категорию. Часто такие мужчины религиознее большинства, они придерживаются фундаменталистских взглядов, а спектр их эмоций практически всегда жестко ограничен: Патрик О"Хэнлон вписывается во все эти категории. Таким мужчинам свойственна высокая степень социальной изолированности. Экономические причины – потеря работы, положения или статуса и грядущее банкротство могут стать катализатором, подтолкнув их к убийству.
Альтруизм материализуются в идее о том, что убийство спасет семью от худшей доли. Например, в 2010 году во Флориде произошел известный случай: безработный ипотечный брокер Нил Джейкобсон убил жену и сыновей-близнецов в день их семилетия; семья жила в коттеджном поселке закрытого типа в городе Веллингтон, и в результате банкротства им грозила потеря дома. Еще один нашумевший случай произошел в Уэльсе: находясь в преддверии банкротства, Роберт Мохри убил жену и четырех детей. Оказывается, в обоих случаях, как и во многих других, жены понятия не имели о финансовом крахе, на пороге которого находится их семья. По словам Вебсдейла, такая скрытность свойственна убийцам: «Меня поражает скрытность этих мужчин».
Дэвид Адамс в определенной степени отвергает предложенную Вебсдейлом классификацию, в частности, полагая, что она делает из преступника «жертву». По мнению исследователя, эти категории не так уместны, как его теория нарциссизма. «Если у вас завышенная самооценка и вы переживаете нарциссическую травму, может произойти срыв», – объясняет Адамс. Он говорит не просто о каком-то невероятно самоуверенном человеке, но о человеке с диагностированным расстройством личности. По словам Адамса, такие нарциссы «живут и умирают ради репутации». И когда их авторитет подорван: допустим, их уличают во лжи, или раскрывают их секрет, они срываются и «навязывают» свое решение партнеру и детям. В исключительных случаях решением становится убийство.
Финансовое положение многих мужчин, подпадающих под категорию «уважаемых граждан», указывает на связь между тем, что преступники считают экономической катастрофой, и убийством семей. И действительно, среди 161 убийства, которые были зафиксированы в период с 2008 по 2013 годы, 81 случай датируется 2009–2010 годами. Криминолог Северо-Восточного университета Джек Левин рассматривал фамилициды, произошедшие в первые четыре месяца 2008 года – семь случаев – и обнаружил, что, по сравнению с первыми четырьмя месяцами 2009 года, количество убийств выросло практически в два раза, достигнув двенадцати случаев (речь идет о небольших числах, однако следует помнить, что за каждым числом стоит проявление крайней жестокости). К тому времени уровень безработицы после кризиса также вырос практически вдвое. «Полагаю, существует очевидная связь между безработицей, индексом Доу-Джонса и количеством фамилицидов, особенно среди преступников из категории “уважаемых граждан”, – поясняет Вебсдейл, – я бы назвал это запаздывающей обратной зависимостью».