Троцкий выходит.

– Вольно! – орет матрос Егор. – Получи баланду!

Заносят баки с кашей. Начинается раздача еды.

– Терещенко, Рутенберг! С вещами на выход! – командует матрос Егор. – В больницу!

Терещенко и Рутенберг выходят в коридор. У Терещенко жар. Его качает. Рутенберг поддерживает его.

– Вот видите! – шепчет Терещенко. – Он держит свое слово, этот Ульянов. Этот Ленин!

Машина уже стучит у входа.

– Стоять! Пары держать! Лицом к стене! – матрос Егор останавливает Терещенко и Рутенберга в коридоре, а сам подходит к коменданту тюрьмы. Достает из кармана бушлата кисет и шепчет:

– Слышь, Серёгин, тут такое дело…

– Так курили уже? – удивляется Серёгин.

– Да, ты погляди! – матрос Егор открывает кисет. Там полно золотых монет.

– Ого! Ну и чего?

– Вот… – матрос Егор показывает записку, – эти мне перекинули. Из восьмой камеры. Просятся в увольнение… Ну, какая разница для нас – кого в больницу. Всё равно ж назад привезут.

– Так эти же из восьмой… Они же с весны сидят. Еще из царского правительства.

– Ну! Тоже ж министры. Никто и не заметит. Сейчас такой кавардак…

– Это… – Серёгин чешет затылок. – Ладно. Давай их!

– Эй, на шлюпке, табань! – матрос Егор заворачивает Терещенко и Рутенберга обратно к камере.

– Почему?! – кричит Рутенберг. – Ему надо в больницу. У него жар! Это безобразие! Требую коменданта!

Матрос Егор, молча, прикладом вталкивает их в камеру. Лязгает засовом и торопится к камере номер восемь.

По записке вызывает тех, кто дал ему кисет. Из камеры выходят очень довольные два чиновника царского правительства.