– Почему Ленин? Троцкий же! – удивлена Гиппиус.

– Вот я говорил тебе, милочка! – Мережковский потирает руки. – Ленин! Ле-н-и-н!

– Да какое это имеет значение?! – кричит мать Терещенко.

– Троцкий, Ленин… Эти ваши жиды!

– Простите! – возмущается Мережковский. – Ульянов-Ленин русский! Потомственный дворянин!

– А ты потомственный сраный импотент, твою мать! И ты, Зинка, блядь ебучая! Вы охуели! Где мой сын?! А ты, дура! – кричит мать Терещенко дочери. – Зачем мы сунулись в эту дыру?! «Чувство долга, чувство долга! Перед родным народом! Нести свет!» Заигрались вы, мои несмышленые детки! – переходит на французский язык для Марго: – Не плачь, девочка. Дорогая моя! Я виновата перед тобой. Мы уедем из этой дурацкой страны, и вы поженитесь. Родится ребенок! – тут же она кричит дочке: – Перестань причитать, корова!

– Но ведь чувство общности с народом всегда… – вступает задумчиво Блок.

– А! Поэт! – разворачивается мать Терещенко к Блоку. – Твою мать! Накаркал! «Революционный держите шаг!» – цитирует она строчку из поэмы Блока «Двенадцать». – Сажать их всех надо было! Стрелять! Это я вам говорю, дочь боевого российского генерала. А вы им «уси-пуси». Как ты там, дурак, рифмуешь: «В белом венчике из роз впереди Исус Христос». Нет! Впереди не он. Впереди смерть! Проклятая страна! Непуганых идиотов! Когда же вы, наконец, испугаетесь?!

Замолкает. Все прислушиваются. На улице крики. За кем-то гонятся. Выстрелы. Ужас.

– К кому проситься на прием? – бормочет мать Терещенко.

– К Троцкому, – говорит Гиппиус.

– К Ленину, – говорит Мережковский.

– Пошли вы все нахуй! Буду проситься к обоим. На коленях поползу!

Петроград. Петропавловская крепость.

Трубецкой бастион. Общая камера.

Утро.

Распахивается дверь, и разудалый матрос Егор командует:

– Встать! Построиться! И молчать!

Все заключенные поднимаются, выстраиваются.

Входит злой Троцкий. Проходит вдоль шеренги министров. Останавливается перед Терещенко и Рутенбергом. Долго смотрят друг другу в глаза.