Бойцов, наблюдавших за этой картиной, захлестнула радость. Они бросали вверх шапки, рукавицы, кричали сипловато: «Молодцы! Так их, чернышевцы! Бей, души фашистских извергов!»

Даже гитлеровцы прекратили огонь: видимо, необычное зрелище их потрясло. Батарея Чернышева продолжала интенсивный огонь, сосредоточив основное внимание на непораженных платформах. Вскоре одна из них занялась огнем.

С платформ по чернышевцам ударили орудия и пулеметы. Батарея начала нести потери. Был ранен командир первого орудия. Его заменил наводчик Вайк Левонян. Место наводчика в соседнем расчете занял красноармеец Андрей Путылин.

Чернышевцы продолжали единоборство, пока остальные платформы не охватило огнем.

С вражеским бронепоездом было покончено. Безусловно, по своей огневой мощи враг во много раз превосходил чернышевцев. И все же фашисты потерпели поражение. Инициатива сметка, дерзость комбата, храбрость и выучка его подчиненных сделали свое дело. Воистину: в тот день пробил звездный час Михаила Чернышева.

Под вечер пошел снег, началась поземка. Фашисты ослабили напор. К батарейцам прибыл заместитель командира полка майор Синельников.

Явно чем-то озабоченный, Сергей Осипович подошел к Чернышеву.

— Готовь, старший лейтенант, дырочку для ордена. Но вначале разведай, что творится по ту сторону Хапров. Давно не слышу голосов батарей Зайкова и Лысенко.

Действительно, из-за Хапров не доносилось орудийных выстрелов. Поначалу не обратили на это внимания: своих дел было по горло. И только теперь прислушались. Но, кроме свиста ветра, ничего не услышали.

Чернышев на бронетранспортере убыл на задание. Обогнув Хапры, он разыскал огневые позиции батарей, по которым вели огонь фашистские танки. Батареи не отвечали.

«Что же у них случилось? — раздумывал офицер. — Почему молчат? Вышли боеприпасы или все погибли? Не может быть! Кто-то должен остаться. Да и фрицы ведут огонь. Какой резон обстреливать пустое место. Тут что-то неладно».

Чернышев связался по рации с командиром полка, доложил обстановку.

— Разрешите обойти и ударить по фашистам с фланга, — запросил он. — Драпанут фрицы, наверняка. Тогда выявим, почему молчат Зайков и Лысенко.

— Проскочишь незаметно? — спросил Ивановский. — Не один бронетранспортер — батарею придется вести.

— Проскочу.

— Хорошо, действуй!

Взревели двигатели. Артиллерийская колонна пришла в движение и вскоре скрылась в снежной круговерти. Чернышеву удалось незаметно зайти во фланг противнику. Батарея развернулась и открыла по фашистским танкам огонь. Подожгла две машины врага. Третий танк и пехота отошли к железнодорожной насыпи.

Чернышев не упускал из виду огневые позиции батарей Зайкова и Лысенко. Поднося к глазам бинокль, все время видел одну и ту же картину: исковерканные орудия, исклеванную снарядами землю. «Неужто никто не уцелел? Нет, не может быть», — вновь и вновь гнал он от себя тревожные мысли.

Переводя окуляры бинокля, остановился на рощице метрах в трехстах от огневых позиций. И — о радость! — между деревьями увидел бойца. За ним второго: в полушубке и шапке-ушанке, из-под которой виднелись льняные волосы. «Постой, постой, да ведь это же Аня! Аня Ладченко! Санинструктор четвертой… Значит, живы, бродяги! Живы, живы!..»

Аня Ладченко прибыла в полк в конце года. Это была статная девушка, кареглазая, с красивыми гладко зачесанными волосами. Конопушки, разбросанные там и сям, придавали округлому лицу ее особую прелесть. Золотая Аня — так в полку окрестили Ладченко.