Противнику не удалось их потеснить. Когда же по флангу врага нанес удар подошедший эскадрон, фашисты и вовсе отошли. На поле боя виднелась исковерканная техника, трупы десятков вражеских солдат и офицеров, лежали раненые. Обычная картина: оставшиеся в живых гитлеровцы позаботились лишь о том, чтобы самим унести ноги.

К вечеру потянул ветер, пошел густой снег. Командование решило не давать противнику отдыха. Коноводы подали в пешие цепи лошадей, и кавалеристы исчезли в снежной пыли. Вслед за ними снялись и артиллеристы.

На марше батарейцев встретил офицер связи кавдивизии с приказом, которым предусматривалось вместе с кавалеристами перерезать железную дорогу Ростов-на-Дону — Таганрог у Семерников. Командир третьей батареи старший лейтенант Лысенко, взглянув на карту, обронил:

— Да, задачка не из простых. Две реки форсировать.

— Какая там река? Донец — старица! — усмехнулся Галкин.

— Не скажи, Федор Семенович. Иная старица хуже реки. Берега заболочены.

— Да ведь зима, — не сдавался Галкин. — Все льдом сковано.

— Посмотрим, посмотрим.

Берег реки, к счастью, оказался пологим. Приступили к форсированию водной преграды. Тягачи без особых усилий выскакивали на лед и шли к противоположному берегу. Лед трещал, прогибался, но держал. Первой проскочила батарея Зайкова. Вслед за ней двинулись остальные. Вдруг тягач взвода лейтенанта Юрия Цвирко, почти достигнув противоположного берега, осел. Механик-водитель чудом сумел вывести машину, однако шедшее на прицепе орудие отцепилось и провалилось в воду. Оставлять его здесь ни в коем случае было нельзя. Цвирко начал вытаскивать орудие. Вытащил-таки!

Обходя полынью, батареи 530-то полка продолжали форсирование.

У Семерников советские воины появились настолько внезапно, что боевое охранение противника не оказало сопротивления. До взвода гитлеровцев было истреблено без единого выстрела — клинками конников. Эскадроны кавалерийского полка двинулись к околице села. До первых домов оставалось около двухсот метров, когда из садов хлестнули выстрелы. Однако остановить кавалеристов фашистам не удалось. Два эскадрона прорвались к крайним дворам и завязали ближний огневой бой с противником.

Батарея Чигрина с ходу развернулась на высотке и начала стрельбу по врагу. Видимость была плохая. Огонь вели, ориентируясь по огненным всплескам от выстрелов, гулу двигателей, пулеметным очередям. Заранее убрав тягачи в небольшую разделенную пологим оврагом рощу, перемещали орудия вручную.

Враг упорствовал. Бой принимал затяжной характер.

Семерники вытянулись вдоль небольшой речушки километра на два, а то и больше. Десятка полтора домов правой окраины села были в руках советских воинов, остальные — у противника.

Фашистские танки и бронетранспортеры стояли за домами, сараями, плетнями, выскакивали из-за укрытий, производили несколько выстрелов и вновь уходили в укрытия.

Вскоре стало известно: гитлеровцы подтягивают свежие силы. Огонь с их стороны становился все плотнее и плотнее. Бой набирал силу.

Через огневую потянулись раненые кавалеристы. Одни шли сами, опираясь на карабины, другие с помощью товарищей, третьих несли на плащ-палатках и носилках санитары.

Батарейцы работали в полную силу. Номера орудийных расчетов, побросав шинели и полушубки, благо была нулевая температура, остались в гимнастерках.

— Побольше огоньку, братцы! — просили проходившие раненые. — Бейте их, сволочей! Не щадите!

Говорят, военное счастье изменчиво. Что ж, возможно, и так, но одно доподлинно точно, успех приходит к тому, кто ищет слабые стороны в боевом порядке противника, использует его малейшую оплошность. Трудно сказать, сколько бы времени чигринцы вели бой за Семерники, не ворвись на левую окраину села батарея Сыроежкина.