Ехали мы довольно долго, но поездка показалась мне лишь короткой передышкой.

Водитель ненадолго вышел у окраинных прудов, умылся и вернулся в машину. Он остановил фургон у ближайшей станции метро, а сам поехал прямо.

Я зашла в стеклянное здание станции. Под куполом людей не было, они поворачивали и скрывались там, где гудели эскалаторы. По станции ходил старичок, похожий на дворецкого, и наблюдал за происходящим.

Подозрительно на меня покосился.

Вышла на улицу. На гранитной паперти уже ссорились нищие. Я остановилась возле выхода и глядела на трамвайную остановку и на вереницу людей, спешащих к метро из ближайших домов.

На ходу в меня чуть было не врезался грузный мужчина в роговых очках с толстыми линзами. Один из тех, что любят пускать пыль в глаза неопытным юным ослицам, которые тянутся за их морковью со всей доверчивостью девственниц и откровенностью любительниц современного кинематографа и театра (потому что такие господа чаще всего оказываются киноведами или театральными критиками). И ужасаются, очутившись как-то поутру в забрызганной жиром кухне маленькой квартирки, которую критик этот, спрятав в шкатулку очки и браслеты, в отвисшей тренировочной майке, делит по телефону с бывшей супругой.

Пришел старичок в вязаной шапке и разложил неподалеку от меня деревянный столик, затем он стал раскладывать на столике газеты и обратился ко мне:

— Присмотрите, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Нищие начали ругаться со старухой, которая торговала малиной. Та отравила их прежнюю собаку, и теперь они громко требовали от торговки вежливого обращения с их новой сучкой.

Старик вернулся.

Одновременно подошел какой-то трамвай. Двери его отворились, и оттуда стали выходить люди.

Я подумала, почему бы мне не поехать на этом трамвае, ведь безразлично, куда он меня завезет. Все лучше, чем здесь стоять. Я подбежала и прыгнула в трамвай.

Трамвай был полупустым. Шесть часов утра.

Через проход сидел молодой человек и читал книгу. По нему я решила ориентироваться, где будет лучше выйти, чтобы не уехать на круг и не вернуться, но опасения оказались напрасными.

Наш трамвай обогнали велосипедисты, затем они свернули на проспект — блестящие, обтекаемые, гладкие, расцвеченные солнцем. В узких заостренных шлемах, похожих на скорлупу маньчжурского ореха.

Впереди меня расположилась женщина в шифоновом платье с рисунком из коричневых остроугольных веточек — сквозь ткань виднелась жирная спина, перехваченная широкими лямками бюстгальтера.

Мы проехали мимо Балтийского вокзала.

Старушки обсуждали, где лучше покупать молоко и что они готовят на завтрак своим внучатам. Сонный внучек держал в руках фанерный аэроплан.

Вдруг оказалось, что мы едем вдоль канала. Я вышла побродить по набережным: Фонтанка, широкие каналы, узкие, подернутые водорослями и отражениями утренних зданий. Над каналами вились чайки, сырые птицы, они садились на чугунный парапет и белыми брызгами сквозь окна и карнизы домов взлетали к хмурому небу.

Прохладный, влажный, утренний, свежий запах водорослей и шорох всплесков.