На вокзале меня ждала коляска городского типа, запряженная парой превосходных рысистых лошадей. Лошади были темно-серой масти, со светлыми гривами и хвостами. Не трудно было догадаться, что это дети Зверобоя: их темно-серые рубашки были украшены не яблоками, а пятнами в форме звезд. Такой характер масти я видел только в заводе Малютина, на серых детях Летучего, происходивших от гнедых дочерей Удалого. Кучер подтвердил мое предположение и сказал, что жеребцы действительно дети Зверобоя. Я тут же у вокзала их осмотрел. Лошади были превосходные – густые, породные и дельные. Уже по этим двум экземплярам можно было судить, что Зверобой дает хороших лошадей, а главное, в своем типе.

От станции до имения П.С. Ралли было недалеко, вскоре показалась усадьба. Местность здесь выглядела живописно, поля были превосходно обработаны, население, по-видимому, жило богато. У крестьян, попадавшихся навстречу, были хорошие лошади верхового типа, все в удобных шорных запряжках. Впервые попав в Подольскую губернию, я с большим интересом смотрел по сторонам. Все кругом было не так, как в Центральной России или у нас на юге: здесь была старая, веками накопленная культура и чувствовалось влияние Запада.

Дом Ралли – вернее, не дом, а дворец – стоял в парке, к нему вела красивая старинная аллея. Этот замок, когда-то принадлежавший одному из польских магнатов, был отреставрирован новым владельцем. Поистине великолепный парк располагался чуть ли не на ста десятинах земли. Браилов было богатейшее имение, с сахарным и винокуренным заводами, разбитое на хутора, где велось образцовое хозяйство. Павел Степанович Ралли был очень богат, говорили, что состояние его равнялось десяти миллионам. Его дед пришел в Одессу из Греции и долго торговал на улицах этого города губками. На этом он нажил большое состояние, его сын стал уже крупным оптовым торговцем в Одессе, а внук – миллионером.

Я попал в Браилов к завтраку. Павел Степанович встретил меня очень любезно. Это был некрасивый, хромой и уже пожилой человек маленького роста. Женат он был на очень скромной женщине, бывшей гувернантке своей сестры. Мадам Ралли была тоже некрасива, но в ее лице было много доброты и привлекательности. У этой четы была единственная дочь, в то время девочка лет десяти-двенадцати.

Завтрак был сервирован великолепно, у стола прислуживали несколько лакеев, кухня была тонкая, и видно было, что это обычно в их доме.

За обедом разговор шел о Зверобое. Ралли рассказывал мне, что эта лошадь доставила ему много счастливых минут, бежала восемь лет кряду, стала победителем Императорского приза и выиграла почти 69 000 рублей. По тем временам это была рекордная сумма, и Ралли этим гордился. Он также заметил, что Зверобой закончил свою карьеру совершенно здоровым, и рассказал мне историю его покупки. Зверобоя купил для Ралли наездник Окатов, который был приятелем наездника Чернова. За Зверобоя было заплачено только 6500 рублей – сравнительно невысокая цена, принимая во внимание, что Зверобой тогда уже показал хороший класс. По словам Ралли, Н.П. Малютин продал жеребца, потому что родной брат Зверобоя Захват был резвее и еще лучше по себе. Малютин предназначал Захвата в производители своего завода, но через неделю или две после того, как Зверобой был продан, Захват пал. Малютин хотел купить Зверобоя обратно, но Ралли отказался его продать. По окончании беговой карьеры Зверобоя рысака торговали у Ралли много и часто, но он его не продавал, хотя ему предлагали от 25 000 до 30 000 рублей. Настойчивее других был П.И. Харитоненко. Свой рассказ Ралли закончил так: «И вам, Яков Иванович, я его не продам ни за какие деньги, но покажу с удовольствием». На этом закончился завтрак, и мы перешли в кабинет, где закурили сигары.

В Браилове были очень хорошие конюшни и даже превосходный манеж – Ралли когда-то хотел завести рысистый завод. Это было время, когда Зверобой бежал с исключительным успехом. Однако потом Ралли раздумал и ограничился тем, что оставил Зверобоя производителем и купил шесть-семь рысистых кобыл специально для этого жеребца. Завод свой Ралли даже не заявил в Главное управление коннозаводства, и опись его никогда не была напечатана в «Заводской книге русских рысаков». Купленные кобылы были завода Н.Н. Аркаса и одна – завода В.Н. Телегина. Это была Мечта, дочь Могучего и Прелестницы, родная сестра Летуна, Бычка и других резвых лошадей. Нечего и говорить, что ни одна лошадь завода Ралли никогда не была продана. В Киеве Ралли выставил группу детей Зверобоя, там были недурные лошади.

Призовым охотником Ралли сделался совершенно случайно. В начале 1890-х годов в Одессе по инициативе кружка местной знати возникло Новороссийское общество поощрения коннозаводства; в него вошли Скаржинские, Кантакузены, Якунины, барон Врангель, барон Рено, Мавро-Кордато и прочие богатые люди города. Отец П.С. Ралли пожелал, чтобы и его сын стал членом этого аристократического общества. Ралли, получив деньги от отца, купил несколько призовых рысаков, в том числе Зверобоя. Охотником он не был, конюшню свою не пополнял, и лишь Зверобой прославил его имя. Зверобой – один из лучших сыновей Летучего и один из резвейших орловских рысаков своего времени. Ралли не продавал его никому – как собака на сене, он сам им не пользовался и другим не давал.

Вместе с Ралли я отправился в конюшню смотреть знаменитого жеребца. К нам присоединилась мадам Ралли, заметив, что она давно не видела лошадей. Ее сопровождали дочь с гувернанткой. Мы все вместе направились на выводку. Сама судьба в лице этих дам послала мне помощь, только благодаря им моя трудная миссия увенчалась успехом.

По моей просьбе были сначала показаны молодые лошади и уж затем Зверобой. Маток я совсем не видел, так как они были в табуне. Я видел детей Зверобоя от годовиков до трехлеток. Четырехлетки были уже распределены по хуторам или взяты в езду, и я их смотрел на другой день. Все виденные мною лошади были крупны, очень типичны, хороши по себе и только двух мастей – серые и гнедые. Они были невероятно закормлены, и почти у всех был коровий (косолапый) постав задних ног. Это чрезвычайно меня смутило и огорчило, и только на следующий день я выяснил вероятную причину этого явления. Оказалось, что в заводе нет наездника и работой лошадей в свободное время занимается старший кучер. Иначе говоря, лошади с года и до четырех лишь изредка запрягались и не несли никакой работы. Мне тогда же пришло в голову, что этот общий недостаток – результат постоянного пребывания в закрытых денниках безо всякого движения. Когда я поделился этим наблюдением с И.П. Дерфельденом, он со мной вполне согласился и сказал, что то же явление наблюдал, когда принимал Хреновской завод. Позднее приступили к нормальной работе и правильному воспитанию молодняка, и этот недостаток совершенно исчез. Интересно отметить, что в 1924 или 1925 году я говорил об этом с опытным животноводом профессором П.Н. Кулешовым, так вот он сказал, что то же явление наблюдалось у горного скота. Если горный скот содержать в стойлах и лишить привольного движения, то он мало-помалу становится косолапым.

Зверобой оказался таким тучным, что мне неприятно было на него смотреть. Это был белый, без единого серого волоса, жеребец четырех вершков росту, рожденный в 1889 году в заводе Н.П. Малютина от Летучего и знаменитой Звёздочки, дочери Удалого и Закрасы, матери целой серии выдающихся рысаков. Словом, в смысле происхождения трудно было себе представить жеребца более фешенебельного, чем Зверобой. Зверобой выиграл множество дистанционных призов, боролся с резвейшими лошадьми своего времени, но сухожилия у него были отбиты и чисты, как у молодого рысака. Сухости Зверобой был очень большой и по себе чрезвычайно хорош. У него была небольшая, сухая, выразительная голова, с маленьким ухом и красивым глазом. Шея у жеребца была с небольшим гребнем, превосходной формы, но несколько загружена. Спина короткая, ровная, почка очень сильная и широкая. Зад хорош, ширины достаточно, ноги правильные, но передним можно было пожелать побольше кости, а самому жеребцу – несколько большей глубины. Зверобой импонировал своей кровностью, породностью и типом. Я был в восторге от этой лошади и тут же высказал П.С. Ралли свое восхищение жеребцом.

Зверобой (Летучий – Звёздочка), р. 1889 г., зав. Н.П. Малютина, победитель Императорского приза 1895 г., принадлежал Н.С. Ралли

После выводки я вместе с дамами направился гулять в парк, а хозяин поехал обозревать свое хозяйство, что он имел обыкновение делать ежедневно. Разговор в парке перешел на Зверобоя, и я сообщил мадам Ралли о цели своего приезда. Она была удивлена и сказала: «Павел Степанович думает, что вы приехали покупать Зверобоя для себя, но он решил его не продавать. Это новое предложение, и трудно сказать, как отнесется к нему муж». Воспользовавшись представившимся случаем, я стал говорить о том, что, передав Зверобоя Хреновскому заводу хотя бы только в аренду, Павел Степанович совершит патриотический поступок (мне кажется, что в тот момент я был весьма красноречив), и закончил указанием на то, что теперь весьма часто приходится слышать нарекания в адрес Павла Степановича, ибо он сам не пользуется жеребцом и не дает пользоваться другим. «Вы правы», – задумчиво ответила мне мадам Ралли и замолчала. Совершенно неожиданно в лице гувернантки я нашел ярую сторонницу и защитницу моих взглядов. Эта особа, видимо, пользовалась большим влиянием в доме и полным расположением супругов Ралли. Она была англичанкой и, вероятно, любила лошадей. «Обязательно надо склонить Павла Степановича отдать Зверобоя русскому правительству, – так выразилась она. – В аналогичном случае каждый из нас, англичан, поступил бы так». После часовой беседы обе дамы были всецело на моей стороне. Мадам Ралли сказала: «Ничего не говорите о вашем деле с мужем до вечера, дайте нам время с ним переговорить и его подготовить». Я искренно поблагодарил ее и вновь направился в конюшню, где один хотел осмотреть Зверобоя и измерить его тесьмой. На этот раз жеребец мне еще больше понравился, и я решил во что бы то ни стало добиваться его покупки или аренды.

Я выполнил совет мадам Ралли и вечером не стал говорить о цели моего приезда. Я правильно рассчитал, что вечером обе дамы возьмутся за дело и будут склонять Ралли уступить жеребца в казну. На другое утро Павел Степанович после чая пригласил меня к себе в кабинет. Я понял, что он все знает, и счел своевременным изложить ему просьбу Хреновского завода о продаже или уступке Зверобоя в аренду. Ралли мне сейчас же ответил, что о продаже не может быть и речи, но в аренду на год он согласен отдать Зверобоя при условии, чтобы им было покрыто не более пятнадцати кобыл и ни одной частновладельческой. Поблагодарив, я затем без труда склонил Ралли уступить Зверобоя не на год, а на два, как того желал генерал Дерфельден. Тут же я составил телеграмму, где поздравлял Дерфельдена с получением жеребца и просил немедленно выслать приемщика. После этого был вызван конторщик и под мою диктовку составлен контракт, который мы тут же подписали. Зверобой сдавался Хреновскому государственному заводу в арендное пользование сроком на два года с правом ежегодного покрытия не более пятнадцати кобыл и арендной платой 100 рублей от кобылы. Отдельным пунктом значилось, что частновладельческие кобылы допускаться к Зверобою не должны. Телеграф в Браилове был при усадьбе, так что вечером мы одновременно получили из Хренового две телеграммы, обе от генерала. В одной он благодарил от имени завода Ралли, а в другой сердечно благодарил меня за оказанную помощь. Ралли был, по-видимому, тронут. Через несколько минут из конторы принесли третью телеграмму из Хренового, в ней было сказано, что приемщик выезжает вечерним поездом. Ралли, прочтя ее, рассмеялся и сказал жене: «Видно, там ценят нашего Зверобоя, и я не ошибся, что его отдал».

Считая свою миссию законченной, я уехал в тот же день, предварительно сердечно поблагодарив хозяина и дам, без чьей помощи не видать бы Хреновскому заводу Зверобоя. Ралли был настолько тактичен, что не предложил мне покрыть моих кобыл Зверобоем, от чего я бы, конечно, отказался. Так что я совершил это дело по охоте и был честным маклером не в духе старого Бисмарка…

Зверобоем в Хреновом остались довольны: хотя и раздавались голоса – мол, жидковато, бедновато, но все же лошадь была оценена по достоинству. Больше всех рад был сам Дерфельден, который написал мне замечательное письмо. Надо отдать справедливость коннозаводскому ведомству: на этот раз оно оценило мои старания и управляющий прислал мне крайне любезное благодарственное письмо. Что касается общественного мнения, то оно было всецело на стороне Зверобоя. Н.М. Коноплин во всеуслышание заявил на бегу, что в Хреновском заводе никогда еще в составе производителей не было лошади такого высокого класса и такого происхождения, и отдал должное как мне, так и Дерфельдену. Коноплин был прав в том отношении, что из жеребцов, рожденных в частных заводах и поступивших в Хреновое, Зверобой был класснейшим и по породе наиболее близким к самым модным призовым линиям того времени. Многие выражали удивление, как удалось убедить Ралли отдать Зверобоя, а милейший Харитоненко прямо заявил, что он удивлен и ничего не понимает, ибо предлагал за Зверобоя в прошлом году 30 000 тысяч рублей, но Ралли не продал жеребца, а через год за грош сдал в аренду в казну.