А ограбленные области стали вымирать от голода. Среди зимы, продовольствие взять было негде. Оно исчезло с прилавках и в городах. Сразу, одним махом. Вчера было, а сегодня вдруг пропало. Эпицентры бедствия оцеплялись чекистами и красноармейцами. Причем и эти заградотряды оказались наготове. Голод только начался — а заставы на всех дорогах уже встали тут как тут, не давая людям разбегаться. К тому же, незадолго до катастрофы, в 1932 г., была введена паспортная система, затруднившая перемещения по стране, а сельскому населению паспортов вообще не полагалось.
И голодающие скапливались в городах, на станциях в тщетной надежде добыть пропитание или хоть куда-то уехать. Но продуктов и в городах не было. Рынки закрылись, снабжение осталось только по карточкам, и оно ухудшилось до крайности. Выстраивались длинные хвосты очередей, карточки отоваривались плохо и нерегулярно. Крестьяне и казаки, собравшиеся в крупных населенных пунктах, там же массами и умирали. Для сбора и закапывания тел отряжались специальные воинские команды. Очевидец в Екатеринодаре писал: “Смертность такая в каждом городе, что хоронят не только без гробов (досок нет), а просто вырыта огромная яма, куда свозят опухших от голодной смерти и зарывают; это в городе, а в станицах сплошной ужас: там трупы лежат в хатах, пока смердящий воздух не привлечет, наконец, чьего-либо внимания” [21, 187, 197].
Люди поели собак, кошек, ловили ворон, сусликов, крыс, мышей. На Дону отрывали падаль из скотомогильников [116]. На Тамани мололи на “хлеб” рыбьи кости [95]. Современница рассказывала, как под Харьковом дети бродили по заснеженным полям и выкапывали корешки от срезанной капусты. Доходили и до каннибализма. А по опустевшим деревням и хуторам, пропитавшимся вонью разлагающихся трупов, шастали представители ОГПУ и милиции, пристреливая на месте тех, кого уличили в людоедстве. Добавилась чума…
В исторической литературе принято объяснять голодомор тем, что коллективизация и раскулачивание разорили прежнее крестьянское хозяйство, когда новые механизмы еще не заработали. Нет, это не так. Все перечисленные факты говорят о том, что голод был организован искусственно. И, кстати, немалую роль в этом сыграли те особенности, которые сложились в отношениях СССР и Запада. Срыв хлебозаготовок угрожал выполнению обязательств перед зарубежными партнерами. Под вопросом оказывались новые кредиты, поставки заказанного оборудования… В общем все получилось очень уж взаимосвязано. Иностранцы навязывали свои условия соглашений, советские представители принимали их. Отсюда вытекали требования сжатых сроков заготовок, чтобы расплатиться. А для карательных и партийных структур эти требования стали поводом выжимать “любой ценой”.
Голодомор косил население Украины, Дона, Кубани. Но он грозил и дальнейшими последствиями. Ведь в голодающие районы по-прежнему спускали разнарядки на пахоту, сев! А еще выжившие ослабевшие колхозники были не в состоянии выполнить нормы. Их наказывали, сокращали пайки — и они еще больше слабели. Но и посевная кампания в южных, самых плодородных районах, срывалась! Что вело к нарастанию бедствия, к тому, что и в 1933 г. заготовки провалятся, без хлеба останется уже вся страна.
А внутреннее положение в Советском Союзе и без того ухудшалось. Снабжение в городах давало пербои, народу приходилось все туже “затягивать пояса”. Нарастало общее озлобление. Сохранилось множество донесений ОГПУ об антисталинских надписях на стенах. Среди студентов ходили и переписывались копии ленинского “завещания”. В Высшей партийной школе были обнаружены листовки троцкистов, пользовавшиеся большой популярностью. В комсомольских организациях создавались нелегальные кружки, выступавшие за Бухарина — упорно распространялись слухи, будто он “за народ”. Сбывались слова, которые сам Николай Иванович говорил Суханову: “В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов” [208].
Словом, диверсия была колоссальной. А в том, что это была именно диверсия, лишний раз убеждает, например, переписка Шолохова и Сталина, опубликованная в 1997 г [116]. Еще молодой в те годы писатель лично знал Иосифа Виссарионовича. Сталину понравились его произведения. Только непосредственным вмешательством генсека удалось опубликовать третью книгу “Тихого Дона”, где речь идет о казачьем геноциде и Вешенском восстании — столпы тогдашней советской “культуры” объявляли роман контреволюционным. Сталин распорядился о первой экранизации “Тихого Дона”, высоко оценил вышедшую в 1932 г. первую книгу “Поднятой целины”. Когда начался голод, Шолохов, проживавший в Вешенской, стал бить тревогу. Обращался в районные, краевые инстанции, но его жалобы клались “под сукно”. 22 марта он отправил телеграмму в “Правду” о творящихся безобразиях. Ее опубликовали, но преподнесли как частный “перегиб”, снабдив заголовком “Результат непродуманной работы”. А расследование передали тем же лицам, чьи действия обжаловал Шолохов, и бюро райкома пропесочило его самого.
Но 4 апреля, писатель отправил письмо Сталину. Страшное письмо, рассказав, как обирали и пытали людей, как население умирает от голода, просил экстренной помощи. Иосиф Виссарионович откликнулся сразу же. 16 апреля от него пришла “молния”: “Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Сообщите о размерах требуемой помощи. Назовите цифру. Сталин”. Михаил Александрович во втором второе письме от 16 апреля указал, сколько нужно хлеба. Сталин опять прислал “молнию”, где попенял: “Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой, получилась потеря времени”. Хлеб был направлен немедленно и даже много больше, чем просил писатель.
А 6 мая Сталин послал Шолохову свое письмо. Выговаривал, что и колхозники, по его мнению, были не без вины: “Уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили “итальянку” (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба… по сути дела вели “тихую” войну с Советской властью”. Но оговорился — “конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдывать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание” [116]. Для расследования на Дон была направлена комиссия во главе со Шкирятовым.
Почему-то принято считать, что Сталин просто заигрывал с Шолоховым, силился “расположить к себе писателя”. Это чушь. Михаил Александрович был еще вовсе не “звездой” с мировым именем, а лишь талантливым “начинающим” автором, одним из многих. С чего, спрашивается, генеральный секретарь должен был с ним считаться и заигрывать? Мигни он, и “начинающий” исчез бы без следа. Выходит, дело в другом. Сталина действительно убедили в саботаже, в том, что нужно применить “чрезвычайные меры”, как уже делалось в 1928 г. Но на практике усугубили эти меры, повели операцию на полное истребление. Что, в свою очередь, уничтожало главную советскую “житницу”, срывало любые планы индустриализаций. А в перспективе вело к голодным бунтам, полному хаосу в стране — и на волне восстаний к власти шла оппозиция. Неужели в этом был заинтересован Сталин? Он ни в коей мере не являлся гуманистом, но было бы адсурдным обвинять его в попытках разрушить собственное государство.
Так кто же проводил политику голодомора? В письмах Шолохова упоминаются руководители крайкома. Но можно обнаружить и другое — во всех кампаниях по заготовкам зерна, даже по севу и другим полевым работам на первом месте фигурируют имена полномочных представителей ОГПУ. И с ними местное начальство, конечно, не спорило [116]. Приказано — действуй, пока самого не объявили “пособником”. Шолохов писал Сталину только о том, что видел сам, о своем и соседнем районах. Но тому же Северо-Кавказскому крайкому подчинялись Кубань, Ставрополье. Очевидно, Иосиф Виссарионович получил и другие сигналы, обратив на них внимание. И голодомор… прекратился.
Не постепенно, а “сразу”. Так же резко и внезапно, как начался. Об этом свидетельствует, например, невозвращенец А.Бармин. Так же неожиданно, как исчезли продукты с прилавков и закрылись магазины, так же они открылись и продовольственные товары появились. Вчера не было — сегодня есть. Без объявлений, без объяснений [8]. Следовательно, были они, продукты-то! Было зерно, которое по распоряжению Сталина стало присылаться в пострадавшие места. Но и на местах, где-то на складах, лежало то продовольствие, которое потом “вдруг” вернулось на прилавки. Лежало, когда рядом люди умирали, пухли с голоду, глодали кору и падаль…
Однако расследование, проведенное Шкирятовым и другими посланниками Москвы, ничего не дало. Фактически преступление замяли. А Сталина оставляли в убеждении, что опять имели место всего лишь “перегибы”, чрезмерное рвение дураков. И он писал Шолохову о “болячке нашей партийно-советской работы” — “как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма”. Чтобы такого не повторялось впредь, был создан централизованный Комитет по заготовкам, подчиняющийся напрямую правительству. А за случившееся ответили только мелкие сошки.
Лишь несколько лет спустя Иосиф Висарионович поймет другое. И тот же Шолохов в статье для “Правды” назовет руководителей, учинивших беду, “врагами народа” — за то, “что под предлогом борьбы с саботажем… лишили колхозников хлеба”.
Всего же голодомор унес, по разным оценкам, от 4 до 7 миллионов человеческих жизней [95]. И вот еще одно совпадение… Планы хлебозаготовок в 1932 г. были сорваны практически по всему Советскому Союзу, но акции по полному изъятию продуктов, обрекающие людей на вымирание, обрушились только на несколько регионов. Юг Украины, Дон, Кубань. На те самые регионы, на которые по проектам Ларина и Брагина предполагалось в перспективе расширение “Хазарии”. Случайным ли было это совпадение?
29. ПОД ПРИКРЫТИЕМ “КУЛЬТА”.
Советские проекты оборачивались “перегибами”, непрестанно корректировались, дополнялись, прекращались. И только один проект оставался неизменным и упорно проводился из года в год — создания еврейской автономии. С 1928 г. постановлениями президиума ЦИК СССР и ЦК партии были определены уже не одно, а два направления переселения — Крым и Приамурье. Здесь на землях, отобранных у амурских казаков, построили первые бараки, станицу Тихонькую переименовали в Биробиджан. Организацией новых поселений занялись те же самые КомЗЕТ и ОЗЕТ во главе с Лариным. Очень похоже, что дальневосточный вариант начали разрабатывать из-за того, что отсюда было труднее сбежать, чем из Крыма, и поблизости не было больших городов, где евреи могли бы пристроиться к привычным для них занятиям.
Хотя и декларировалось, что поселения создаются для “перековки” торговцев в тружеников, первую партию в тысячу человек набрали из рабочих. Однако и здесь результаты были плачевными. Проверяющие докладывали, что за лето построено лишь 25 изб, вспахано 135 га земли, и ни один не засеян. “Среди барачных жителей некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют”. К февралю 1929 г. более половины евреев привезенных на Амур, правдами и неправдами уехали прочь…
Что ж, тогда в Биробиджан погнали еврейскую молодежь, комсомольцев. На энтузиазме, на пропагандистской шумихе. Отрывая напрочь от “корней”, родных гнезд, прошлого воспитания. Ветераны освоения края потом со смехом вспомниали, как им из дома присылали к празднику мацу, а они не знали, что это такое, и ели ее со свиным салом. Но одной из главных целей данных проектов как раз и было “переделать” еврейский народ. Переломить его традиции, изменить психологию. Отучить приспосабливаться внутри других народов, сделать из евреев производителей, землепашцев. И воинов. А уж где их впоследствии использовать, какую идеологию внушить, решат те, кому дано право решать.
Новый толчок проект “Хазарии” получил, когда стал сворачиваться нэп и началась кампания коллективизации. Ведь большинство евреев в местечках Украины и Белоруссии занималось мелким, но частным предпринимательством. Теперь подобная деятельность запрещалась, они оставались без заработков. Торговцы, владельцы кустарных предприятий попадали в разряд “нэпманов” с конфискациями имущества, лишением гражданских прав. И руководители “хазарских” разработок сочли, что уж сейчас-то получится переселить местечковых евреев в Крым. Никуда не денутся, поедут, чтобы из “лишенцев” превратиться в колхозников, зарабатывать свой кусок хлеба.