Развивать гитлеровскую индустрию помогали и англичане. Причем бизнесмены США проворачивали свои дела, не привлекая особого внимания, а английская дипломатия открыто поддерживала Гитлера на международной арене — как противовес “коммунистической опасности”. Ну а Франция в своей политике совершенно запуталась. С одной стороны, вооружение Германии было для нее прямой угрозой. Но, с другой, французов пугали полным “кошмаром”: а что если Германия станет коммунистической и вступит с союз с коммунистической Россией? А Гитлер от этого кошмара, вроде бы, избавил. Наконец, Франция цеплялась за стратегический союз с Англией, а Лондон навязывал ей свои решения.
Более чем “странную” политику Запада не могли не оценить в Москве. Лишний раз это показал визит в Москву британского лорда-хранителя печати Идена в 1935 г… При встрече в Кремле Сталин поставил вопрос прямо, как он оценивает международное положение, “если сравнить с 1913 г. — как оно сейчас, лучше или хуже?” Иден заявил, что лучше — дескать, он возлагает надежды на Лигу Наций, на пацифистское движение. Сталин отрезал: “Я думаю, что положение сейчас хуже, чем в 1913 г…” Потому что тогда был один очаг военной опасности — Германия, а сейчас два — Германия и Япония.
Иден повторил обычное на Западе объяснение: “Гитлер заявлял, что он очень озабочен могуществом вашей Красной Армии и угрозой нападения на него с востока”. Но генеральный секретарь парировал — а знает ли Иден, что германское правительство “согласилось поставлять нам такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить — вооружение, химию и т. д.” Англичанин предпочел сделать вид, что не знает: “Это поразительно! Такое поведение не свидетельствует об искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР”. Дальше гость попытался перевести разговор на отвлеченные темы — стал восхищаться русскими просторами, по сравнению с которыми Англия — “совсем маленький остров”. Но советский лидер ткнул Идена носом в хорошо известные ему факты: “Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла — мир в Европе был бы обеспечен”. Иден счел за лучшее промолчать [161]…
А 2 мая 1935 г. был заключен советско-французский договор о взаимопомощи в случае агрессии в Европе. Но составлен он был лишь в общих фразах, чисто декларативно и никакими военными обязательствами не подкреплялся. 13 — 15 мая Россию посетил министр иностранных дел Франции Лаваль. Но и он уклонился от ответа, когда Сталин заговорил о военном соглашении. А сам договор был ратифицирован Францией лишь 28 февраля 1936 г. Такая медлительность никак не свидетельствовала о желании эффективного сотрудничества. Причем французские политики этого и не скрывали, они даже после ратификации выражали сомнения в целесообразности договора [27].
Советское правительство не без оснований стало подозревать, что Россию просто- напросто подставляют. И начало предпринимать ответные меры — зондировать почву о возможности договориться с немцами. Контакты осуществлялись через полпреда СССР в Германии К.К. Юренева, через торгпреда в Германии и Швеции Д.В. Канделаки [13]. Но для Гитлера улучшение отношений с Москвой пока было “противопоказано”. Ему все еще требовалось выпячивать и подчеркивать сугубо антисоветскую направленность.
По-своему готовились к грядущим событиям банкиры “финансового интернационала”. Например, американский магнат Феликс Варбург, не прерывая своей помощи по организации еврейских поселений в Палестине и в Крыму, стал проявлять интерес к Германии. Выдвинул проект создать там синдикат американских банков — объединив их с компаниями Макса Варурга и “Хандельсгезельшафт”. Феликс Варбург полагал, что “американское лицо” учреждения защитит его “от нападок и травли со стороны правительства Гитлера”, привлечет многих еврейских и немецких клиентов. Словом, виделась такая же выгода, как от деятельности филиалов американского “Нэшнл сити банка” в России в 1917 г., когда состоятельные люди несли в иностранное учреждение свои сбережения (и далеко не все смогли потом получить вклады назад — кто погиб, кто остался на советской территории). А усилия нового синдиката Варбург предполагал сконцентрировать на деятельности в России.
Но проект не реализовался. Для американской “закулисы” было нежелательным столь открытое присутствие в Германии — которой вскоре суждено будет стать агрессором и “врагом человечества”, в том числе и США. Кроме того, в данный момент требовалось не откачивать средства из Германии, а наоборот, вливать их. И Ялмар Шахт, чтобы добыть деньги на военную программу, использовал “аризацию” еврейской собственности. Конфисковывали дома, магазины у тех, кто потянулся за границу. Был введен и выкуп за право выезда евреев — если хочешь эмигрировать, плати круглую сумму. Или пусть платят зарубежные родственники, благотворители. И платили, казна рейха заработала на этом несколько миллиардов марок [139]. Кстати, попутно решалась еще одна проблема. Многих беженцев, “выкупленных” из Германии сионистами-“благотворителями”, направляли в Палестину, куда ранее евреи ехали очень неохотно. А теперь — куда деваться?
Впрочем, германских банкиров, невзирая на происхождение, это до поры до времени не касалось. Их компании действовали весьма успешно, получали свои доли сверхприбылей от бурного наращивания промышленности и производства вооружений. Но ведь через несколько лет ситуация должна было измениться. И мировая “бесовщина” знала, что она переменится.
Чтобы увидеть это, достаточно сопоставить два факта. Гитлер, придя к власти, окончательно упрочил свое положение летом 1934 г. Раздавил оппозицию штурмовиков, а престарелый президент Гинденбург уже на ладан дышал, готовился отойти к своим прусским предкам. И 1 августа 1934 г. Гитлер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента. Стал единовластным хозяином Третьего рейха. Отныне он мог действовать так, как считает нужным. Как вы думаете, случайно ли в это самое время, 1 августа 1934 г., в Швейцарии был принят беспрецедентный закон о тайне банковских вкладов? Согласно которому эта тайна не может быть раскрыта никому, даже по решению суда, даже для следователей и правительственных чиновников. Отныне никто и никогда не мог узнать, какие средства потекут через швейцарские банки в соседнюю Германию. А потом потекут из Германии…
31. ГРЕНАДА — ГРЕНАДА…
Мировая Великая Депрессия больно ударила по русским эмигрантам. Их в первую очередь увольняли при сокращениях, на них не распространялись меры социальной защиты. И многим стало вовсе не до политики — приходилось бороться за выживание. С другой стороны, СССР укреплялся, надежды на падение большевиков гасли. Поэтому антисоветские организации разочаровывались в борьбе, распадались. Разброд усугубляли продолжающиеся операции советских спецслужб по обезглавливанию эмиграции. В 1930 г. в Париже похитили и убили председателя РОВС Кутепова, в 1937 г. та же судьба постигла его преемника Миллера, а разведчик Павел Судоплатов, внедренный к украинским националистам, вручил коробку конфет с бомбой одному из лидеров самостийников Коновальцу.
Дополнительные расколы в эмиграции вызвали победа нацистов в Германии и японская оккупация Маньчжурии. Из Германии потекли кто куда меньшевики, эсеры, кадеты и прочие “левые”, среди которых было много евреев. В условиях приближения войны русские изгнанники стали делиться на “оборонцев” и “пораженцев”. Большинство, как Деникин, Милюков, Керенский, считало, что нельзя сотрудничать с врагами России, какой бы она ни была. То есть, в случае войны надо поддерживать Советский Союз. “Пораженцы” — Семенов, фон Лампе, Туркул, Абрамов и др. видели в немцах и японцах союзников, которые помогут свергнуть советскую власть. Однозначную позицию поддержки нацистов заняли всевозможные сепаратисты — украинские, кавказские, мусульманские, часть казачьих. Стали возникать и русские фашистские организации, в Германии — Светозарова (Пильхау), в Маньчжурии — Родзаевского.
Однако нацисты к сотрудничеству были не склонны, русских фашистов разогнали. И для прочих эмигрантов любую самодеятельность пресекали, все организации, даже дружественные к Германии, были распущены, а вместо них в Берлине учредили официальное Управление делами русской эмиграции. Японцы действовали не менее круто. В Маньчжурии всех эмигрантов (как и китайцев) обложили очень высокими налогами. А все эмигрантские организации отдали под начало атамана А.Г. Семенова — которого, в свою очередь, курировал разведотдел штаба Квантунской армии. Ну а “Всероссийской Фашистской партией” Родзаевского заинтересовались не японские политики или командование, а мафия. Начала оказывать материальную помощь, а за это использовать русскую молодежь в своих целях.
Но если старые эмигрантские течения угасали или перерождались, то возникали новые. В 1930 г. на собрании русских молодежных организаций в Белграде было провозглашено создание Национального Союза Русской Молодежи (позже Народно-Трудовой Союз российских солидаристов — НТС). Он демонстративно отмежевался от прежних группировок, не признавал их авторитетов, принимал только молодых. Своей целью НТС ставил “национальную революцию”, которая свергнет большевизм. А после этого, как утверждалось, в России должен будет возникнуть “народно-трудовой строй”. Но не демократия, а сильное авторитарное правительство, которое действовало бы в интересах народа.
С 1932 г. группы активистов НТС одна за другой начали направляться в СССР. При сотрудничестве с иностранными спецслужбами НТС выдвигал ряд принципиальных условий — сохранение своей “политической независимости”, отказ поставлять информацию разведывательного характера. Но выполнялось ли это на практике — большой вопрос. Да и кто определял, какую информацию считать “разведывательного характера”, а какую нет? Впрочем, в любом случае использование НТС представляло интерес для польской, румынской, японской разведок. Энтузиасты-мальчишки становились “подопытными кроликами”, чтобы испытывать на них “окна” на границе, разные способы ее перехода. Пройдут или попадутся, можно ли пускать своих агентов?
Большинство погибало. Литература НТС пестрит десятками фамилий жертв [122]. Они были уверены, что гибнут за Россию — не давая труда задуматься, а нужно ли это России? Или кому-то другому? Лишь единицы, как Г.Околович, благополучно возвращались — они становились инструкторами, готовили следующие группы мальчишек. А те активисты, которые просочились в Советский Союз, теряли связь с зарубежьем. Но их задача была другой: они начинали “вторую жизнь” по поддельным документам, должны были внедрять в советском народе свои идеи, создавать зародыши будущих организаций. В общем стать “семенами”, из которых постепенно будет произрастать грядущая антисоветская революция.
Но в 1930-х эти “семена” и их заграничные “сеятели” еще не доставляли советскому руководству и спецслужбам особых забот. Куда больше вреда наносили троцкисты. Сам Лев Давидович, надо сказать, оказался не способен организовать сколь-нибудь весомую антисталинскую партию. Он оставался, как и в начале своей карьеры, всего лишь талантливым журналистом и литератором. Написал мемуары “Моя жизнь”, еще ряд книг. Политики и военачальники, особенно битые, в воспоминаниях вообще любят приврать. Но для эмигрантских работ Троцкого характерна ложь совсем уж безоглядная, напропалую, порой даже без заботы о правдоподобии. Впрочем, это тоже один из литературных и политических приемов, которым Троцкий пользовался и раньше — не доказывая своей правоты, не опровергая противников, просто выливать на них побольше грязи.
Кроме того, Троцкий начал издавать “Бюллетень оппозиции”. Хотя тем самым подставлял под удары многих сторонников в СССР. В своем высокомерии он даже не задумывался о чужих судьбах, называл соратников, и ОГПУ-НКВД оставалось только брать их под белы ручки. Однако вполне может быть, что и это делалось преднамеренно. Пусть арестовывают, глядишь, и невиновных зацепят, что вызовет ответную реакцию, озлобление — и активизацию оппозиции. В статьях Троцкого любые действия сталинского правительства объявлялись “ересью” с точки зрения марксизма, катастрофическими ошибками. Опять же, ни на какую логику внимания не обращалось. Если в СССР Лев Давидович выступал сторонником сворачивания нэпа, жесткого наступления на крестьянство, быстрой индустриализации и коллективизации, то теперь все эти шаги объявлялись неверными и преступными.
Москва до поры до времени относилась к нападкам относительно терпимо. В 1932 г. Троцкого только лишили советского гражданства. Его книги, написанные до изгнания, все еще стояли на полках библиотек. Его родственников, оставшихся в СССР, еще не сажали, а дочь от первого брака Зинаиду выслали к отцу. Однако она не сошлась характерами с женой Льва Давидовича, Натальей Седовой. Последовали скандалы, Зинаида уехала в Германию, где в депрессии покончила с собой.
Но на самом деле Троцкий был лишь “знаменем” движения, которое создавалось от его имени. Одним из подлинных организаторов стал его сын, Лев Седов. Через него осуществлялись все связи с внутренней оппозицией в СССР. Американец Мартин Аберн (Абрамович), автор приведенной в прошлых главах шифровки в Алма-Ату, где он передавал Троцкому указания неких закулисных сил, стал ведать в троцкистском движении финансами. И точно так же, как до революции, у Льва Давидовича всегда откуда-то находились деньги. Хватало и на жизнь, и на издание трудов и газет, и на формирование троцкистских структур в разных странах.