Уж наверное, не Сталин инициировал военные парады в честь супруги Отто Кана. Вероятно, его убедили, что от этого зависит финансирование планов индустриализации, что это имеет важное значение для торговых и дипломатических отношений с США.
Можно привести еще один красноречивый пример. В 1934 г. умер Менжинский, и было решено реорганизовать советские спецслужбы. ОГПУ упразднялось и вливалось в состав Наркомата внутренних дел (НКВД). Как уже отмечалось, Ягоду Сталин не любил и не доверял ему. Однако возглавил НКВД все равно он, Енох Гершенович Ягода. Значит, кто-то переубедил генерального секретаря, кто-то внушил, что на этот пост лучшей кандидатуры не найти. Кто? Конечно, не опальные Бухарин или Зиновьев. Но рядом со Сталиным были и другие.
30. КАК ГОТОВИЛИ ВТОРУЮ МИРОВУЮ.
В сентябре 1931 г. японские войска начали вторжение в Маньчжурию. Правительство Чжан Сюэляна свергли, провозгласив марионеточную империю Маньчжоу-го. Комиссия Лиги Наций под председательством лорда Литтона, произведя расследование, пришла к выводу, что акция являлась ничем не спровоцированной агрессией [166]. Тем не менее реакция мирового сообщества была нулевой. Никто не разорвал с Японией дипломатических и деловых отношений. Западные державы ничтоже сумняшеся признавали новое северокитайское “государство”. И если в начале 1920-х США сделали все, чтобы вытурить японцев из той же Маньчжурии и с советского Дальнего Востока — потому что они были конкурентами, закупоривали дорогу к российским концесиям, то в 1930-х ни о каком нажиме на Токио даже речи не было. Мало того, Америка поставляла Японии военные товары, стратегическое сырье, главное — нефть, без которой остановились бы японские корабли, военные автомобили, танки, самолеты… Ситуация стала другой, Советский Союз стал другим. У китайцев в 1929 г. не получилось, так, глядишь, японцы с русскими сцепятся, как в 1904 г.
Впоследствии это назовут “политикой дальневосточного Мюнхена”, но она началась гораздо раньше Мюнхена. А пока в Западной Европе разыгрывались еще другие игры. Она стала первым полигоном для внедрения теорий “пацифизма”. Либеральная пропаганда вспоминала об огромных жертвах и затратах Первой мировой, о высшей ценности человеческой жизни, откуда следовало, что никакие цели не оправдывают морей пролитой крови, никакие репарации и территориальные приращения не окупают издержек. Значит, войн не должно быть вообще, конфликты надо решать только мирным путем. Что угодно, только не война. И пацифизм менял психологию людей. Падал престиж армии. Военная служба начинала восприниматься, как нечто постыдное, лишнее, отрывающее от более важных занятий. Зачем она, если надо обходиться без войн любой ценой? Любой. Пацифизм очень хорошо согласовывался с идеями эгоизма и гедонизма. Главное — самому жить и наслаждаться жизнью. А честь, национальные интересы, отечество, получались, может быть, и нужными, но “абстрактными” понятиями…
Ну а Гитлер в это же время задумывал фактически повторение старого плана Шлиффена — сперва сокрушить Запад, а потом ударить на Восток. Только, в отличие от Шлиффена, его план основывался не на сомнительных расчетах о сроках мобилизации и пропускной способности железных дорог, а на более надежных средствах, дипломатических. Этот сценарий предусматривался с самого начала, еще до прихода к власти. В беседах с Раушнингом Гитлер признавался: “Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота — полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!” [146]
Конечно, Гитлер не знал, какая роль отводилась ему в планах заокеанских теневых сил. Он действовал по своим замыслам. Но с планами американское “закулисы” эти замыслы очень хорошо совпадали. Сперва нацелить немцев на Запад, потом на Восток…
Однако для фюрера начинать подготовку к войне против западных держав было и впрямь преждевременно. Сперва Германии требовалось добиться отмены ограничений Версаля, создать и вооружить большую армию. Сделать это можно было только при попустительстве Запада — следовательно, требовалось налаживать “дружбу” с ним и демонстрировать вражду к СССР. Уже 2 марта 1933 г. фюрер открыто заявил: “Я ставлю себе срок в шесть-восемь лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток”.
Геринг, Розенберг, Гугенберг, Шахт завели в Англии секретные переговоры о том, что из-за голода в СССР начнутся восстания, междоусобицы, и надо быть готовыми воспользоваться моментом. Об этих переговорах 4 июля 1933 г. советская военная разведка доложила Ворошилову: “Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и, соответственно этому, желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта”. Развернулась антисоветская истерия в германской прессе. Подогрел ее Лейпцигский процесс над “поджигателями рейхстага”. Нет, он требовался нацистам вовсе не для того, чтобы опорочить и добить германскую компартию — ее уже добили. Просто перед лицом Запада лишний раз демонстрировали свое отношение к “руке Коминтерна” и “русской угрозе”.
И прежнее партнерство СССР и Германии оборвалось. Военно-техническое сотрудничество сворачивалось, совместные учебные и испытательные базы были ликвидированы. Впрочем, торговля продолжалась. По прежним контрактам Крупп и прочие германские промышленники поставляли России необходимые ей технологии, оборудование, товары, в том числе и военные. Да и как было не поставлять, если Москва платила валютой и золотом, которые требовались для вооружения Третьего рейха? В Германию шла и львиная доля советского экспорта зерна, без чего немцам, едва начавшим выползать из кризиса, обойтись было бы трудно.
Но внешнеполитические ориентиры СССР изменились. Наркому иностранных дел Литвинову была открыта “зеленая улица” на наведение мостов с англичанами и французами, и он рьяно взялся за дело. Уже с осени 1933 г. в Москве стали появляться французские делегации. В 1934 г. Советский Союз вступил в Лигу Наций. С французами начались переговоры о создании системы коллективной безопасности в Европе. Хотя при подобной политике по сути получалось, что Россию втягивают в назревающую войну так же, как втянули в прошлую.
Мало того, перед Первой мировой ее вовлекали в “солидный” союз с великими державами. А теперь французы обсуждали с Литвиновым проект “Восточного пакта” СССР с Польшей, Эстонией, Латвией, Финляндией, при содействии Парижа были заключены пакты о ненападении с Польшей и Румынией [115]. Нетрудно понять, что такой пакт мог стать лишь “красной тряпкой” для немцев, не давая Москве никакого реального выигрыша. Сами же западные державы от участия в коллективной безопасности уклонялись. И явно двурушничали, поощряя политику Гитлера.
В 1933 г. Германия демонстративно вышла из Лиги Наций, создала министерство авиации — пока еще гражданской, но уже можно было начать разработки для воссоздания военной. В 1934 г. при поддержке тех же англичан и французов, не только СССР, но и Гитлер заключил пакт о ненападении с Польшей. Таким образом немцев подталкивали к альянсу с поляками, и ясное дело, против кого. А идея даже и рыхлого “Восточного пакта” повисала в воздухе.
В июне 1934 г. Гитлер упрочил свою власть, в “ночь длинных ножей” уничтожил руководство штурмовиков, которые стали играть в партии роль оппозиции, требовали углубления “национальной революции”. Да и вообще вносили “революционный” разброд, лихорадили страну погромами, манифестациями, пьяными бесчинствами. На призывы угомониться и указания фюрера, что “революция” завершена, оппозиция не реагировала. Что ж, тогда командиров штурмовиков, более тысячи человек, попросту перебили. А заодно, до кучи, истребили и прочих неугодных политических деятелей.
Никого на Западе это не шокировало, не возмутило. Напротив, фюрера расхваливали. Британская газета “Дейли Мейл” в 1934 г. писала: “Выдающаяся личность нашего времени — Адольф Гитлер… стоит в ряду тех великих вождей человечества, которые редко появляются в истории”. Видный американский политик С.Уоллес в книге “Время для решения” провозглашал: “Экономические круги в каждой отдельной западноевропейской стране и Новом свете приветствуют гитлеризм” [139]. Нацистам прощалось все! Гестапо, казни, пытки, концлагеря. В Берлине было аккредитовано множество иностранных журналистов, но информация об этих преступлениях в мировую прессу почти не попадала. Западные политики без колебаний и брезгливости пожимали руки представителям гитлеровского режима, приглашали на международные встречи, заключали соглашения.
По условиям Версаля Саарская область Германии с угольными копями на 15 лет была передана под управление Лиги Наций. Но срок международного контроля истек, нацисты провели плебисцит, и 1 марта 1935 г. Саар — “залог”, удерживаемый победителями, воссоединился с Германией. И тут же Гитлер отбросил прочие версальские условия. 10 марта в Германии было провозглашено создание военно-воздушного флота, 16 марта подписан закон о всеобщей воинской обязанности — вместо 100-тысячного профессионального рейхсвера вводился обязательный призыв в армию. Пока это была лишь серия “пробных шаров”, при энергичном противодействии Запада не поздно было пойти на попятную. Однако ни малейшего противодействия они не вызывали.
Кроме того, у германо-французских границ предусматривалось сохранение демилитаризованной Рейнской зоны. 7 марта 1936 г. Гитлер ввел в нее войска. Это также было “пробным шаром”. Силенок у Германии было еще очень мало, в операции она смогла выставить всего 30–35 тыс. солдат без танков, без самолетов. Поэтому командирам частей строго-настрого указывалось: если французы двинут на них хоть одну роту, боя ни в коем случае не предпринимать и отходить обратно на исходные рубежи [203]. Но французы и англичане пальцем о палец не ударили. А Лига Наций лишь спустя 13 дней после ввода войск приступила к голосованию —
Уже функционировали Бухенвальд и Равенсбрюк, но и это никого не отталкивало. В 1936 г. в Германии прошли Олимпийские игры — и ни одна страна не отказалась в них участвовать (в отличие, скажем, от игр 1980 г. в Москве). А французская делегация, выйдя на арену стадиона, изобразила перед трибунами “немецкое”, т. е. нацистское приветствие. Публика ответила ревом восторга. А в 1937 г. Франция пригласила Германию принять участие во Всемирной выставке. Нацистское руководство приняли в Париже весьма радушно, никто не устраивал ему обструкций, не выражал отвращения.
Уж казалось бы, сколько грязи вылили иностранцы на Николая II и Россию по обвинениям в “антисемитизме”. Но нацистам и антисемитизм в вину не ставился! В 1935 г. были приняты расовые Нюрнбергские законы, ограничившие для евреев право поступления на государственную службу, право на ряд профессий, на занятия той или иной деятельностью. Кое-кого из евреев стали арестовывать, и они, в первую очередь интеллигенция, начали уезжать из Германии. Но когда истории о преследованиях евреев появились было в печати, берлинские банкиры Оскар Вассерман и Ганс Привин телеграфировали на нью-йоркскую биржу, умоляя коллег сделать все возможное, чтобы “прекратить распространение вредных и абсолютно безосновательных слухов” — об этом сообщает американский историк О.Блэк в своем исследовании “Передаточное соглашение”, вышедшем в Нью-Йорке в 1984 г.
И распространение “безосновательных солухов” очень даже эффективно пресекли. Сотрудничества ничто не омрачило. Британские и американские банкиры по-прежнему не отказывали Германии в кредитах. Компания “Стандарт ойл” начала строить в Гамбурге нефтеперегонный завод, позволяющий производить в год 15 тыс. тонн авиационного бензина, передала для “ИГ Фарбениндустри” особые свинцовые присадки, необходимые для производства авиатоплива. Концерн “Дженерал Моторс” входил в единый картельный организм с фирмой “Оппель”, вложил 30 млн долл в предприятия “ИГ Фарбениндустри”. Морган финансировал строительство и расширение авиационных заводов. При этом все германские филиалы американских фирм исправно отчисляли положенную часть прибыли в “Фонд немецкой экономики имени Адольфа Гитлера” — средства из которого шли на вооружение [10]. И значительно позже, во время Нюрнбергского процесса, в разговоре с тюремным психиатром Джильбертом Ялмар Шахт будет смеяться: “Если вы, американцы, хотите предъявить обвинение промышленникам, которые помогали вооружить Германию, то вы должны предъявить обвинение самим себе” [139].