— Как это «что»?! От смутьянов отстреливались! И у себя, и возле дворца, а потом уже семеновцы подошли, погнали толпу… Семеновцы, они знаешь, какие злые были? Ещё с того осеннего взрыва. Ух, и не любят же они там господ бомбистов!.. Ну и пошли катать-валять. Они и корпус-то наш выручили. Так что есть ещё ходы под Гатчиной, я теперь точно знаю — есть! И потерна наша — только их часть! И мы, Слон, должны их найти — пока бомбисты вновь не отыскали!
Федор совершенно не был уверен в наличии снующих потерной бомбистов с самого начала, но благоразумно решил промолчать.
Поскольку Петя Ниткин оказался сейчас «совершенно потерян для какой бы то ни было осмысленной деятельности», как выразился капитан Коссарт, многозначительно вручая Фединому другу очередной лимонно-жёлтый конвертик — что заставило беднягу залиться краской и чуть не расплакаться — за схемы и планы пришлось браться самому Фёдору с Бобровским.
Раньше Петя на такое бы обиделся, а теперь даже не заметил. Федя подумывал, не обидеться ли на такое ему самому, но потом махнул рукой — Зина — она хорошая, к тому же она, похоже, прочно вытеснила из Петиной головы Лизавету.
К тому же Бобровский помогал не думать слишком сильно о Вере.
К полному удивлению кадет, старые планы и корпуса, и Гатчино нашлись в изрядном количестве. Корпусные чертежи уже брал в своё время Ниткин, так что библиотекарь даже не удивился, когда за ними же явились Солонов с Бобровским.
— Значит, смотри сюда… — шептал Лев, склоняясь над схемами. — Ход из подвалов — прямо на восток, к казармам… под железной дорогой… Он неглубокий, ничего особенного, знаешь, как в капонире крепостном… а потом тупик и наверх. Но мы драпали, ничего не видели… перепугались, если честно…
— Да мы тоже, — признался Федор. — Хорошо, оружие у Двух Мишеней было. И у госпожи Шульц.
— А, понятно, — Бобровскому хотелось говорить про себя, и только про себя. — Ну, а мы у кирасир отсиделись. Я патроны подавал! — похвастался он тотчас.
— А, понятно, — в тон отозвался Федя, и Лев прикусил язык. — Ну, так и что дальше? Где что искать?
…Выяснилось, что помешанный на «Белых Стрелах» и прочих подземных диковинках — равно как и на орденах иллюминатов, масонов, розенкрейцеров и прочее — Лев Бобровский не терял на Святках время даром. Федя даже ощутил невольное уважение — Бобёр мог быть наглым, мог — заносчивым, но работать он тоже умел. Все праздники Бобровский провёл в Императорской Публичной библиотеке, не хуже Пети Ниткина изводя бумагу с грифелями.
— Самые старые планы Гатчино — здесь, в городском архиве. Но в Публичке мне дали копии.
— Погоди, а туда разве пускают нашего брата?
— Меня — пустили, — со значением бросил Левка. Федор только хмыкнул.
— А вот тут, в корпусе, есть другие планы, перекрывающиеся… — продолжал Бобровский. — И вот что у меня получилось…
Он раскатывал кальки, накладывал их на планы, и вещал с такой убеждённостью, что даже Федор невольно поддался.
— Есть три системы, — шептал Лев. — Первая — подвалы. Ну, как в нашем корпусе. Старые подвалы, они все соединены с дворцовыми, здесь и здесь, я так думаю, — тонко очиненный карандаш ударял по неправильными многоугольникам старых казарм подле дворца. — Обычно они — видишь? — продолжали подвалы узким ходом под улицей, соединяли со следующим. Так что из дворца можно пройти сперва в казармы, а затем и к нам в корпус. Думаю, что и к вокзалам. А вот если продлить эту линию дальше… — грифель скользил по кальке, — то видишь, куда упирается?
— Приоратский дворец, — слегка упавшим голосом сказал Федя.
— Именно! Место глухое. Парк. Можно на юг уходить, там железнодорожные пути — на Ревель, на Псков, на Лугу, на Тосно — а там на Москву.
— Логично, — пришлось согласиться Федору. — Ну, а ещё две системы?