Точнее, куда-то в ту область.
Тот пошатнулся, выпустил Веру, стал оседать.
Сестра вновь схватила Федю за руку, потащила под арку; осторожно глянула туда-сюда (в руках мелькнуло круглое зеркальце).
— Свободно… Бежим, Федя, бежим! Да шинель, Федя! Шинель не забудь!..
Они перебежали на другую сторону улицы, вновь нырнули в ворота, бежали всё быстрее, оставляя за собой проходные дворы — пока наконец, вконец выбившись из сил, они не остановились, тяжело дыша.
Федя и в самом деле принялся переодевать шинель.
Вера поспешно выхватила у него браунинг.
— Где так только научился…
— В корпусе… — просипел бравый кадет.
Это было чистой правдой. Учил их Две Мишени и учил очень хорошо.
…К Балтийскому вокзалу приближались элегантно одетая молодая дама и подросток-кадет в форме Александровского корпуса. Внимательный взгляд, возможно, нашёл бы в их одеяниях некоторые непорядки, но сейчас, зимним питерским вечером, когда темнеет уже в четыре пополудни, а бледные фонари на набережной Обводного канала почти не дают света, опасаться особо придирчивых наблюдателей не приходилось.
Конечно, городовые и стража не слонялись просто так — стрельба всё-таки раздавалась слишком близко. Иные покрикивали на пассажиров, особенно на тех, что победнее, что тащились к вагонам третьего класса:
— Проходи, не задерживайся! Нечего тут, нечего!..
Но Вера и бровью не повела. Добыла откуда-то из-за пазухи крошечный ридикюльчик, оттуда — пятирублевую ассигнацию, взяла билеты в первый класс, немедля потребовав у проводника горячего чаю, «как только поезд тронется».
В купе было тепло и уютно. Чай и в самом деле появился почти мгновенно, позвякивала серебряная вилочка на блюдце с тонко нарезанным лимоном, стояла ложка в густом меду.
Федю Солонова трясло. Как ему удалось свалить одним ударом здоровенного громилу-городового?! И что же, теперь он — государственный преступник?
Вера сидела напротив брата, на удивление спокойная, только очень бледная.
— Что ты здесь делал?
— Нет, что ты здесь делала? — каяться Федор отнюдь не собирался.
Сестра прикусила губу.