— Вы многое успели, товарищ Бывалый.

— Нельзя терять время, товарищ Лев. Мы пока ещё опережаем противника, но уже не стратегически, лишь тактически.

— Что вы имеете в виду?

— Пшепрашем, со маж на мышли? Простите, что вы имеете в виду?

— Имею в виду, товарищ Яцек, что рождественское восстание было не столь уж безнадёжно, как нам пытается показать товарищ Старик. Меня тут упрекнули, что я-де «отвлёк силы на Александровский корпус». Это, товарищи, не так. Передовые три сотни уже ворвались в дворцовый парк и завязали перестрелку с царским конвоем. Полусотня Шляпникова заняла Балтийский вокзал. Александровский корпус оказался у нас в тылу, а там, простите, без малого три сотник старших кадет, очень неплохо обученных бойцов. Да ещё полсотни офицеров, преданных в большинстве своём кровавому царскому режиму. Их нельзя было оставлять за спиной. Я приказал блокировать корпус, однако горячие головы, увы, бросились в атаку. — «Бывалый» перевёл дух, однако прервать его никто не дерзнул. — Но дворец был уже в кольце. Гатчино было нами взято. Казармы на северной окраине успешно блокированы, и тамошние солдатики отнюдь не рвались прорывать окружение. Ещё бы самую малость — и победа была б за нами. Хотя это не значит, товарищ Старик, что не надо вести более широкую работу — мы её уже ведём. Наши товарищи в эмиграции тоже не сидят сложа руки. Однако…

Краем уха Федор услыхал, как по лестнице торопливо взбегают вверх две пары ног, подковки сапог звонко стучат по каменным ступеням. Хлопнула входная дверь и сразу:

— Фараоны! Фараоны заходят, во двор, со всех сторон!

И этот голос тоже показался Федору смутно знакомым.

— Заходят, точно! — подтвердил другой, совсем мальчишеский.

— Спокойно, товарищи! — рявкнул Бывалый, перекрывая мигом поднявшийся гвалт. — Спокойно! Уходим! Йоська —

— Чёрный ход перекрыли! — выпалил тот же голос, что первым предупредил о появлении полиции. — Я ж там и сидел!..

— Спокойно, говорю! — Бывалый отнюдь не растерялся. — На чердак, скорее! Дамы вперёд! Если что — будем отстреливаться!

Федор едва успел захлопнуть крышку и отпрыгнуть, затаившись в темноте под самой кромкой крыши, в пыли за кирпичным дымоходом. Сердце колотилось где-то у самого горла.

Хлопок упавшего люка. Возня, шорох, кряхтенье.

— Сюда! Сюда, мадемуазель! Тутай! Поспех![2]

— Яцек, там окно — на соседнюю крышу!.. — командовал внизу Бывалый. — Старик! Лев!..

Однако жандармы, видать, оказались далеко не столь глупы, как это, казалось, собравшимся. Темноту чердака пронзил луч электрического фонаря, кто-то рыкнул:

— Стоять!..

И тотчас грянул выстрел. Выстрел, а затем тяжёлое падение тела, соскользнувшего вниз по крутым ступеням.

— Двери заложить! Все наверх!.. Йоська, ты —