Британские спецслужбы не совсем понимали, что делать с Кучински. Без всякого сомнения, они были активными противниками нацизма, но при этом немцами, коммунистами и евреями, что вызывало втрое больше подозрений с точки зрения МИ-5 – организации, где хватало антисемитов. МИ-5 было известно о коммунистической деятельности Юргена и его поездках в Париж, но не о его связях с советской разведкой. Профессор Лондонской школы экономики Роберт Кучински считался более сомнительной личностью, чем его сын. В МИ-5 знали, что Бригитта – активный член КПВ (ее отделения в Северном Лондоне). За семьей велось наблюдение, но чем более неотвратимой становилась война с Германией, тем больше в МИ-5 были обеспокоены выявлением нацистских шпионов, а не горстки сочувствующих коммунистам в зеленом Хэмпстеде.
Урсула немедленно приступила к работе. По рекомендации Москвы она связалась с Фредом Ульманом, немецким поэтом, живописцем, коммунистом и ветераном Гражданской войны в Испании, и поинтересовалась, не хочет ли кто-то из его бывших товарищей по интербригадам заняться “нелегальной и опасной работой в Германии”. Ульман передал ее вопрос однополчанину Дугласу Спрингхоллу, который, в свою очередь, связался с Фредом Коупменом, бывшим командиром Британского батальона. Коупмен порекомендовал молодого добровольца, недавно вернувшегося в Британию.
Александр Аллан Фут – одна из наиболее значимых, но при этом и неизменно таинственных фигур в истории шпионажа XX века.
Сыну владельца птицефермы, голубоглазому уроженцу Йоркшира с проницательным взглядом, Футу было тридцать два года; он лысел и зачесывал светлые волосы с большого лба назад. Бросив школу в шестнадцать лет, он поступил на работу в автомастерскую, торговал углем, а потом, по его собственным словам, стал “неугомонным торговым представителем” какого-то пустячного предприятия. Отцовскую “однобокую страсть к выращиванию кур” он не разделял. В характере Фута причудливым образом сочетались тяга к удовольствиям, авантюризм, оппортунизм и обаяние. Еще подростком он посещал коммунистические дискуссионные клубы, но собственная удобная, пусть и примитивная, философия сложилась у него в начале войны в Испании в 1936 году. “Гражданская война высветила все предельно ясно”, – писал он. Испанские националисты и их фашисты-союзники пытались уничтожить демократию, а республиканцы выступали в ее защиту при поддержке Советского Союза. “Все казалось проще простого”. В коммунистическую партию он не вступил, но называл себя “немножко большевиком”.
На службу в Королевских ВВС Фут поступил в 1935 году, но 23 декабря 1936 года “на грани отчисления” дезертировал из казарм Госпорта, рванул в Лондон и отправился в Испанию с несколькими сотнями таких же идеалистов-добровольцев, большинство которых не вернулись назад. Политика интересовала Фута лишь отчасти: когда его подруга по его вине оказалась в положении, он решил, что разъяренный отец девушки куда опаснее, чем любой риск в Испании. Британский батальон, входивший в 6-ю интербригаду, был сформирован в Каталонии и состоял из британцев, ирландцев и жителей колоний, горстки шведов и одного недоумевающего эфиопа. Большинство солдат в той или иной мере придерживались коммунистических взглядов. Сержант Фут был назначен офицером транспортной службы. Провоевав в Испании два года, он стал ординарцем Коупмена, бывшего боксера-тяжеловеса, служившего когда-то в Королевском флоте. Как командир батальона Коупмен оставлял желать лучшего; один из его бойцов отзывался о нем как о “порядочном безумце, который отдавал бессмысленные приказы всем, кто попадался ему под руку, а если те отказывались их выполнять, предлагал расквасить им физиономию”. Тем не менее в Футе Коупмен увидел что-то, выделявшее его на фоне остальных разгневанных молодых людей, жаждавших умереть за правое дело. Осенью 1938 года Футу позволили вернуться в Великобританию на 15-й съезд коммунистов в мэрии Бирмингема, где ему было невероятно скучно. Вскоре после этого Коупмен и его жена Китти пригласили Фута на ужин в свой дом в Луишеме.
“Спрингхолл просил меня порекомендовать ему человека для задания, – сообщил Коупмен, недавно покинувший интербригады по инвалидности, получив ранения в лицо и шею. – Мы считаем, что для тебя это в самый раз. Я ничего не знаю об этом задании, кроме того, что оно очень опасно и требует переезда за границу”. Фут тут же согласился, хотя, по его собственным словам, не имел “никакого понятия, на кого придется работать и ради чего”. Коупмен накорябал на бумажке адрес в Хэмпстеде.
К этому времени Урсула уже выехала в Швейцарию, покинув Дувр 24 сентября 1938 года. Поэтому, когда Фут постучал в зеленую дверь на Лоун-роуд, открыла ее не Урсула, а Бригитта, которую теперь звали на английский манер: миссис Бриджет Льюис. Младшая сестра Урсулы помогала советской разведке и точно знала, что делать в случае появления человека по имени Александр Фут.
Фут сидел, слегка нервничая, в обитом ситцем кресле, пока “добропорядочная домохозяйка с легким иностранным акцентом” допрашивала его, угощая чаем с печеньем. “Вся атмосфера квартиры была пропитана духом буржуазной респектабельности”. Спустя десять минут собеседование закончилось. “Хозяйка дома говорила со мной столь торопливо и беспристрастно, словно нанимала горничную”.
“Вы отправитесь в Женеву, – сообщила Бригитта, передавая ему десятифунтовую банкноту. – Там с вами свяжутся и дадут дальнейшие указания”.
Ее следующие слова, казалось, были позаимствованы прямиком со страниц второсортного шпионского романа.
“В четверг на следующей неделе вы должны ждать в Женеве на улице у Главпочтамта ровно в полдень. Наденете белый шарф, в руке у вас будет кожаный ремень. В полдень к вам подойдет женщина с авоськой, в которой будет зеленый сверток. Она скажет по-английски: «Где вы купили такой ремень?» Вы ответите: «Я купил его в скобяной лавке в Париже». А потом спросите, где можно купить апельсин, как у нее, а она ответит: «Я вам его отдам за английский пенни»”.
Глава 12. “Кротовый холм”
Урсула поселилась в живописнейшем месте Швейцарии. Маленький крестьянский домик в горах над Женевским озером неподалеку от деревни Ко-сюр-Монтрё стоял посреди одного из самых величественных пейзажей в мире. “Простиравшиеся перед нами луга спускались к лесу, а лес – к долине, где сверкало озеро и лента Роны”, – писала Урсула. Альпы величаво возвышались вдали, сочные пастбища за домом вели к поросшей соснами горной гряде у вершины Роше-де-Нэ. Ближайшие соседи – фермер и его жена – жили в четверти мили от дома. Узенькая тропинка вела к деревне Ко, откуда к Монтрё и озеру спускалась извилистая дорога. По ночам из хлева в задней части дома слышалось тихое коровье дыхание. По вечерам Урсула играла с Мишей в лото, Нина причесывала куклу, а Олло, напевая, шила. На закате Урсула стояла у открытого окна, наслаждаясь умиротворением. “Было прохладно. Я повидала много стран, городов, селений, квартир, гостиниц, пансионов, но никогда прежде и никогда впредь мне не доводилось жить посреди столь чудесного пейзажа”. Объявление об аренде дома она увидела в витрине женевского бюро недвижимости: казалось, здесь можно надежно укрыться от рушащегося мира.
Жаргонное употребление слова “крот” для обозначения шпионов распространилось лишь в 1960-х годах, но для современного уха название крестьянского дома представляется как нельзя более подходящим:
По ночам, когда все спали, Урсула собирала свой приемопередатчик из деталей, купленных в скобяных лавках Женевы, Веве и Лозанны: ключ, антенну с “банановым” штекером и две тяжелые батареи, “каждая размером со словарь”, она хранила на сеновале. Под самой нижней полкой встроенного бельевого шкафа на винтах крепилась доска, а за ней оставалось пространство, где можно было спрятать собранное оборудование. Просверлив два маленьких отверстия в фанерной перегородке и продев через них провода, Урсула могла использовать передатчик, не доставая его из шкафа. В отключенном состоянии отверстия маскировались деревянными заглушками, напоминавшими сучки дерева. Спрятанный таким образом передатчик мог не привлечь внимания “при поверхностном обыске”, но Урсула знала: “если бы радиосигнал отследили, не спасло бы даже самое надежное укрытие”.
Урсула придвинула большую деревянную кровать к шкафу, “чтобы ей видны были горы” и можно было связываться с Москвой, сидя в постели.
29 сентября 1938 года, ясной прохладной ночью, идеальной для радиосвязи, Урсула впервые испытала свой самодельный передатчик. В 23:20, наладив связь на частоте 6,1182 МГц, она отстучала свой позывной и краткое сообщение – шесть “групп” по пять цифр в каждой. Сообщение она представляла себе в виде падающей звезды. “Со скоростью света мои цифры проносились по небу, мимо месяца, и приходили туда, где их ждали, помогая товарищам и придавая им сил”. В 1500 километрах, на принимающей станции в Дымовском лесу рядом с польско-украинской границей, радист Красной армии принял сигнал, послав в ответ краткое подтверждение. Из Дымовки новости о том, что Сонин передатчик исправно работает, передали в Центр – майору Вере Поляковой, отвечавшей за разведку в Швейцарии.
Испытывая чувство невероятного облегчения, Урсула стояла у открытого окна: “Облокотившись на карниз, я выглянула на улицу. Было очень тихо, и даже ночной воздух пах лесом и лугами”.
Не в силах заснуть от избытка адреналина, она часами не смыкала глаз, потом включала транзисторный радиоприемник и настраивала его на Би-би-си, тихо, чтобы не разбудить всех в доме. В ту ночь после новостей ей было уже не до сна. “Британского премьер-министра чествуют как «посланника мира в Европе» после подписания пакта о ненападении с Германией…” Мюнхенское соглашение позволило нацистской Германии аннексировать Судетскую область Западной Чехословакии в обмен на гарантии мира, которые вскоре будут нарушены. По словам Урсулы, этот договор “открыл двери экспансионистским замыслам Гитлера”. Приближалась война.
“Выпороть бы его его собственным зонтом, – заявила Ольга Мут, когда Урсула рассказала ей наутро о подписанном Чемберленом соглашении. – А что будет с нами, если Гитлер захочет захватить и Швейцарию?”