И вот однажды наш рейс отменили, и группе пришлось добираться до Индианы. Мы летим из Нью-Гэмпшира… только я, Занк и Джоуи. Занк хочет покрасоваться перед Джоуи, поэтому он опять выделывает трюки. А у меня с собой переносной холодильник. Он поднимается в воздух и парит перед лицом Джоуи. «Какого хрена?» Он просто охренел. Но еще лучше – однажды мы летели на самолете группы и случайно попали в какую-то дикую зону турбулентности. И в этот момент порошок начинает плавать в воздухе… парить, как волшебная пыль, перед моим лицом. Я засовываю соломинку в нос и снюхиваю порошок прямо из воздуха! С тех пор я стал известен как Человек-пылесос, потом стал Грязным дьяволом, который в свою очередь превратился в Демона крика. А потом, в какой-то момент, в Демона пика – но это уже другая глава.

Какое-то время у нас в команде был бывший коп. Так как он сам носил значок, ему легко было закорешиться с местными полицейскими в городах, где мы играли, он с ними тусовался, и они отдавали нам наркоту, которую конфисковали у других. Настоящие, блядь, копы в форме! Еще тот парень мог покупать у разных людей оружие. И вот однажды он такой: «Иди сюда» – и открывает отсек в полу автобуса. Я заглядываю внутрь и вижу то, что я принял за АК-16, и какой-то дробовик с огромной обоймой. Обойма была круглая. Я никогда такого не видел. Такое уже не продается. Теперь это называют оружием массового поражения.

Я отнес АК-16 к дому Генри, зашел к нему на задний двор, зарядил его и сказал: «Знаешь, что-то выглядит странно». Я пошел в его лес, нажал на курок, и он такой тр-р-р-р-р-р-р… До этого момента я никогда не стрелял из автомата. Я испугался! Потом я побежал к дому Генри, завернул автомат в одеяло, вернулся к себе, вывел лодку на середину озера Санапи и бросил автомат в воду. Нет, я не Рэмбо.

Всякий раз, когда нам хотелось вместе употребить за кулисами, мы говорили: «Пойдем на производственное совещание» – и исчезали в какой-нибудь маленькой комнатке. Секретным это назвать нельзя. Выглядело это как-то так: «Производственное совещание!» Мы занимали кабинет, а снаружи стояла охрана. Мы называли ее «денежной комнатой».

Тогда мы все были двинутыми на девочках. Двинутый – это когда ты снюхал слишком много, и твоя челюсть начинает двигаться, как у робота, а в уголках губ появляется белое пятно – ты что-то бормочешь, говоришь на неизвестных языках… болтаешь ни о чем. И не важно, о чем. Ты доходишь до конца какой-нибудь безумной тирады и говоришь: «Стоп, а я это уже говорил?» Тогда это было нормой. Ты такой обдолбанный, думаешь о том, что сказать, пока говорит кто-то другой. Ты просто двинутый. И это лучшая часть. А худшая часть в том, что… тебе не смешно. Ты можешь пошутить: «Какая разница между розовым и синим? Цвет твоей рожи!», а никто даже глазом не моргнет. Ни смешка. И тогда ты думаешь, что в этой заварухе ты играешь роль фаллического наставника, но, когда дело доходит до действий, это все равно что тянуть канат вверх по склону или запихивать устрицу в игровой автомат.

Наркотики уже становились проблемой на сцене и вне ее – но эту проблему мы сами хотели, и многие с радостью помогали нам идти по пути к своей погибели. Где-то на этой дороге мы и познакомились с одним типом, Бримстоуном[6], – какое прекрасное имя для дилера.

Мы играли в старом «Паласе» в Мичигане в апреле 1974-го. Один из водителей говорит Реймонду: «Кто-то хочет с тобой поговорить». И вот он самый. Бримстоун был ростом где-то метр шестьдесят пять с длинными кудрявыми волосами и большими губами. Он достает полный пакет с наркотиками. Рэймонд ему говорит: «Расклад такой. Потом будет вечеринка, если хочешь прийти, то тебе это будет стоить восьмерку. Зайдешь в комнату, не скажешь ни слова, достанешь товар, положишь на стол, потом выйдешь». После этого он стал постоянным дилером группы; он ездил с нами, оплачивал все за свой счет. Пока мы зарабатывали все больше и больше, то, соответственно, покупали больше дури, дошло до того, что мы заплатили ему двадцать тысяч долларов за полкило. Два часа ночи, и приходит Бримстоун. Он всегда приходил с двумя высоченными блондинками. Он плохо кончил. Бримстоун сыграл в ящик. Но я могу сказать о нем вот что… этот человек знал больше об R&B, чем Джо и я вместе взятые. Он сидел с нами на полу, как махариши с битлами, и говорил о музыке. Как я уже понял по моей жизни, совпадений не бывает.

Нас всегда находили эксцентричные личности. Мы играли в «Кау палас» в Сан-Франциско в 1993-м. Вечером перед шоу нас приглашают в «Театр О’Фаррелл», известный по своей отрицательной репутации секс-клуб, принадлежащий братьям Митчелл. Писатель Rolling Stone Хантер С. Томпсон в командном центре… в кабинете над бильярдным столом.

– Стивен, иди сюда! – кричит он. – Я хочу, чтобы ты это увидел!

И вот он знакомит меня с двумя блондинками, которые были… не гоню, просто 11 из 10. У первой девушки проколота губа, с которой свисает цепочка на метр, соединенная с проколотым клитором другой девушки. Прямо там.

– А потом этим нельзя было заняться? – спросил я. – И как ты почувствуешь мой рот?

Вопрос, разумеется, был риторическим.

– Почувствую, – улыбнулась она.

Они забрались на бильярдный стол, и мы начали играть. У термина «карманный пул» теперь есть новое значение. Левый шар в боковой лузе!

Когда барабанный подиум начинает гармонировать, ты либо слишком обдолбался, либо начинает работать какая-то мистическая пифагорейская сила. После того как группа прекращала играть, звуковые волны со сцены вливались в барабанный подиум, а оттуда выходила идеальная нота. Такая отчетливая ми-бемоль. Просто безумие! Что это такое? На сцене привидения! Нота выходила через отверстия, которые мы вырезали сбоку подиума, чтобы легко его двигать. Так подиум нам отвечал, и было странно слышать этот потусторонний звук туманного горна.

Как я уже говорил, я был барабанщиком, поэтому делился с Джоуи всеми моими трюками. Когда я еще играл с Chain Reaction и меня никто не слышал, я клал на свой барабан подушку, отрывал верхнюю часть, засовывал туда микрофон Shure 58 и подключал к двум усилителям Colossus. Я ставил их по обе стороны барабанов, когда играл, и это неимоверно выбешивало Дона Соломона, но он знал, что это подчеркивало его игру.

Позже я рассказал эту историю Джоуи, и он, желая меня превзойти, достал тридцатисантиметровый динамик, который кто-то сделал специально для него, и вставил его в свой большой барабан, чтобы усилить наше шоу. Все звуки были гиперболизированы, бас как будто отскакивал. И мы начали играть. Однажды я смотрел на Джоуи и слышал, как сцена говорит со мной, напевает одну ноту. Но я не знал, что это был его ебучий басовый усилитель. Джоуи хороший барабанщик, но именно я показал ему нога-нога, нога-нога – тарелка, тарелка – нога и тарелка играют одновременно… а посередине малый барабан. Он, блядь, занимался каждый день, и у него получилось.

Я показал Джоуи яйцо на моей ноге. Яйцо – это мышца, которая вздувается на ноге от барабанной педали. Я показал это, потому что очень им гордился. Он посмотрел на меня, и по его глазам я понял, что ему нравится вся эта романтика. Джоуи стал одним из величайших барабанщиков в истории, а это намного лучше, чем то, с чего он начинал. Теперь он лучше меня! Но он все еще носит спандекс с маленьким бугорком. Вы однозначно слышали выражение: «Я знаю, что он маленький, но зато толстый, как пивная банка». Что касается других членов группы, то у двоих все висит, у одного – какой-то леденец, а у другого – добротные двадцать пять сантиметров. Я не скажу, у кого… но зовут его Стивен.

Джоуи стал одной из причин, по которой я написал песню Big Ten Inch Record («Добротная двадцатипятисантиметровая пластинка»). Наверное, я всегда принимал желаемое за действительное. И кстати, о слухах, раз уж мы говорим о фаллическом благородстве, вот вам еще кое-что… с годами я узнал, что всем кажется, что в середине песни Big Ten Inch Record я говорю: «Сосите мои двадцать пять сантиметров». Я даже не могу сосчитать, сколько людей мне об этом говорили – звукари, продюсеры, диджеи и, конечно же, фанаты… со всего мира. Ну, не хочу вас расстраивать, но песня действительно о двадцатипятисантиметровой пластинке, и в середине я говорю: «’cept» (то есть except, за исключением) моих двадцати пяти сантиметров. Как можно услышать suck on (сосите) вместо ’cept for? Опять же… желаемое за действительное.