Мой друг из группы – я не скажу, кто – прячется за кулисами и тарабанит Королеву блесток с серебряной краской на теле, пока мы накуриваемся в гримерке.

«Эй, а где ты был?» – вопрошаю я, когда вернулся вышеуказанный друг из группы. Но мы все понимаем, когда он подходит ближе. Мы ужасно смеемся, потому что его лицо и рубашка перепачканы серебряной краской. У него серебряные волосы, по всему рту блестки – его пенис выглядел, как железный человечек. А за ним идет сама Королева блесток, и на ее сиськах и лобке стерта вся краска. Вот черт!

Мы сходили со сцены почти к полуночи. Из клуба всех выгоняли и закрывали. Уже три часа ночи, я спускаюсь по лестнице и не могу выйти, поэтому бегу обратно. «Обожемой, ребята, нас заковали! На каждой двери висят цепи». Что же нам теперь делать? Мы заперты с кучей травы, вискарем и толпой горячих голых цыпочек? Единственный способ выбраться наружу – приоткрыть дверь, потом забраться наверх и перелезть через нее, что я и сделал. Я вышел, позвонил Алексу Кули, и прошел час, прежде чем все кончилось… в пятый раз. Знаю-знаю. Тогда мы были моложе.

Вернувшись в гостиницу, я прочитал свою ночную молитву…

Девчонкам нужно было всего лишь перевернуть альбом и посмотреть, кто был нашим тур-менеджером, – и если ты в Чикаго, то звони во все отели, где могут остановиться Aerosmith, и тогда выбор падает всего на четыре, набери портье и скажи: «Я ищу Келли, моего кузена, он придет с Aerosmith». Фанатам потребовалось двадцать лет, чтобы это вошло в моду, а мне – двадцать пять, чтобы об этом догадаться.

И все это предполагая – огромное такое предположение, – что тур-менеджер сможет ответить и что ему будет не наплевать на наши низменные потребности. Тур-менеджеры, как я узнал позже, были заняты другими вещами – общались всю ночь с людьми, которых они знали с нашего последнего концерта в этом городе, или людьми с хорошей травкой.

Так много ночей я засыпал с мечтой о том, что две сногсшибательных, развратных близняшки постучат в мою дверь, покроют меня лепестками роз и проведут полуночный ректальный осмотр… Но нет, они так и не пришли. Возможно, они не знали, что иногда я заселялся под именем И. К. Мэлоун. Тогда весь карт-бланш был у цыпочек за стойкой регистрации. «Сейчас поднимусь», – говорили они.

Ты входишь в гостиничный лифт в том городе, где играл вчера, и последний, блядь, человек, с которым ты бы захотел встретиться, это тот, кто кричит: «О! Боже мой! Это вы!» с деревенским акцентом. Этот человек в лифте «Хаятт Хауса» сейчас испытывает что-то вроде божественного видения, а ты еще даже не выпил кофе. К тому времени, когда ты повстречаешь пятнадцатого или двадцатого человека с таким божественным опытом, ты захочешь стать продавцом прокладок из Омахи.

Этим вечером ты приезжаешь домой, просыпаешься на следующий день – в свой выходной! – выходишь на улицу и видишь того стопятидесятикилограммового мужика в трениках, с которым столкнулся вчера в лифте. Он поставил за твоим домом палатку и сушит одежду у тебя на лужайке. Идеально!