Книги

Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть

22
18
20
22
24
26
28
30

Эти строки были написаны менее чем за две недели до письма, появившегося 3 октября. Значение этой еврейской шутки лежит на поверхности: «Когда-то ты была горделивой невестой, но свадьба кончилась, пришли обычные заботы – пора снять свой праздничный наряд».

Почему появилась эта шутка? Что дало Фрейду повод посчитать возможным идентифицировать себя с женщиной, разжалованной из королев бала в служанки? Случайно ли в ключевой строке этой шутки появилось имя таинственной второй жены его отца?

Окончание «Толкования сновидений»

Теперь обратимся от снов Фрейда к его переписке последних лет дружбы с Флиссом. В этот период конфликт между позитивными и негативными тенденциями в их отношениях нарастал. Нежелание Фрейда принять гипотезы Флисса вызвало у того чувство горькой обиды. О неизбежности грядущего разрыва свидетельствовали и успехи Фрейда в самоанализе и его все более углублявшееся понимание законов функционирования человеческой психики. Однако сначала должно было быть завершено «Толкование сновидений».

Флиссу нездоровилось, когда 5 декабря 1898 г. Фрейд написал ему очередное письмо:

«Ввиду твоей болезни предвижу очередную паузу в нашем обмене идеями, который, как ты заметил, по большей своей части уже завершился. [Курсив мой. – М. Ш.] Иногда мне так хочется отведать крепкий глоток восхитительного виноградного вина, хотя его и нельзя назвать «глотком вод Леты»[156]. Но я опасаюсь пристраститься к очередной вредной привычке».

Однако 20 декабря Фрейд писал: «Эти три месяца разлуки показались мне необычайно долгими».

В конце декабря Фрейд и Флисс опять встретились, на этот раз в Вене, где жила сестра жены Флисса, супруга доктора Рие. Эта встреча дала новый творческий импульс, но пробудила и болезненные чувства, что отразилось в первом письме, написанном Фрейдом после их встречи (3 января 1899 г.). Оно начинается так:

«Вышло так, что я сам стал первым человеком, от кого получил новости. Падающий метеор оставляет после себя светящийся след, надолго озаряющий темные небеса. Для меня этот проблеск еще не угас, и в его лучах я вдруг увидал нечто любопытное…»

После этого поэтического вступления Фрейд заявил о разрешении очередной загадки психологии сновидений, которое он расценивал как имеющее «универсальное» значение и потому способное послужить ключом к пониманию прочих психических процессов. Письмо было закончено днем позже следующими словами:

«До твоего появления я жил во мраке уныния, но теперь победил все свои слабости, присоединив силу твоего ровно пылающего пламени к своему дрожащему огоньку; после твоего ухода я вновь обрел возможность открыть глаза. То, что предстало перед ними, – прекрасно и замечательно. Неужто это все из-за того, что очередная переломная грань периода еще не достигнута? Не слишком ли большая роль приписывается фактору времени?»

За этими фразами скрывалась надежда, что Флисс, считавший все события человеческой жизни заранее предопределенными некими таинственными датами, все-таки сможет оставить в своей крайне жесткой системе исчислений место и для психологических факторов.

Однако сбыться ей было не суждено. Флисс не мог отказаться от своей системы, а Фрейд, очевидно, по-прежнему не желал окончательно избавиться от иллюзии по поводу особой одаренности и великих научных заслуг Флисса (по крайней мере, тогда он был к этому еще не готов).

В письме от 6 февраля 1899 г., пытаясь помочь Флиссу, вероятно столкнувшемуся с проблемой страха смерти, испытываемого пациентами, страдающими от органических недугов, Фрейд писал:

«Судя по твоему описанию, несчастный С. напомнил мне об одной из наиболее неприятных сторон нашей современной медицины. Искусство вводить пациента в заблуждение у нас определенно не на высоте. К чему пришел человек, сколь ничтожно мало влияние авторитета науки, заменившего, по-видимому, авторитет религии, если теперь уже не осмеливаются открыть человеку правду о том, что его ожидает. Христианин, по крайней мере, может рассчитывать на последнее причастие. Шекспир сказал: «Ты обязан Природе [Богу] смертью». Надеюсь, что когда придет мое время, то рядом со мной окажется достойный человек, который отнесется ко мне с большим уважением и сможет подсказать мне время, когда мне должно будет ждать конца. Мой отец прекрасно знал о том, что его ожидало, и встретил неизбежное с завидным достоинством».

Несложно представить, каково было мне читать эти строки спустя десять лет после смерти Фрейда. В последующие годы Фрейд настаивал, чтобы от него не скрывали ничего важного из информации, касающейся его болезни. Он, как того всегда желал, получил возможность встретить свой конец достойно. Воспоминания о том, как умирал его отец, обреченный угаснуть от пневмонии, равно как и сама роковая дата (см. письмо от 29 сентября 1896 г.), должны были иметь для Фрейда очень большое значение в его последние годы.

Некоторые строки из письма, написанного Фрейдом 19 февраля 1899 г., производят зловещее впечатление. Кто мог знать, что использованная тогда им метафора спустя двадцать четыре года в точности воплотится в трагической реальности?

«То же самое происходит с тобой, так что у меня нет оснований стыдиться. Ты тоже начал писать свое письмо 11-го числа, но продолжил лишь 16-го. 16-го ты не мог писать ни о чем другом, кроме как о непосильной работе, которой приходится отдавать все свои силы и которая постепенно поглощает все твои способности и чувства, словно раковая опухоль, внедряющаяся в организм человека и в конце концов окончательно его уничтожающая. Со мной происходит еще худшее. Работа и заработок для меня совпадают. Я совершенно превратился в какое-то новообразование. Сегодня мне предлагают сходить в театр, но эта затея столь же нелепа, как попытка удалить заслуженную опухоль. Ничто постороннее помешать мне уже не может. Отныне и до конца своих дней я представляю собой именно вот такое новообразование».

Фрейд часто говорил о некой внутренней движущей силе, побуждавшей его к дальнейшей работе, как о «тиране», которому он вынужден покоряться. Здесь – и, насколько мне известно, он больше никогда об этом не писал – он назвал эту силу новообразованием, пожирающим все, что в нем еще оставалось человеческого. Почему Фрейд воспользовался тогда этой метафорой? Помимо нее в том же письме Фрейд упомянул о своем новом открытии в области проблемы симптомообразования. Из его слов следовало, что он относился к мастурбации не только как к «первичной склонности», но и как к «первородному греху». Считал ли Фрейд, что будет наказан за собственную склонность к курению, которую рассматривал в качестве производной от «первичной склонности»? Полагал ли он позже, что «внутренний тиран» наказывает его за дерзость, на которую он осмелился, взявшись раскрыть великие загадки психики? Ведь за способностью «подобно Богу, выдать добро и зло»[157] следует изгнание из Рая!

Я не склонен разделять существующее мнение о том, что его подсознание якобы «знало» о болезни за двадцать четыре года до начала ее проявления. Не считаю я и что раковое заболевание Фрейда следует рассматривать как прямое следствие его чувства вины за «первородный грех» или что-либо другое. Однако я полагаю, что Фрейд никогда не забывал об этой метафоре, так что некоторые другие выражения, которые он использовал в своих письмах, появившихся в последний год его жизни, приобретают новый, трагический смысл. В конечном итоге Фрейд «наказал» себя: хотя его болезнь не проистекала из чувства вины, неумеренным курением Фрейд сам провоцировал ее рецидивы.