Наконец приехала Татьяна. Когда она вошла в дом, веселая и бойкая, Кате стало легче. Было теперь с кем разделить свои женские тревоги, не беспокоя ими Костю. Провели осмотр и решили подождать еще. Катя сделал несколько медитативных глотков красного сухого вина и подремала столько, сколько позволила боль. При следующем осмотре лицо Татьяны стало озадаченным. «Знаешь, Катюша, поехали-ка в роддом». Акушерка позвонила врачу. Они взяли все заранее приготовленное и необходимое и отправились за счастьем.

Всю дорогу Татьяна и Костя шутили. Катя ойкала и смеялась каждый раз, когда машина проезжала через лежачего полицейского, хотя Костя вел автомобиль так мягко, как только это было возможно.

В приемном покое приняли бережно, внимательно: измерили рост, взвесили, сделали УЗИ – однократное обвитие. Молодец, малышок, одну петельку с себя таки снял. Уже легче. Выдали им с Костей одежду, перевели в родильный блок. Он Кате не нравился: лысые окна, кругом кафельная плитка грязноватых цветов и безрадостный свет. Если бы рядом не было Кости, Катя впала бы в панику в этой стерильной мрачноватой обстановке советской больницы. В соседнем родблоке стонала женщина, говорили с ней и не грубо, и не ласково, но буднично, обыденно, как со всеми. А в такой момент, когда ты на пике уязвимости, хочется себя ощущать особенной и самой любимой, самой сильной и толковой роженицей на свете. Прозаичности в действиях врачей Катя тоже испугалась. Боль перестала отпускать вовсе, заливала тело, как вязкая жидкость, она поднялась уже выше пупка и даже как будто начала сковывать зажимом руки. Их постоянно хотелось поднимать вверх. Лежать было больнее, чем ходить. Стиснув зубы, Катя выдержала КТГ. Костина фигура рядом позволяла держаться за реальность. Катя не боялась боли как таковой. Было страшновато за сына. Как он там?

Время шло. Ничего не менялось. А боль усиливалась. Собрали консилиум. Врачи решили единогласно – надо делать экстренное кесарево. В операционную Косте идти было нельзя, и на Катю сразу свалились лавиной беззащитность и зависимость от всех этих людей в халатах. Но у нее была Надежда – ее врач, которая вела роды. И в операционной она стала ее маяком на берегу спокойствия. Пока Надежду готовили к операции, Катя испытала на себе профессиональный юмор анестезиолога. Когда Катю спустя 12 часов родов в 10 утра привезли на каталке в операционную, ее полностью захватила новая схватка. Терпеть было уже трудно. Катя уже почти кричала, но сдержанно, стиснув зубы. Самообладание не теряла. Анестезиолог, мужчина лет 50, набирая жидкость в шприц, сухо и надменно спросил: «Что вы кричите?» Хотелось ему ответить словцом покрепче, да так же крепко еще за что-нибудь чувствительное схватить. Как только Катю приподняли на каталке и посадили, чтоб сделать анестезию, стало не так больно. Все же лежать во время схватки – настоящее испытание. Один укол меж позвонков, несколько минут, и боль ушла без следа.

Стол, холодное солнце операционной лампы, бригада хирургов, команды ассистенту, лязг инструментов, все, как в тумане, а в голове одна мысль: «Поскорее услышать его первый вдох!» Удивительно: на коже чувствовалось давление пальцев и движение инструментов, и больше ничего. Никакой боли и страха. Только уверенность, что все у них там, за этой простыней, перекрывающей Кате обзор, идет четко по плану. Они с сыном скоро встретятся.

Прошло несколько минут. И вот слышится кряхтение. Как будто ворчит разбуженный сказочный гномик. Еще секунда – и раздался плач, торжественный, победный. Над завесой ткани, отгораживающей «фронт работ», и в свете вдруг подобревшего солнца лампы показался в руках акушерки сынок: сбитенький, щекастенький, розовенький, на удивление чистенький, со стильным ирокезом слипшихся темных волос надо лбом. «Мамочка, смотрите, у вас мальчик!»

«Ой, как же на Ларису Дмитриевну похож», – подумала Катя. Сказала: «Сынок» – и слезы радости перехватили горло, из груди будто вылетела пробка из тревог и волнения прошедших часов. От счастья закружилась голова. Так хотелось к нему прикоснуться, но было не дотянуться. Унесли мыть, взвешивать и совершать прочие процедуры по регламенту. А Катя почувствовала, что резко навалившаяся усталость давит на веки, мутило и хотелось пить. Ей дали воды, а она упорно боролась с вертолетом в голове, лишь бы не выключиться, лишь бы увидеть его еще, прежде чем она уснет. «К груди, надо как-то приложить к груди», – про себя повторяла Катя, но произнести не могла. Поднесли запеленутого, прижали щечкой к ее лицу. Акушерка унесла сына куда-то. «Наверное, сейчас его увидит Костя, но жаль, что я не увижу их первую встречу», – взгрустнула Катя и тут же уснула.

Очнулась она уже в другой комнате. Сквозь туманную сонливость она поняла, что в комнату кто-то вошел. Это были Костя с сыном на руках и медсестра. Они подошли к каталке, и медсестра помогла приложить сына к груди. Катя отпихивала настойчивый сон всеми силами, гнала из глаз его липкость и ловила жадно каждое из этих первых мгновений их новой жизни. Счастливая от того, что первое прикладывание прошло успешно, снова уснула.

Через несколько часов того же дня, абсолютно выспавшаяся, она первым делом после пробуждения попросила Костю принести сына. И вот теперь, когда он сопел, мягко присосавшись к груди, она смогла наконец рассмотреть каждый сантиметр его красивого личика. Еще вчера он был внутри нее, а теперь уже пыхтит в ожидании молока. Новый человек! 53 см, 3660 г счастья по имени Герман.

С папой Германа, Константином Адаевым, мы познакомились на съемках сериала Зиновия Ройзмана «У каждого своя война». В один из съемочных дней он приехал на смену как правая рука постановщика трюков Володи Карповича. Костя ставил сцену избиения моей героини. Следил за тем, чтоб Леонид Бичевин бил аккуратно, но художественно сильно. У нас стремительно завязались отношения. Мы стали жить вместе, и меньше чем через год я забеременела. Мы говорили о детях и даже придумали имя для мальчика, но случилось это для нас все равно неожиданно. Планировать беременность во время съемок такого сложного проекта, как «Метро», никто бы не стал. Но природа распорядилась по-своему. У нее есть в запасе некоторые фокусы.

Когда я узнала, что беременна, очень обрадовалась. Вместе с тем первые часы была озадачена, потому что мне предстояло сниматься в нелегких условиях. Но потом я решила, что, раз так случилось, значит, мне это по силам.

Беременность прошла легко. Но шансы на естественные роды были невелики. Я не только с виду маленькая, у меня общеравномерносуженный таз 2-й степени. Но я все равно надеялась, что период вынашивания что-то изменит, и готовилась к естественным родам, занималась йогой, мы с Костей ходили на курсы для ожидающих ребенка. После кесарева я, конечно, переживала. Иногда меня накрывало чувство неполноценности. Все женщины в моей семье без проблем рожали сами: мама родила двоих, одна бабушка – пятерых, другая – троих. А меня природа почему-то наградила почти подростковым телосложением.

Очень хорошо, что Костя был рядом. Я не знаю, как пережила бы без него те часы в роддоме. Это Костя настоял на том, что мне как можно быстрее принесли сына на первое прикладывание к груди. Когда женщина так уязвима во время родов и после, рядом нужен близкий человек, который будет ее глазами и не упустит ничего важного.

Я рожала по контракту. Главное преимущество договора – то, что можно заранее познакомиться со своим доктором и быть уверенной, что именно этот человек примет роды. Также по договору я могла иметь психологическое сопровождение. Эту поддержку мне обеспечила как раз Татьяна. Если бы вдруг по какой-то причине Костя не смог, я была бы все равно не одна. Беременная женщина не должна оставаться наедине со своими тревогами! Опорой может стать кто угодно! Но такой человек должен быть.

До заключения контракта (это можно сделать уже и на позднем сроке) я наблюдалась в обычной районной женской консультации, где все мне очень нравилось: и организация, и специалисты. Именно там на первом УЗИ мне безошибочно назвали день рождения сына. С моими подсчетами он тоже совпадал, и наш пунктуальный мальчик, погостив во мне ровнехонько 8 месяцев и 2 недели, появился на свет.

После родов я лежала в платном отделении в двухкомнатной палате на двоих родильниц с общей на двоих ванной комнатой. И было чудесно. Сынок всегда со мной. Костя проводил с нами много времени в часы посещений. У нас был прекрасный мирок на троих.

Все, что связано с Германом, было как будто благословенно. После операции я сразу надела бандаж, встала уже через несколько часов и в дальнейшем обслуживала себя сама. Только на первую ночь у меня забрали Германа в детскую палату, такое правило после кесарева, оно меня очень расстраивало, но после первой ночи мы больше не расставались! И все было легко. Я как будто всю жизнь до этого подмывала грудничков, меняла подгузники и пеленала. Мне было все понятно и радостно. Может, потому что я хорошо подготовилась, а может, это в генах сохранился опыт многодетных мам.

Молоко пришло тоже вовремя, как и положено, на третьи сутки. И было его много. Как шутила режиссер «Ангела в сердце» Елена Николаева: «Есть коровки мясные, а есть – молочные». Мне очень нравилось кормить. Весь этот ритуал. Берешь малыша на руки и удивленно смотришь, как, ведомый заложенным природой инстинктом, он находит сосок и настойчиво добывает себе пропитание. Чувствовать, как в ответ на его движения начинает покалывать в груди, и она наливается молоком, смотреть, как малыш едва справляется с напором и начинает часто и звучно глотать, громко втягивая носиком воздух – восторг. Когда он чуть подрастает, то иногда улыбается хитренькой беззубой улыбкой, ненадолго отвлекаясь, но не выпуская груди, смотрит в глаза. И это счастье. Когда разглядывает, трогает пальчиками лицо во время кормления и ты видишь в его глазах, что ты для него вся вселенная – это ни с чем не сравнимое ощущение. В этот момент ты понимаешь, что у тебя есть все, что ему нужно, и в тебе заключена недюжинная сила. Я с самого начала решила, что буду кормить столько, сколько получится, и сделаю все возможное, чтобы это было как можно дольше, но в разумных временных рамках, конечно. Прочла на эту тему много литературы, знала, как правильно заканчивать, чтобы это было нетравматичным опытом для ребенка. И как-то влегкую наше «молочное общение» продлилось чуть больше 2 лет. Последнего кормления я не помню, да мы и не обозначали эту дату, не стремились к ней, просто грудное вскармливание потихонечку сошло на нет. Надо просто хорошо чувствовать моменты, когда вместо груди ближе к 1,5–2 годам уже можно предложить что-то другое: отвлечь игрой, дать «взрослую» еду, научить успокаиваться другом способом. Для меня эти 2 года были прекрасным временем. И, наверное, так я во многом компенсировала свои переживания по поводу кесарева. Пусть я не смогла родить естественным путем, но я сама вскормила сына.

Женщины не кормят грудью по разным причинам, всякое бывает: и болезни, и вынужденная работа. Я не могу, как мать, принять спокойно только одного – когда женщина говорит: «Я не хочу кормить грудью». Стоит разобраться почему. Ведь природой не просто так устроено, что самка имеет в себе самой все, чтоб выносить и выкормить детеныша. Осознанно, без серьезных на то причин, лишать своего ребенка грудного молока – настораживающий поступок. Стоит поискать психологические причины, помочь женщине, поддержать. Научных статей о пользе грудного вскармливания великое множество, и я не стану тут повторять их содержание. Я только хочу пожелать всем мамам испытывать счастье, когда видишь в глазах ребенка, припавшего к груди, отражение космоса.

Материнство для актрисы – это тема для отдельной книги, которая может оказаться полезной для многих женщин, не имеющих возможности уйти в декрет хотя бы на полгода. Конечно, теоретически можно отказаться от съемок хоть на несколько лет, но это непоправимо ударит по карьере. Актер – одна из самых зависимых профессий. Мы зависимы от всего и вся: от собственной внешности, здоровья, экономической, политической, эпидемиологической ситуаций, часто несправедливого мнения окружающих и многого другого. Например, когда Герман родился, мне пришлось отказаться от одной роли, потому что условия экспедиции совершенно не позволяли взять с собой грудничка, для него это было бы опасно. Я совершенно не жалею об этом – это не упущение, это просто не случившееся.