Я физически чувствую, когда делаю что-то не то! Мне кажется, что это чувствует каждый родитель, независимо от продвинутости в психологии. Просто уговаривает себя, что это нормально. Телу не бывает хорошо, когда мы делаем что-то плохое. И это нужно слышать в себе. Вы сказали что-то ребенку и чувствуете в послевкусии раздражение – значит это было неконструктивно. Вы отчитали ребенка на повышенных тонах, и потом у вас от кортизола подрагивают конечности – та же история. Со злым лицом дернули за руку, чтобы утащить подальше от нежелательной для вас ситуации, и ведете за собой, не оглядываясь, плачущее навзрыд чадо, а у самого аж глаза на лоб лезут от гнева до боли в глазницах – налицо поведенческая ошибка. А что чувствуют родители, когда бьют своих детей? Даже когда они приемлют физические наказания и считают себя в ситуации правыми, на уровне физиологии им будет дурно. Про патологические случаи садистского удовольствия от физических наказаний я молчу. Это уже не имеет никакого отношения к родителям, о которых я сейчас говорю. Все сказанное мной относится к родителям, которые и хотели бы поступить иначе, но не могут, потому что им не хватает внутренних резервов и арсенала методик.

Если я сказала что-то бесполезное, меня начинает ненадолго чуть-чуть и еле заметно подташнивать. Бывает такое: говоришь что-то ребенку, говоришь вроде по делу, но аж тошнить начинает. От самой себя. Вполне вероятно, что так же подташнивает наших детей, когда мы зудим и впихиваем им неперевариваемую детским сознанием кашу из слов. Упрощай и властвуй!

Я всегда знаю, если была не права. И всегда прошу прощения. Мы говорим, я объясняю, почему разнервничалась и почему считаю, что с моей стороны нагрубить было не лучшим вариантом. Такова родительская доля: грешить и каяться. Но детским всепрощением нельзя злоупотреблять. Нельзя творить невесть что, не желая меняться, и бесконечно просить извинений, заключая малодушную сделку с совестью. Иначе со временем извинения обесценятся. А ребенок, став взрослым, будет так же легко, как его родитель, раскидываться ими направо и налево. «Прости меня» – это серьезные слова. Их произносят не для того, чтоб побыстрее отделаться или замять конфликт, не преподносят как одолжение или снисхождение. «Прости меня» – это слова признания своей ответственности и приглашение к диалогу, в котором оба должны найти утешение и почувствовать себя любимыми.

У нас в семье есть правило: за одно и то же преступление не наказывают дважды. Таки юрист во мне не умер. Иными словами, за один акт неправоты мы просим прощения также один раз и не припоминаем друг другу прежние проступки в других конфликтах, чтобы надавить на больное. Прощают раз и навсегда. И не припоминают любимым их ошибок. Очень важно самому не зарываться в чувство вины и не топить в нем ребенка. Как-то на консультации детский психолог сказала мне одну вещь, которая здорово вправила мне мозги: «Ребенок в состоянии пережить вашу ошибку, но для него невыносимо ваше чувство вины, вас он сумеет простить, а что делать с вашим чувством вины – не знает». После того разговора я стала к себе помягче. Я перфекционист во всем, поэтому и к себе как родителю предъявляю строгие требования. Но стремлюсь к тому, чтоб перестать ежедневно делать сводную таблицу смертных родительских грехов. Чтоб вы не думали, что я только и делаю, что третирую себя, расскажу о том, что считаю своими достижениями, через призму достижений и удивительных черт Германа. Мне на душе хорошо, когда я об этом вспоминаю невольно или заставляю себя подумать в минуты самобичевания. Освещу в рандомном порядке.

Я хвалю себя за то, что долго кормила грудью и освоила высаживание, поэтому Герман с 3 месяцев жил без памперсов. Мой университетский друг привез нам из Штатов классные экологичные многоразовые подгузники на подстраховку во время прогулок и поездок. Они ждут в пакете с детским приданым своего следующего звездного часа.

Мое самое классное «туалетное» приобретение для дома и путешествий – складное детское сиденье-накладка для унитаза.

У Германа ни дня не было пустышки, и он не сосал палец.

Сын хорошо спит, где бы мы ни были, но чует кожей качество матраса, чистоту и энергетику места.

Я спела сыну множество колыбельных. Одни из его самых любимых – «Песенка о медведях» из «Кавказской пленницы» в моей блюзовой версии и песня Adele «Someone like you».

Я прочла сыну множество книг, и до сих пор это наш любимый ритуал перед сном. В 3 года Герман наизусть знал некоторые главы из «Ежика в тумане».

Один из самых любимых фильмов сына – новелла «Вождь краснокожих» из «Деловых людей».

За все годы детского сада и школы я пропустила только два утренника.

Сын с 2 лет умеет управляться с ножом и вилкой. Как только он стал способен держать в руках ложку, больше ни разу я не кормила его с ложечки. Пусть все вокруг было размазано-разбрызгано, но он ел сам. Ни разу он не ел под мультики. Меня расстраивает картина в курортных ресторанах: куча родителей впихивают уже довольно большим детям еду под прикрытием планшета. Такой способ не несет в себе никакой пользы для ребенка, не формирует правильных пищевых привычек, а только лишь облегчает жизнь родителям. Лучше дать ребенку проголодаться, чем кормить в несознанке. Мой сын любит брокколи и отказывается от приторных фабричных сладостей.

Одной из самых любимых игрушек Германа была катапульта, которую я сделала из разделочной доски и скалки. Запускали с нее все подряд.

Я вовремя обратилась к остеопату и пролечила сыну кривошею (последствие кесарева) и вальгус.

Герман ответственно носит пластинку и терпелив у стоматолога. Знает, для чего это надо.

Поняв, что контроль за выполнением домашних заданий мне не по зубам и я слишком нервная (помните мою обезьянку Анфису у доски?), я наняла гувернантку. Тем не менее наша общая цель – научить его учиться самостоятельно. Я не ругаю за оценки и не слежу за ними в электронном журнале.

Сын – лучший попутчик в путешествиях, выносливый и терпеливый, любопытный, невозмутимый. Однажды ночью в номер я доставляла его, уснувшего без задних ног, на багажной тележке портье.

Долгие годы нашим любимым транспортом был самокат с детской платформой, на котором мы разъезжали вдвоем, пока Герман не достиг предельно допустимого для подножки веса.

Сын способен сказать «Я чувствую, что…». Он понимает разницу между «счастлив», «весел» и «перевозбужден», «зол», «разочарован» и «устал», может сказать: «Мне надо побыть одному». Когда я читала Герману первую редакцию этой главы, он, услышав про мой список грехов, предложил идею завести белый и черный блокноты. В белом писать все только хорошее, а в черном – о том, чем в себе недовольна.