В 1957-м после рождения старшего сына, моего дяди Володи, бабушка с дедом и ее матерью Прасковьей переехали вслед за бабушкиным братом Иваном в недавно основанную Инту на заработки. Дед работал монтажником башенных кранов, он строил город моего детства, а бабушка трудилась в магазине «Север» продавцом. Выйдя на пенсию в 1985-м, они захотели вернуться на родину, и там их ждала жизнь со всеми преимуществами и тяготами натурального хозяйства: от рассвета до заката крестьянские хлопоты и каждый день как день сурка. И, к сожалению, они действовали по принципу: «В селе все так живут. Тут положено работать». Впрочем, это их осознанный выбор. Были слишком зависимы от мнения односельчан и боялись злых языков.
Дед принципиально отвергал наемный труд. Любое предложение детей облегчить жизнь встречало жесткое сопротивление. Стандартный диалог, который всегда заканчивался одинаково:
– Батя, давай в этом году засадим огород не полностью, зачем вам так много?
– А шо люды скажуть?
– Добро, давай тогда наймем людей урожай собрать.
– Ты шо, сказывся[6]? Люды скажуть, шо мы лыдачи[7].
Дети помогали как могли. Мой отец вложил в наше родовое гнездо очень много своего труда. Мы часто с мамой уезжали на море одни, потому что во время своего отпуска он производил в селе разные работы. Он выкопал 3-метровый колодец, построил добротный, облицованный плиткой летний душ с нагревателем, до того годами мылись из тазов, чинил крышу, да много чего еще сделал за те годы. Папа с мамой и его братья вместе с родителями своими руками построили новый большой дом напротив старой времянки. Всей семьей весной вспахивали огород, осенью собирали урожай, копали картошку. Семейный подряд – на селе незазорно, а найм рабочих – повод для завистнических разговоров.
Со своей северной пенсией дедушка и бабушка среди односельчан считались вполне зажиточными. Даже после распада СССР и кризиса 98-го, когда накопленное на книжках сгорело, они могли позволить себе помощников, но не пользовались этой возможностью.
С моей мамой у бабушки были теплые, доверительные отношения, такие, что дед диву давался, как у «нэвисткы та свэкрухы» может быть такая дружба. Маме бабушка Зина открывалась и говорила о том, как бы ей хотелось жить иначе, но уже не получится.
Мы с бабушкой никогда не ездили на море, хотя, казалось бы, 6 часов на автобусе из Звенигородки, и мы в Одессе! Любой разговор о поездке на отдых заканчивался фразой: «А на кого я господарство[8] покыну?» Сколько раз родители звали бабушку поехать отдыхать с нами, она всегда отказывалась. Однажды мама ее таки уговорила, но дед недовольно ляпнул: «А як я буду тут сам[9]?» И бабушка передумала. Так никогда с нами и не съездила. А на море она была всего лишь один раз в жизни.
Когда я выросла и осознала, насколько на самом-то деле небольшое расстояние от села до Одессы и Киева, я испытывала досаду от того, сколько прекрасных моментов общения было упущено. Я ездила в Стецовку с 2 до 18 лет ежегодно. Пока была дошколенком, проводила там месяцев по пять, в школьном возрасте – все лето. И если сложить это время и представить, что, допустим, каждый месяц мы с бабушкой и дедушкой куда-то выезжали бы, в моей памяти сейчас было бы в среднем 50 семейных путешествий! Но хозяйство, хозяйство, хозяйство… Я ни разу не видела бабушку за книгой или вышиванием. Мы не сиживали праздно за чаем, неспешно говоря по душам. На это у нее просто не оставалось ни времени, ни сил. Мне так не хватает сейчас этих минут в копилке детских воспоминаний. Но я не в обиде, потому что знаю, что иначе она попросту не умела, а я научить ее не могла. Кто бы мне в детстве подсказал почаще приставать к бабушке с вопросами и разговорами… Я так мало бабушку знала и так мало знала о ней. Все же устанавливать близость в общении – задача взрослых, ребенку важность таких вещей невдомек. Часто мы слишком поздно понимаем, как нам это было в действительности нужно. И я надеюсь, что сама, став бабушкой, не забуду об этом, чтобы, когда я покину сей мир, у моих внуков не осталось горьких сожалений и было как можно меньше вопросов без ответов. Смерть, оставляющая близких без сокровенных знаний, тоже из неправильных. Тренируюсь уже сейчас на сыне, использую каждую возможность «поболтать». По-моему, лучше лечь спать, не помыв посуду, чем упустить бесценные мгновения беседы двух сердец.
Бабушка умерла за 3 месяца до того, как я получила свою первую роль в кино. Я уверена, что она бы мной очень гордилась. И если существуют в неизведанном нами измерении ангелы-хранители, то я точно знаю, кто моя заступница на небесах. Пусть мы не были близки так, как мне бы теперь хотелось, бабушка, несомненно, меня очень любила, я это всегда чувствовала.
Представляю, как по вечерам бабушка Зина смотрела бы мои сериалы вместе с подружками. Представляю, как бы она любила моего сына и так же, как мне, говорила ему: «Рыбонька моя». Мне бесконечно жаль, что бабушка не дожила до главных событий в моей жизни и не разделила со мной мое счастье. Ах, как бы я хотела им с нею поделиться и додать ей той любви, которую она заслужила, договорить, дообнимать… Но закончилось мое детство, и умерла бабушка. Умерла бабушка – закончилось мое детство. Берегите бабушек, берегите детство.
Эпизод 9
В главной роли детство
Детство всемогущее и бесконечное. Оно приходит ко всем детям сразу и к каждому по отдельности из поколения в поколение. И если взрослые не гонят его ремнем или равнодушием, оно счастливое. И если война не затыкает ему рот голодом и жестокостью, оно громкое и всесильное. И даже в самые темные времена оно может просочиться, как ключевая вода сквозь скалу, в щелки каждой детской души.
Детству больно, когда его душат насилием, и оно сопротивляется до последнего взрыва беспричинного смеха.
Детство солнечное, хотя иногда плачет, а может, это просто дождь.
Мир, благодаря детству, кажется волшебным и добрым. Детство превращает палку в ружье, песок в куличики, а две вишни на сросшихся черенках – в сережки. Детство дружит с Дедом Морозом и зубной феей.