Самый обидный случай произошел в магазине дешевой одежды, опять же, на ВДНХ. Я тогда только получила зарплату: в 2005 году артистка-вокалистка 10-го разряда зарабатывала 4500 тысячи рублей в месяц. И я пришла прямо в день зарплаты приодеться. Рэйлы в магазине стояли плотными рядами. Народу было совсем немного. Мимо меня по ряду прошла девушка. Я еще подумала: «Зачем она полезла именно в этот ряд, можно же было подождать…» Зашла в примерочную, а кошелька со всей зарплатой и нет. Спасибо, телефон оставили. Видимо, чтобы я могла постоять на остановке маршрутки и порыдать маме в трубку, кляня себя за неосмотрительность и мир – за циничность воров. Когда отнимают с трудом заработанное, да еще в магазине стоковой одежды не лучшего пошиба – это так гадко. Мама меня утешала. Вспоминая о той ситуации, она говорит, что ей было меня тогда очень жалко, но она едва сдерживала улыбку, потому что случившееся совсем не казалось ей большой проблемой. Она спросила: «Доча, что случилось?» Я, захлебываясь слезами, сказала: «У меня вытащили всю зарплату».
– Сколько?
– Ой, много. 4500.
Я все мерила танцами. Для меня это было целых три бессонные ночи в ночном клубе.
– Катенок, это ерунда. Иди завтра на Главпочтамт, переведу «до востребования».
Я не любила просить у родителей денег, и мне всегда было стыдно их подводить. Впервые чувство сжигающего стыда перед родителями я испытала, когда у меня еще в Перми увели совершенно новую дубленку. Стоила она очень много – аж 12 тысяч. Как раз случился кризис 1998 года, и для моей семьи это были огромные деньги. Но мама считала правильным, пока вещи еще продавались по старым ценам, купить мне что-то красивое и теплое на зиму. В тот злополучный день я сидела перед входом в «Код» в ДТЮ и ждала после школы начала занятий, никого в студии еще не было. Я доедала своей перекус: кефир и кукурузные хлопья. И, видимо, что-то было с кефиром не так, потому что у меня жутко прихватило живот, и я еле добежала до туалета этажом ниже, оставив вещи на сиденье. Когда вернулась, дубленка пропала. Я тут же подняла шум, но злоумышленников мы не нашли. Состояние мое было скверным. Во-первых, в моей юной голове не укладывалось, как такое могло произойти в храме детского творчества. Во-вторых, я почему-то испугалась, что родители сочтут происшедшее знаком, что мне не стоит ходить на кружок. В-третьих, лишиться такой чудесной вещи было очень досадно.
По звонку приехал папа с моей старой искусственной шубой. Это сейчас «чебурашки» в моде, а тогда… Папа не ругался, но глаза его были будто стеклянными и из серых превратились почти в голубые, что всегда с ним случалось, когда он сильно грустил или тихо злился. Драматизму ситуации придавало то, что я перепутала расписание и меня вообще не должно было быть в том коридоре, когда рядом оказались искатели легкой наживы. Дома папа сообщил маме о потере, налив ей предварительно 50 граммов. Она так горько плакала, что я не знала, куда себя деть от стыда, ведь я успела поносить вещь, купленную за половину маминой зарплаты, всего неделю. О покупке чего-то на замену я не заикалась. Носила старое, потом появился пуховик. А подобной, как украденная, да и вообще дубленки, у меня больше не было. Одним глазком посмотреть бы на судьбу всех выбывших из владения вещей, узнать, кто купил мои телефоны или что за девочка носила мою дубленку… Просто любопытно.
В детстве деньги казались мне чем-то очень серьезным, вселяющим сакральный страх перед их нехваткой и трудно идущим в руки и оттого наделенным страшной властью. Кризис 1998-го ударил по нам жестко. 17 августа 1998 года мы с папой возвращались с Украины, ехали в поезде. Сидим на боковушке. И папа говорит: «Если мама не перевела деньги за квартиру в доллары, ох, плохо нам будет, Катенок». Вид у него был беспомощный, как у цыпленка под дождем. И его подернувшиеся голубым льдом тревожные глаза вселяли в меня беспокойство, меня одолевало жутковатое предчувствие. На перроне в Перми нас встречала мама, бледная и заплаканная. Я все поняла. То, что мы выручили за продажу квартиры в Инте, в один миг обесценилось.
Мама надолго погрузилась в чувство вины за то, что чуть ли не единственный раз в жизни не послушалась своей интуиции, не сняла сбережения со сберкнижки и не купила валюту, а решила дождаться нашего приезда и все решить вместе с папой. Кто знал, что шандарахнет именно в тот день, когда мы ехали в поезде домой! Папа на момент дефолта еще не успел найти работу в Перми, а в новых условиях это стало невозможно, полгода на бирже занятости – и до свидания. Повезло, что мама, будучи на хорошем счету в службе судебных приставов, не попала под сокращение. Понемногу свыкались с реалиями нашего положения. Родители пытались вложить хоть куда-то обесценившиеся рубли. Мешки с мукой и сахаром, растительное подсолнечное масло, топленое сливочное, закупаемые впрок – все эти атрибуты финансового коллапса огромной страны с общенациональным рефлексом гречки-тушенки, срабатывающим безоткатно в смутные времена, стали нашей реальностью. В какой-то момент мы с мамой решили, что можно купить мне золотые серьги. Уши у меня были не проколоты, но я подумала, что, возможно, настал момент. И мы купили мне в ювелирном магазине пару золотых сережек с фианитами и колечко. Пришли домой, я показываю их папе, протянув на ладошке, и говорю: «Папуль, смотри, какие красивые». Папа бросил на них взгляд, вдруг сел на диван, уронил голову в ладони и заплакал, сдавленно и безутешно. Прокалывать уши я перехотела. К слову, сделала это только в 29 лет. А тот комплект уехал к старшей сестре в Питер.
Благодаря маминой зарплате и папиной шахтерской пенсии мы не бедствовали, но я считала гиперважным экономить. В то время спровоцировать убытки в семье для меня было страшно.
Однажды на даче у друзей, году в 1999–2000-м, папа учил меня водить. Он необычно резко что-то сказал в процессе, и я по классике перепутала газ с тормозом и уложила наше авто бочиной в кювет. Полетел глушитель. Мне сказали, что заменить резонатор будет стоить 3000 и что теперь поездку во Францию с классом придется отменить. Помню, как я лежала на диване, обливала подушку горячими слезами, мне хотелось рвать на себе волосы, и я всеми фибрами души ненавидела себя за ошибку. Не знаю, может, это именно тот эпизод, который стоило бы проработать у гипнолога, потому что до сих пор водить машину я не имею ни малейшего желания.
Я тряслась за школьный проездной, потому что у нас в школьной раздевалке воровали. Покупка одежды в Пермском ЦУМе казалась мне праздником и роскошью. Если мне нравилась вещь, я с тревожной надеждой, что будет недорого, смотрела в первую очередь на ценник, прежде чем разрешить себе ее хотеть. Мама умела фантастически красиво одеться в секонд-хенде, и я вслед за ней считала это отличным способом модничать по доступным средствам. Если мне давали деньги на карманные расходы, я, вернувшись с прогулки или гастролей, знала до копейки, сколько и на что потратила. И пока не сводила на блокнотном листочке свою бухгалтерию, не успокаивалась. Меня всегда поражало, как деньги летят. Если купюру разменял, ее, считай, уже и не было. Это свойство денег быстро кончаться мне не нравилось.
Однажды зимой я пошла на рынок и купила среди прочего йогурт в пол-литровой пластиковой упаковке. У меня порвался пакет, и замерзший пластик, упав на лед, треснул. Я стала судорожно собирать с ледяной земли густой розовый клубничный йогурт с кусочками ягод крышечкой из фольги. Так и пришла с половиной, но не домой, а к соседям, и, заплаканная, сидела некоторое время у них, прежде чем решиться вернуться в свою квартиру. И странно почему. Меня бы ни за что не стали ругать из-за такой ерунды!
Один раз, обнаружив пропажу денег по пути из магазина, я заново прошла свой путь и нашла те 50 рублей по десяткам, которые выронила каким-то образом из кармана, я сжала их в дрожащей руке и готова была целовать эти бумажки и того, кто их не подобрал.
С чем связана такая гиперреакция в денежных вопросах в детстве – не знаю, но очень рада, что это прошло. Я бережлива, но совсем не жадина и знаю меру. Не делаю лишних покупок, но легко расстаюсь с деньгами, не жалею их ни на себя, ни на подарки близким. Наверное, потому что эти деньги заработаны мной самой. Свое тратить приятно и не так страшно потерять.
Не случись кризиса, мы могли бы, конечно, гораздо больше себе позволить с материальной точки зрения: другой автомобиль (у нас была «Лада»), другую одежду, другой отдых, другую квартиру. Но хоть и пришлось пояс затянуть потуже, у меня не было никаких комплексов по поводу материального статуса. Мы жили хорошо! Мы были семьей, и каждый имел свое дело. Я была увлечена учебой, кружками и театром. В школе ребята не мерялись кошельками родителей, телефонами или шмотками, а в театре и подавно, никого из золотой молодежи в составе не присутствовало. Разговоры были о чем угодно, только не о деньгах. Мама работала, успешно строила карьеру, а папа стал развивать свой дар краснодеревщика, днями напролет пропадал в мастерской и украшал нашу квартиру мебелью ручной работы. Редкий выходной у нас обходился без гостей. Ездили мы, приходили к нам. И всегда мама накрывала изобильный стол. Запекала мясо по-французски или варила свои фирменные пельмени, делала плов, открывала банки с заготовками, пекла домашние торты, пироги и печенье. Ее фирменное домашнее лечо украсило собой не одно застолье, как и грибы идеального посола, которые они с папой вдвоем собирали. И когда приходили гости, их было не соблазнить гостиной, они, не сговариваясь, все как один, предпочитали сидеть плотно рядышком за круглым столом под абажуром на небольшой кухне. Маме от стола было рукой подать до духовки. Но в этом тесном мирке, наполненном ароматами домашней еды и смехом друзей, было уютно. То время научило меня верно распоряжаться деньгами, сохранять чувство собственного достоинства, ценить семью и доброе общение между людьми превыше всего и понимать, что любые трудности временны.
Когда я приехала в Москву, я умела жить по средствам, а весь фокус внимания был на людях, с которыми я общалась. А мне с ними фантастически повезло!
Даже случайные и мимолетные встречи с некоторыми людьми иногда роняют в душу благодатное зерно. Однажды я сидела в ресторане клуба «Инфинити», как всегда дожидаясь после работы открытия метро, и туда пришел мой знакомый танцор из «Группы захвата» Анвар он подсел и предложил угостить меня ужином. Мне кажется, я была настолько неадекватно месту одета, что ему захотелось меня накормить. Или ему об этом намекнул одинокий чайник с чаем на моем столе. Когда мы беседовали, Анвар сказал такую вещь: «Наступят времена, и ты будешь одеваться в хороших магазинах, заказывать в кафе, не глядя на цены в меню, уезжать из клуба исключительно на такси и престанешь мыкаться по съемным хатам». И сказал он это так уверенно, так ободряюще, и оказался прав, его пророчество сбылось.
Со временем все стало меняться. Поначалу я ходила по Черкизовскому рынку и всерьез думала: «Зачем покупать в магазине, если и тут можно найти достойные вещи? Буду, наверно, всегда тут одеваться! А что, зато денег сэкономлю». Сейчас те размышления меня умиляют своей наивностью. Большинству людей всегда нужно больше, чем у них есть. И редкий человек, повысив собственную планку, согласится остановиться на том же месте. Как только я чуть-чуть подняла голову, я безвозвратно переместилась с рынка на распродажи в недорогих магазинах, позже стала захаживать и не только в дни распродаж, потом ходила в магазины уже дороже, и затем… остановилась, до тяжелого люкса так и не добравшись. Не тянет. Не понимаю, зачем нужен пиджак за 500 тысяч.
Как проверить качество своих расходов? Посмотреть, какое понятие больше к ним подходит в каждой конкретной ситуации – «вкладывать» или «тратить». Я предпочитаю вкладывать в путешествия, образование, впечатления, здоровое питание, уход за душой и телом, а не тратить деньги на вещи. Когда знакомый, напророчивший мне за ужином успех, намекнул на то, что я плоховато одета, я не обиделась, хотя немножко и кольнуло. На спинке стула сзади меня висело такое пальто, что я себе сейчас плохо представляю, как вообще можно было 19-летней девушке так одеваться: грязно-рыжее с меховым воротником недрагоценных пород, о-о-о-о-чень женское, да еще великоватое. В Перми я его носила, потому что хотелось, наверное, быть похожей на маму. В Москве поняла, что одета не так, как подходит мне. Мой знакомый тогда просто утвердил меня в моих намерениях, и, главным образом, не относительно гардероба. Я хотела жить по-другому. Только я не знала, как изменить жизнь, у меня не было четкого плана. Я решила, что буду продолжать исправно учиться на юрфаке, чтобы и самой было спокойно, и родители не волновались о будущем, и что буду искать в Москве любую работу, помимо танцев. Я регулярно высматривала вакансии в газетах типа «Из рук в руки», но ничего не подходило: было не по нутру или зарплата не соответствовала временным затратам и мешала танцам, которыми я зарабатывала за месяц больше, чем сулило мне любое объявление из газеты. И когда модельное агентство спихнуло меня, как бесперспективную, в фирму Юрия Чернавского, я этому очень обрадовалась. В воздухе витало, что это правильно, и в итоге это оказалась большой удачей. Я нашла там и подругу на всю жизнь, и творческую судьбу.