– О, Сомин. – Джихун наклонился вперед и заключил ее в объятия. Ей хотелось оттолкнуть его, она чувствовала себя неловко из-за пролившихся с ее губ слов. Как испуганный ребенок. Но Сомин больше не могла это скрывать. Словно весь страх, пережитый этим летом, прорвался сквозь скрывавшие его стены.

Она вылезла из объятий Джихуна и отвернулась.

– Я не знаю, откуда берется это беспокойство. Оно всегда жило где-то внутри меня.

Джихун кивнул.

– Даже когда меня бросили родители, я знал, что они все еще живы. Знал, что они не совсем исчезли из моей жизни, как бы сильно так ни казалось. Но теперь… когда умерла хальмони, когда отца действительно больше нет…

Сомин подняла на него полные ужаса глаза. Она не собиралась бередить эти раны.

Она хотела было сказать, что им необязательно говорить об этом прямо сейчас.

Но Джихун увидел выражение ее лица и положил руку ей на плечо, успокаивая ее, хотя ему самому на глаза навернулись слезы.

– Кажется, я понял, – сказал он. – Я каждый день жалею, что не осознал вовремя, как много сделала для меня хальмони. И я каждый день жалею, что не успел сказать ей, как я горжусь тем, что меня вырастила именно она. Наверное, я тоже немного этого боюсь, боюсь потерять тебя. Потому что я тоже тебя сильно люблю.

Это была последняя капля. Слезы, которые Сомин сдерживала все это время, хлынули наружу.

Она наклонилась к нему, и они обнялись.

– Но, – проговорил он ей в волосы, – я также доверяю тебе. И я знаю, что если ты все-таки уйдешь, то когда-нибудь обязательно вернешься.

Сомин в замешательстве отстранилась:

– Я никогда не говорила, что хочу уйти.

– Я твой лучший друг, – сказал Джихун. – Ты думаешь, я не знаю, что ты хочешь уехать, как только мы окончим школу?

– Не навсегда, – быстро сказала Сомин, как будто ей нужно было защитить эту свою тайную мечту.

– Я знаю. – Джихун ободряюще кивнул. – И думаю, тебе следует рассказать об этом матери.

– Сейчас не самое подходящее время. – Сомин почувствовала нервный трепет в животе при одной только мысли об этом.

– Если ты так и будешь откладывать, то никогда ей не скажешь.

– А если она расстроится?