И завершает: «Жду ваших писем с жадностью. Мне скучно, грустно, тяжело, во всем неудачи, все противно. Но ни за что не увижусь с вами до тех пор, пока не почувствую, что совсем прошло чувство глупого человека, и что я совершенно верю вам, как прежде…»
Но письмо никак не оканчивается, он снова пытается убедить Валерию в ее ошибке. Вряд ли все это могло ей нравиться:
«Хорошего я невольно предполагаю в вас слишком много. Например, ежели бы вы мне рассказали всю историю вашей любви к Мортье с уверенностью, что это чувство было хорошо, с сожалением к этому чувству и даже сказали бы, что у вас осталась еще к нему любовь, мне бы было приятнее, чем это равнодушие и будто бы презрение, с которым вы говорите о нем, и которое доказывает, что вы смотрите на него не спокойно, но под влиянием нового увлечения».
И признание: «…да не дай Бог вам столько и так тяжело перечувствовать, сколько я перечувствовал в эти 5 месяцев». И ведь, судя по письмам, страдал. Александр Дюма недаром писал, что «ревность – это искусство причинять себе еще больше зла, чем другим».
И снова все-таки о возможности любви: «Ведь главный вопрос в том, можем ли мы сойтись и любить друг друга; для этого-то и надо высказывать все дурное, чтоб знать, в состоянии ли мы помириться с ним, а не скрывать его, чтобы потом неожиданно не разочароваться. Мне бы больно, страшно больно было потерять теперь то чувство увлеченья, которое в вас есть ко мне, но уж лучше потерять его теперь, чем вечно упрекать себя в обмане, который бы произвел ваше несчастие. – Ежели вас интересуют дамы и барышни Петербургские и Московские, то могу вам сказать, что их до сих пор решительно для меня нет.
Дороги, дороги! Сколько продумал он за время поездок. Железнодорожное сообщение между Москвой и Петербургом начало действовать в 1851 году. Поезда тогда ходили чуть меньше суток – около 22 часов. К 1856 году особых изменений не произошло. Можно было взять билет в 1 – й, 2 – й и 3 – й классы. У кого денег на такие билеты не было, ездили в товарных вагонах. И все же это удобнее и быстрее, чем на перекладных. За сутки есть время поразмышлять над жизнью, над судьбой. Наверное, уж Толстой не ездил в 3 – м классе, наверное, граф мог позволить себе 1 – й класс.
Дорога между двумя столицами изумительно красива. Природа там несколько иная, нежели в Тульской губернии. Более сурова. Леса, леса, леса – дремучие леса. А сколько рек! Сколько озер!
Немного в ту пору было мостов, но для строящейся Николаевской железной дороги мост в Твери был сооружен уже в 1850 году. Дорогу изначально делали без паромных переправ, которые крайне замедляли путь следования. Какие грандиозные стройки!
В Петербурге Толстому нет дела ни до чего, ни до каких «сладострастных» удовольствий. В мыслях одна Валерия. Написал резкое письмо. И сразу на попятную: «9 ноября. Мне так больно подумать о вчерашнем моем письме к вам, милая Валерия Владимировна, что теперь не знаю, как приняться за письмо, а думать о вас мне мало – писать так и тянет».
Заглаживая вину, тем не менее, проводит свою главную линию – жена должна соответствовать по своему умственному складу. А Валерия не начитана, не приучена к чтению. Это непорядок. Это необходимо исправить. И Толстой пишет: «Посылаю вам книги, попробуйте читать, начните с маленьких, с сказок – они прелестны; и напишите свое искреннее мнение… Посылаю вам еще Повести Тургенева, прочтите и их, ежели не скучно – опять, по-моему, почти все прелестно, а ваше мнение все-таки катайте прямо, как бы оно ни было нелепо. – Wage nur zu irren zu träumen! (нем. “Дерзай заблуждаться и мечтать!” – строка из стихотворения Шиллера “Тэкла”.
И размышления о жизни: «…вы еще не жили, не наслаждались, не страдали, а веселились и грустили. Иные всю жизнь не знают ни наслаждений, ни страданий – моральных, разумеется. Часто мне кажется, что вы такая натура, и мне ужасно это больно. Скажите, ежели вы ясно понимаете вопрос, такая вы или нет? Но во всяком случае вы милая, точно милая, ужасно милая натура. Отчего вы мне не пишете? Все, что я хотел вам писать об образе жизни Храповицких (Храповицкими Толстой звал себя и Валерию.
Большие, длинные, неровные по содержанию письма. Он объясняет их тем, что не знает «до сих пор вы мне больше доставили: страданий моральных или наслаждений».
То просит писать каждый день, то говорит, что «если нет потребности, не пишите».
И все-таки поучает: «Отлично можно жить на свете, коли уметь трудиться и любить, трудиться для того, что любишь, и любить то, над чем трудишься».
Нужно ли все это Валерии? Трудиться?
Хорошо видно, что Толстой уже собирается завершить письмо, а не может. Он не мог забыть и разговоры с сестрой в Москве. Мария Николаевна действительно была сторонницей женитьбы брата Льва на Валерии. Она и подсказала брату то, что девушка любит его и мало того, что любит, старается быть лучше день ото дня. Это Лев Николаевич отметил в повести «Семейное счастье», словно показывая великую силу любви, облагораживающей человека, делавшей его лучше и лучше.
Великолепны рассуждения героини:
«И удивительно, мне подумалось, каким необыкновенным чутьем угадывала я тогда все то, что хорошо и что надо бы любить; хотя я тогда еще решительно не знала, что хорошо и что надо любить. Большая часть моих прежних привычек и вкусов не нравились ему, и стоило движеньем брови, взглядом показать, что ему не нравится то, что я хочу сказать, сделать свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину, как мне уже казалось, что я не люблю того, что любила прежде. Бывало, он только хочет посоветовать мне что-нибудь, а уж мне кажется, что я знаю, что он скажет. Он спросит меня, глядя мне в глаза, и взгляд его вытягивает из меня ту мысль, какую ему хочется. Все мои тогдашние мысли, все тогдашние чувства были не мои, а его мысли и чувства, которые вдруг сделались моими, перешли в мою жизнь и осветили ее. Совершенно незаметно для себя я на все стала смотреть другими глазами: и на Катю, и на наших людей, и на Соню, и на себя, и на свои занятия. Книги, которые прежде я читывала только для того, чтобы убивать скуку, сделались вдруг для меня одним из лучших удовольствий в жизни; и все только оттого, что мы поговорили с ним о книгах, читали с ним вместе, и он привозил мне их…»
Но это из области Толстовской мечты… Валерия, в отличие от литературной героини Маши, книг не читала или, во всяком случае, не читала тех, которые хотелось бы Льву Николаевичу, чтобы читала. И это уже минус…