Штурма ждали. И потому, когда 12 ноября перебежал к нашим солдат иностранного легиона, Толстой записал с его слов, каковы были планы неприятеля: «Он (солдат) говорил, что 25 (по европейскому календарю.
23 ноября. Эски-Орда. «16 я выехал из Севастополя на позицию. В поездке этой я больше, чем прежде, убедился, что Россия или должна пасть, или совершенно преобразоваться. Все идет на выворот, неприятелю не мешают укреплять своего лагеря, тогда как это было бы чрезвычайно легко, сами же мы с меньшими силами, ниоткуда не ожидая помощи, с генералами, как Горчаков, потерявшими и ум, и чувство, и энергию, не укрепляясь, стоим против неприятеля и ожидаем бурь и непогод, которые пошлет Николай Чудотворец, чтобы изгнать неприятеля. Казаки хотят грабить, но не драться, гусары и уланы полагают военное достоинство в пьянстве и разврате, пехота – в воровстве и наживании денег…»
Здесь может показаться, что Толстой сгущает краски, но, увы, это не совсем так. Операция на Крымском театре военных действий держалась на мужестве солдат и офицеров младшего звена. Что же касается старшего командования, то лучшие из лучших погибали на бастионах, а худшие из худших, подобные Меншикову, наживались на войне, обкрадывали армию и всячески подыгрывали неприятелю.
Что касается дисциплины, то она моментально падает, как только в войсках понимают, что кругом измена, а не понимать этого было невозможно. Взять хотя бы обеспечение Меншиковым благоприятных условий высадки агрессоров в Евпатории и снабжении их запасами хлеба, будто случайно там позабытых. Он избавил войска вторжения от необходимости занимать десантные суда перевозкой продовольствия. Не случайно разместил склады в Евпатории, удобной для высадки десанта, а не где-то в отдалении от моря.
Противник готовит штурм
28 декабря 1854 года (9 января 1855 года) в Вене открылась конференция, в которой приняли участие послы России, Австрии, Франции и Англии. Россия отвергла притязания союзников, ведь на Балтике и Белом море, на Дальнем Востоке и в Закавказье русским войскам сопутствовал успех. Да и к началу 1855 года совокупные русские силы в Крыму превосходили силы союзников, хотя гарнизон Севастополя и был немногочислен. Понимая, что лучшая помощь Севастополю – активные действия армии Меншикова, император требовал от главнокомандующего активности. И Меншиков действовал, но, как казалось со стороны, нерешительно, а на самом деле просто преступно. К примеру, для наступления на Балаклаву он направил меньшую часть имеющихся у него войск. Несмотря на мужество русских солдат и офицеров, добиться успеха не удалось, ибо противник имел хорошие позиции и численное превосходство. Под Инкерманом Меншиков умудрился потерять 12 тысяч человек, ничего не добившись.
Но сама природа была не на стороне союзников и подыгрывавшего им Меншикова. В.Ф. Иванов писал: «Зима была необыкновенно сурова для Крыма, и союзные войска страдали от холода. «Морозы губят у неприятеля людей и лошадей», – писал сам князь Меншиков военному министру.
Восточную войну 1853–1856 годов принято почему-то называть только Крымской и говорить только о Севастопольской обороне, закончившейся после 349 героических для Русского гарнизона дней оставлением части города. Обращаю внимание – именно части города. Была оставлена только Южная сторона, превращенная вражеским артиллерийским огнем в сплошные руины. На Северную сторону Севастополя нога вражеского солдата не ступала.
Историки дошли до абсурда. Пишут об обороне Соловецкого монастыря «в ходе Крымской войны», об обороне Петропавловска-Камчатского «в ходе Крымской войны» и так далее. А была Восточная война 1853–1856 годов. И Лев Толстой ни разу не использовал термин «Крымская война». Только Восточная! И оборона Севастополя. Действия в Крыму не могут называться войной, ибо захватили лишь пространство от Евпатории до Севастополя. Даже к Бахчисараю и Симферополю противник прорваться не мог. Врагом была занята незначительная территория полуострова. И Севастополь взят не был, а занята лишь его часть – Южная сторона!
Передышки – время для греха
Толстой не любил передышек. Когда вокруг все гремит, когда падают ядра, рвутся гранаты, не до карт. Не говоря уже о других деяниях, почитаемых Толстым за величайшие грехи. Как видим, о женщинах он практически в дневнике не писал. Не до того.
Толстой все еще находился на артиллерийских позициях на реке Бельбек под Симферополем. 23 января 1855 года он записал: «Был в Севастополе, получил деньги, говорил с Тотлебеном, ходил на 4 – й бастион и играл в карты. Собой очень недоволен».
Недоволен тем, что не удержался от игры. Но недовольство ни к чему не привело. 28 января новая запись: «Два дня и две ночи играл в штосс. Результат понятный – проигрыш всего ясно-полянского дома. Кажется, нечего писать – я себе до того гадок, что желал бы забыть про свое существование. Говорят, Персия объявила войну Турции, и мир должен состояться». 2 февраля следующая запись: «Мне мало было проиграть все, что у меня было, я проиграл еще на слово Мещерскому 150 р., которых у меня нет. В эту же поездку показывал свой проект о переформировании батарей Сакену. Он совершенно со мной согласен. Признаюсь, что теперь, когда я подаю проект, я ожидаю за него награды. В наказание и в вознаграждение за свой проигрыш обрекаю себя работе за деньги. Впрочем, кажется, что я вовсе не могу этого.
Все описанные многократно ужасы обороны были позже, когда после смерти великого государя Николая Павловича удалось через окружение нового императора ослабить оборону. Да и то ведь стояли, держались, город не сдали, на Соловках отбили врага, на Балтике отбили, на Камчатке отбили, а на юге генерал Муравьев наголову разбил турок и взял Карс! А это близкий выход к теплым морям, ужас для Запада. После Карса уже не до Севастополя – довольствовались лишь его частью.
Толстой рвался в бой… «В Евпатории дела – просился туда, но тщетно».
Что же касается Евпатории, то тут он упомянул об известной операции, проведенной генералом Степаном Александровичем Хрулевым (1807–1870). Генерал замечательный, но операция не была обеспечена А.С. Меншиковым, хотя и проводилась по его инициативе и его приказу. Диспозицию Меншиков вручил Хрулеву 31 января. Дело началось 5 февраля на заре. Противник был готов к встрече наших войск. Меншиков передал диспозицию и подчиненному генералу, и командованию войск, против которых Хрулев действовал. Потери были большими. Убитыми 168, ранеными и контужеными 583 и пропавшими без вести 18.
А против позиций батареи – тишина. Толстому она никак не была нужна. 8 февраля он писал: «Опять играл в карты и проиграл еще 200 р. сер. Не могу дать себе слово перестать, хочется отыграться, a вместе могу страшно запутаться. Отыграть желаю я все 2000. Невозможно, а проиграть еще 400, ничего не может быть легче; а тогда что? Ужасно плохо».
12 февраля. «Опять проиграл 75 р. Бог еще милует меня, что не было неприятностей; но что будет дальше? Одна надежда на Него! Время, время, молодость, мечты, мысли, все пропадает, не оставляя следа. Не живу, а проживаю век. Проигрыш заставляет меня немного опомниться. Я писал Столыпину, чтобы он выхлопотал меня в Кишинев. Оттуда уже устрою одно из этих двух».
Вот так, просился в Крым, а тут тишина. Он не мог предполагать, что самые горячие деньки «Севастопольской страды» еще впереди.
Он еще не знал, что произошло в Петербурге. В ту пору известия приходили не слишком быстро. 20 февраля: «Не совсем достойные вероятия люди рассказывали мне нынче много новостей. Редут, против которого была отбита атака Селенгинским и Минским полком, построен по назначению и воле Государя. Меншиков будто уехал в Петербург и место его должен заступить Горчаков. Пруссия будто объявила войну Австрии. Послезавтра еду в Севастополь и узнаю все подробно. Нынче писал и завтра буду писать проект с тем, чтобы показать его Сакену».