Книги
Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни
Севастополь под угрозой
Толстой неоднократно отмечал в дневнике, что переживает за Севастополь, что его тревожат события, которые развертываются в районе города-крепости. К сожалению, к тому, что создал Потемкин, мало что добавилось за последующие годы. Сначала не до того было. И даже такой замечательный самодержец, как Павел Петрович, питая не слишком добрые чувства к Потемкину, не понял, сколь важна черноморская твердыня. Александр Первый и вовсе не интересовался обороной России. А Николай Первый вынужден был решать множество важнейших вопросов внутренних, а потому доверился лжедипломатам типа «австрийского министра русских иностранных дел», как его называли в ту пору – Нессельроде.
Враги России сумели внушить государю, что никакая война не грозит нам. А некто Канкрин даже отговорил от строительства железной дороги в Крым. Ведь важность железных дорог была оценена не сразу. Ну а враги России старались из всех сил, чтобы император не понял необходимости провести магистраль в этот важный регион. Даже построили потешную железную дорогу в Царское Село и все сделали так, что она действительно выглядела сооружением для потехи.
Но я несколько отвлекся… Лев Толстой был далек от размышлений о стратегии подготовки к войне. Он пока еще, как младший офицер, мыслил даже не на оперативном, а на тактическом уровне. Талант писателя не предполагает наличие безусловного таланта полководца – это разные вещи. Среди писателей немало военных, но среди писателей нет полководцев. Ближе всех к рангу военачальника стоял Денис Давыдов, дослужившийся до чина генерал-лейтенанта. В литературе его достижения в военном деле слишком упростили, превратив великолепную идею создания армейских летучих отрядов в обычное партизанское движение. Что хоть и близко внешне, но далеко не одно и то же.
Толстой просто служил, а командир невысокого ранга не стремится вникать в оперативные планы, поскольку это, во-первых, невозможно из-за недостатка информации, а во-вторых, бессмысленно. Лев Толстой был командиром взвода – по-разному назывались должности, но суть одна: взвод – это, как правило, два орудия, взвод решает задачи, как правило, в составе батареи. Должность командира батареи, командира роты – особая должность. В советское время роту и батареи считали центром воспитательной работы. Едва ли по сути что-то было иначе прежде и что-то изменилось после разрушения советской власти. Рота – это компактное, обособленное проживание личного состава. Если есть казарма – в казарме, если в населенном пункте, на постое, тоже создавались условия, чтобы роты или батареи были собраны так, чтобы личный состав находился под постоянным вниманием командира. Возможно, кого-то удивит, что Лев Толстой мог позволить себе писать книги, вычитывать корректуры, которые иногда удавалось прислать ему издателям. Если бы он был командиром батареи, наверное, времени оставалось бы неизмеримо меньше. А тут командир батареи занимается и снабжением, и питанием, и размещением, и многими другими вопросами, а командир взвода только обучением. Насколько сам Лев Толстой был подготовлен теоретически, остается только гадать – никакого специального образования он не получил. Ну а учился сам, где с помощью старших, где самостоятельно, уже в боевой обстановке. А наука артиллерийская далеко не проста. Ведь надо знать орудия, надо уметь ухаживать за ними, поправлять недостатки, а главное, стрелять в цель.
Но основы знаний Толстой получил и мог позволить себе заниматься вещами посторонними. Он оценивал обстановку, но не всегда верно.
21 октября записал: «Много прожил я жизни в эти дни. Дела в Севастополе все висят на волоске».
Волнует его и вопрос личного проекта журнала: «Пробный листок нынче будет готов…» и он опять мечтал ехать.
Ну и опять о своих грехах: «Я проиграл все деньги в карты». Из чего следует очередное «заклинание»: «Важнее всего для меня в жизни исправление от лени, бесхарактерности и раздражительности».
И лишь 2 ноября 1854 года в Одессе он делает запись, посвященную боевым действиям в Крыму, и впервые не говорит о своих недостатках, а лишь беспокоится, успеет ли принять участие в обороне города. Он делает вывод, который впоследствии станет основой основ нравственного характера его батальных произведений: «Велика моральная сила Русского народа. Много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к Отечеству, восставшее и вылившееся (из) несчастий России, оставит надолго следы в ней. Те люди, которые теперь жертвуют жизнью, будут гражданами России и не забудут своей жертвы. Они с большим достоинством и гордостью будут принимать участие в делах общественных, a энтузиазм, возбужденный войной, оставит навсегда в них характер самопожертвования и благородства».
И волнения истинного патриота, такого, каким он показал себя еще в самом своем детском сочинении, дарованном Татьяне Александровне Ергольской: «Я не успею приехать раньше 5 – го, но мне чудится, что я еще не опоздаю».
20 сентября. «Утро хлопотал о деньгах и переводе». А между тем 13 (25) сентября 1854 года в Севастополе было объявлено осадное положение. Этот день считается началом 349 дневной героической обороны города.
Против Русского гарнизона Севастополя, насчитывавшего 18 тысяч солдат и матросов, союзники сосредоточили 60 тысяч человек. Общая же численность войск союзников в Крыму была доведена до 120 тысяч.
Севастополь был подготовлен к обороне со стороны моря. Его прикрывали 13 береговых батарей. Но союзники уже имели на вооружении паровые корабли, более маневренные и подвижные. Опасаясь их прорыва на внутренний рейд, в результате чего гарнизон оказался бы полностью отрезанным, командованием было принято решение перегородить вход в бухту. С этой целью были затоплены 5 из 14 парусных линейных кораблей и 2 из 7 парусных фрегатов. Остальные корабли принимали участие в обороне своими орудиями.
Французский главнокомандующий, узнав о затоплении флота, вспомнил 1812 год и воскликнул: «Это начало Москвы!» Интересно, вспомнил ли он, чем окончилось вступление Наполеона в Москву?
Союзники, однако, не решились наступать на город с севера, поскольку в этом случае на их фланги и тыл могли воздействовать основные силы русских войск. Они предприняли глубокий обход и через Инкерман подошли к городу с юга. Англичане заняли Балаклаву, а французы – Камышовую бухту.
Государь же, правильно оценив, что судьба войны теперь решается в Крыму и не просто в Крыму, а именно в Севастополе, отправил в эту славную русскую твердыню своих младших сыновей Николая и Михаила. Великий Князь Николай Николаевич по прибытии в Севастополь обнял Тотлебена и сказал: «Государь приказал мне вас поцеловать!»
Но вести из Крыма были неутешительными. 31 октября Государь писал: «Не унывать… Скажите вновь всем, что я ими доволен и благодарю за прямой Русский дух, который, надеюсь, никогда в них не изменится. Пасть с честью, но не сдаваться и не бросать…». А 23 ноября он признавался в письме: «Хотелось бы к вам лететь и делить участь общую, а не здесь томиться беспрестанными тревогами всех родов».
Севастополь оказался в критическом положении. Однако союзники некоторое время медлили и не решались сразу начать штурм. Между тем начальником обороны города 8 (20) сентября был назначен контр-адмирал В.А. Корнилов, а начальником обороны Малахова кургана – контр-адмирал В.И. Истомин. Эскадрой командовал вице-адмирал П.С. Нахимов. Они начали деятельную подготовку к обороне города и с помощью населения сумели в кратчайшие сроки создать по чертежам Государя семикилометровый оборонительный рубеж с восемью бастионами и промежуточными укреплениями.