Книги
Женщины Льва Толстого. В творчестве и в жизни
Итак, Лев Толстой в Бухаресте, на Дунайском театре военных действий Восточной войны 1853–1856 годов.
Война, начавшаяся в 1853 году столкновением с Турцией, оказалась суровой и серьезной для России, поскольку вскоре к Турции присоединились Англия и Франция, да еще некая Сардиния, которую и на карте не разглядеть, но уж больно желавшая «отблагодарить» Россию, за то, что именно русские воины под командованием Суворова в 1799 году спасли ее от порабощения наполеоновской бандой.
Поводом к новой войне был конфликт между Россией и Францией по вопросу прав православного духовенства и католиков в Палестине. Речь шла о покровительстве над Святыми местами в Иерусалиме, связанными с земной жизнью Христа. Турецкий султан решил вопрос в пользу Франции. Император Николай I направил в Константинополь представительное посольство, но султан и после этого не отказался от своего решения. Россия сделала еще более резкие заявления, вступаясь за попранные права православия. В ответ на это английская и французская эскадры вошли в проливы, явно оказывая покровительство Турции и угрожая России. Русские войска вступили на территорию Молдавии. 4 октября 1853 года Порта объявила войну России. 18 ноября того же года адмирал Павел Степанович Нахимов наголову разбил турецкий флот, базировавшийся на Синоп. Эта блистательная победа испугала англичан и французов. Англия и Франция выступили на стороне Турции.
Военный историк и теоретик, генерал от инфантерии Андрей Медардович Зайончковский (1862–1926) в книге «Восточная война, 1853–1856» по поводу обстановки, сложившейся в стране в канун войны, писал: «Грозовые тучи, нависшие над всем пространством России в виде состоявшегося разрыва с западными странами и возможности нападения врага на все обширные границы нашего отечества, заставили все русское общество особенно чутко относиться к тому, что делалось на берегах Дуная. […] Нам так хотелось какого-нибудь блестящего дела у Горчакова и хотелось не только во славу русского оружия, но как необходимого удара грома, который должен был уменьшить дерзость врагов России, искусно завязавших из злобы, ненависти и злословия мертвую петлю вокруг шеи русского колосса».
А ведь война явилась не просто войной. Историк П.В. Безобразов отметил: «Восточный вопрос был причиной последней нашей войны с Францией. Крымская кампания возгорелась из-за вопроса, который многим казался пустым и не стоящим внимания, из-за ключей Вифлеемского храма. Но дело заключалось, конечно, не только в том, кому будет принадлежать Вифлеемская святыня. Император Николай Павлович выступал в роли, какую принимали на себя все русские цари, начиная с Иоанна Грозного, в роли покровителя и защитника Православного Востока». Напомним, что говорил об Императоре Николае Павловиче митрополит Платон (Городецкий, 1803–1891), Киевский и Галицкий: «Я Николая ставлю выше Петра. Для него неизмеримо дороже были Православная вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра. Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному Русскому, и в особенности тому, что стоит во главе и в основе Русского народа и Царства – Православной вере. То был истинный Православный, глубоко верующий Царь».
Русская армия насчитывала около 700 тысяч человек, к тому же она уступала в вооружении и боевой технике. Наши сухопутные части были вооружены в основном кремневыми гладкоствольными ружьями. Дальность стрельбы была значительно меньше, чем у нарезного оружия союзников. А дальность прицельного выстрела зачастую решает исход боя, ибо тот, кто имеет вооружение с большей дальностью стрельбы, может просто не подпустить к себе неприятеля, сразив его за пределами досягаемости его оружия.
Понимая, что лишь решительными успехами можно удержать от вступления в войну все новые и новые страны Европы, император Николай Павлович уже 11 (23) марта 1854 года приказал форсировать Дунай у Браилова, Галаца и Измаила. Русские войска перешли в успешное наступление и захватили крепости Исакча, Тульча, Мачин. Сколько раз русские воины брали эти крепости в непрерывной череде турецких войн! И всякий раз посредничество в переговорах, в первую очередь английских и французских политиков, приводило к их оставлению по мирным договорам. Успех на Дунае не удалось закрепить из-за того, что Австрия, поначалу соблюдавшая нейтралитет, стала проявлять враждебность, и возникла опасность нанесения ударов во фланг и тыл русским войскам. Император приказал И.Ф. Паскевичу отвести войска от Дуная. Молдавия и Валахия были оккупированы австрийцами.
В 1854 году уже стало совершенно ясно, что война не окончится скоро и что главные битвы впереди. В начале года еще казалось, что главные события будут развиваться на Западе, а потому Лев Толстой попросил направить его в Дунайскую армию.
9 января 1854 года юнкер Толстой за отличие в боях был произведен в прапорщики и подал рапорт по команде с ходатайством о направлении на Дунайский театр военных действий. А вскоре он получил предписание прибыть в распоряжение штаба Дунайской армии. Штаб располагался в Бухаресте. В ту пору это название писалось как Букарест. Он был построен примерно в XVI веке, во всяком случае первое упоминание в документах о нем – в 1459 году. Вскоре после Восточной войны – в 1862 году – он стал столицей Румынии.
И вот Толстой в Бухаресте. По прибытии его прикомандировали к штабу начальника артиллерии Дунайской армии генерала А.О. Сержпутовского. Ну а там вскоре направили в батарею 12 – й артиллерийской бригады, входившей в состав отряда генерал-лейтенанта П.П. Липранди. Отряд осаждал турецкое укрепление Калафат.
Итак, новое место службы. Лев Толстой уже не юнец, не нюхавший пороху, он произведен в чин прапорщика, его уже представляли к награде, но получению ее помешало то, что к тому времени не было определено его положение в действующей армии.
Дневниковая запись от того же числа сообщает: «…Неужели снова начнется для меня пора испытаний?! Впрочем, я сам виноват, счастье избаловало меня: я опустился и во многом имею упрекнуть себя со дня выезда моего из Курска и до сей минуты. Грустно убедиться, что я не умел переносить счастья так же, как и не умел переносить несчастья. Нынче пойду к командиру дивизии в корпусной Штаб…»
Служба началась, но как-то вяло.
С офицерами занимались теорией, с личным составом батарей отрабатывали действия у орудий, добивались слаженности в расчетах. Теория действительно казалось скучной, хотя Лев Толстой не мог не оценить то, что командование постоянно обобщало опыт боевых действий против турок. Каждый противник имел свои особенности. Это молодой прапорщик понял достаточно хорошо, повоевав на Кавказе. А здесь, здесь было все несколько иначе. Так, в своей записке по тактике действий командующий войсками отметил, что «турки преимущественно дерутся за укреплениями или за местными закрытиями, стараясь более всего нам вредить сильным ружейным огнем».
Далее определялись основы тактики действий артиллерии: «Этому (ружейному огню) мы должны противодействовать могущественным и преимущественно продольным артиллерийским огнем; атаку же вести лишь на открытой местности, стараясь всеми силами обходить укрепленные пункты. В случае необходимости штурмовать какую-либо часть занятых неприятелем насыпей рекомендовалось предварительно обстрелять их сосредоточенным перекрестным артиллерийским огнем и огнем штуцерных, которые должны были преимущественно действовать по начальникам и по артиллерийской прислуге неприятеля. Огонь должен продолжаться не менее часа, пока не поколеблет обороняющегося, после чего лишь может начаться атака пехотой. Предварительно вперед на картечный выстрел выдвигается артиллерия, а пехота следует в ротных колоннах, прикрытых цепью застрельщиков; шагах в 200 позади первой линии идут батальоны в колоннах к атаке. Ротные колонны отнюдь не стреляют, но, приблизившись на 200 шагов к пункту атаки, бросаются в штыки; сзади идущие батальоны их поддерживают или повторяют атаку. Вообще при штурме предлагалось батальоны вести колоннами, построенными в две линии на дистанции не ближе 200 шагов, чтобы обе линии не попадали одновременно в черту неприятельского ружейного или картечного огня. Взаимное расположение батальонов обеих линий предпочиталось в шахматном порядке».
Анализируя тему занятий, Лев Толстой понял, что в предстоящих боях артиллерии будет уделено важнейшее значение. Но когда начнутся эти предстоящие бои, долго не прояснялось. Опытные офицеры поговаривали, что, видимо, западное направление в этой войне становится не самым главным. Все смотрели на юг, гадали, где нанесет противник уже соединенными силами Англии, Франции и Турции основной удар. Все чаще на устах офицеров звучал Севастополь.
15 июня Лев Толстой, пока совсем без радости, писал в дневнике: «Ровно 3 месяца промежутка. 3 месяца праздности и жизни, которой я не могу быть доволен».
Упомянул и о вхождении в новый коллектив: «С офицерами бы я ладил, и с батарейным командиром умел бы устроиться. […] Откомандирование меня в штаб пришло в то самое время, когда я поссорился с батарейным командиром, и польстило моему тщеславию».
А между тем авторитет рос благодаря тому, что Толстой все тверже входил в литературу.