— Да, не то бы… Меня ведут через вашу огромную квартиру на одной ноге и укладывают на мягкую постель в темной комнате, откуда мне слышно, как вы смеетесь, поете, танцуете, бранитесь. Мне больше не больно, мне хорошо, здесь, на моем месте, в стороне от всех, одному.
— Ну и?
— И вдруг открывается дверь, и, как волшебное видение, ко мне подходишь ты. Я вижу сначала твою грудь, обтянутую черным свитером с высоким воротником. Едва различаю твое лицо. Мои очки лежат на ночном столике, а я боюсь шевельнуться, чтобы не разрушить чары твоего чудесного явления.
— Так вот, это была не я.
— Ты спрашиваешь меня дружелюбным грудным голосом, ТВОИМ голосом: «Тебе больно?» Я киваю и даже убедительно морщусь от боли. Ты наклоняешься ко мне, твой свитерок соприкасается с моим свитером, и твои губы сладко целуют меня в уголок моего ошеломленного рта. Потом ты, как эльф, выскальзываешь в приоткрытую дверь, кинув мне на прощание ободряющий взгляд. Вот. Вот наш первый поцелуй.
— В твоих снах, да. Никогда я этого не делала, никогда. С какой стати мне это делать? Мы были едва знакомы, говорю же тебе.
— Да, да, я знаю, и вдобавок ты терпеть меня не могла. Но я до сих пор чувствую твои губы так близко к своим.
— Во-первых, этого никогда не было, во-вторых, это не имеет никакого отношения к первому поцелую, это был разве что, и то едва ли, дружеский чмок.
— Да, но для меня этот чмок был нашим первым поцелуем. Тем, что вдохнул в меня веру в себя, пусть даже на секунду-другую.
— Это был не поцелуй! И этого никогда не было, разве что в твоем больном воображении.
— Согласен, но для меня это поцелуй, который я помню и буду помнить до конца своих дней.
Балашова
В ту пору у меня был еще один случай укрепить свое пошатнувшееся эго. Одно время я посещал курсы Тани Балашовой[28].
Однажды субботним утром — я приходил только по субботам — Балашова расхаживала по классу, кипя гневом. Ее любимые ученики и ученицы, все глубокие невротики, не подготовили новых сцен. Вне себя, она скандировала: «Сцены! Сцены! Сцены! Мне нужны сцены!» — как вдруг остановилась передо мной и спросила звенящим от гнева голосом:
— Что вы здесь делаете, молодой человек?
— Слушаю, мадам.
— Слушаете? Сюда приходят не слушать! Сюда приходят работать! Или вообще не приходят!
Она окинула разъяренным взглядом все свое поголовье.
— Мадам, я работаю.
— Вы работаете? Над какой же сценой вы работали?