Из совещательной в зал суда приговор, по обыкновению, нес сам председательствующий, отдельно от бумаг суда и следствия, в белой сафьяновой папке - цвет чистой совести.
Мы входим с вами, дорогой читатель, в прошлый век под своды старого суда старой Самары…
- По указу его императорского величества… - размеренно и негромко звучит голос председательствующего.
А через две-три минуты мы уже знаем, чем завершился второй тур полемики Радковского с Ульяновым. Председательствующий читает:
- Первое преступление, в котором признан виновным подсудимый Бамбуров, - крало со взломом из обитаемого помещения - предусмотрено в первой части тысяча шестьсот сорок седьмой статьи Уложения и подвергает виновных наказанию по третьей степени тридцать первой статьи Уложения. Такому наказанию и подлежал бы подсудимый, но так как присяжные заседатели признали, что Бамбуров действовал под влиянием крайности и по неимению средств к пропитанию, то, согласно второго пункта тысяча шестьсот шестьдесят третьей статьи Уложения, суд находит справедливым определенное по закону наказание уменьшить на две степени, назначив оное по пятой степени тридцать первой статьи Уложения в низшей мере100.
Итак, эпилог.
Судьи отступают от чрезмерной жестокости закона. Это успех Ульянова. В приговоре называется статья 1663, норма чрезвычайной снисходительности - и это успех Ульянова. Но, утвердившись на милостивой норме, - на статье 1663 - и тем, казалось бы, открыв себе путь к наказанию по третьей степени 33-й статьи (о чем просил Ульянов), коронное трио неожиданно принимает сторону прокурора и отвешивает наказание по пятой степени этой же статьи.
Правда, наказание судьи берут с нижней полочки облюбованной ими пятой степени, самое мягкое, но и оно, самое мягкое - год арестантского отделения.
Год.
Чтобы сделать в сторону смягчения три шага, чтобы сделать четыре, пять, чтобы увидеть в преступлении Бам-бурова несчастье Бамбурова, нужна была другая Россия, другой суд. Не тот, что лишь изображал охрану порядка, будучи на деле «…слепым, тонким орудием беспощадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка» [101] - так характеризовал его позже сам Ленин, - а суд новый, народный, «вернее, советский», по его же выражению, «…построенный на принципе участия трудящихся и эксплуатируемых классов, - и только этих классов, - в управлении государством»102.
Погоня за прошлым привела меня в Ленинград на квартиру Вентцель.
Встреча.
Потом еще одна.
Фаина Филипповна не совсем здорова. За окнами - хмурое небо из «Медного всадника», ненастье давит и угнетает. Стараясь не докучать собеседнице подробным выспрашиванием, я краток, бережен, как мне кажется, но она сама потакает моему любопытству, охотно отвечает и тоже спрашивает.
- Если ты украл булку хлеба, тебя посадят в тюрьму, если ты украл железную дорогу, тебя сделают сенатором. А ведь здорово! - Незрячие ее глаза обращены в мою сторону. - Кажется, я скажу сейчас ужасную банальность: тогдашняя Самара могла бы доказывать справедливость этой поговорки не только примером Бамбурова.
- Это подразумевается, конечно.
- Я не совсем точно изъясняюсь. Бамбуров - первая строка поговорки, Самара же знавала и вторую.
- В буквальном значении? Кто-то украл железную дорогу, и его сделали…
- Гласным городской думы. Правда, чуть попозже и не в Самаре. Это был громадный нечесаный купчина с бородой раскольника и настороженной улыбкой. У нас в доме он говорил с отцом об одном и том же - о мостах, о дерновке насыпей; и он и отец выполняли тогда заказы железных дорог. И вот - это же поразительно - наш знакомый, не таясь от полиции, украл где-то на Волге лесную биржу, платформ на сто, не меньше. Гарин-Михайловский как-то шутил, что этой прорвы леса ему бы хватило на железнодорожную ветку, что он тогда строил.
- Дело дошло до суда?