Дмитрий Никифорович Кайгородов родился в Полоцке (сегодня Беларусь), где его отец преподавал математику в военной академии[276]. В воспоминаниях о своем детстве, опубликованных, когда ему было почти шестьдесят, Кайгородов рассказывает об отцовском саде: «Этот сад был колыбелью моей любви к цветам, деревьям, птицам – ко всей природе, – любви, доставившей мне столько радостей и столько светлых дней в моей жизни!..» [Кайгородов 1905: 77]. Отец здесь выглядит увлеченным садоводом-любителем, внушающим, насаждающим и прививающим своему сыну любовь к природе и умение наслаждаться трудом: даже в этом коротком отрывке легко угадываются страсть уже повзрослевшего лесовода к обучению и внимание к сезонным переменам в природе. Отец Кайгородова выступает идеальным наставником в вопросах экологии, воспитывая сына, разбирающегося в форме семян, сортах яблок и голосах птиц и присоединяющегося к садовым работам как к некоему увлекательному обучению и игре. И пусть он не пишет об этом в мемуарах, но чему Кайгородов точно научился у отца – так это умению объединять на первый взгляд несочетаемые поэзию и измерения: он был математиком, проводившим свой досуг за работой в саду.

Учился Кайгородов в Полоцке, в той же военной академии, где преподавал его отец, и по окончании ее в девятнадцать лет поступил на службу в артиллерию. После обучения в Петербурге на военного инженера он два года прослужил в Польше, где укрепился его интерес к естествознанию[277]. В 1867 году он вернулся в Россию в звании офицера и поступил на Охтинские пороховые заводы, располагавшиеся к востоку от Санкт-Петербурга, на реке Охте. Это было в высшей степени подходящее место для человека с увлечениями Кайгородова. Фабрика с середины XVIII века занимала территорию вдоль Охты, в нескольких километрах от того места, где она впадает в Неву; приблизительно 5747 гектаров были отданы под заказник, с тем чтобы этот лес мог обеспечить необходимое топливо для производства боеприпасов, а в 1868 году около трети его передали Министерству государственных имуществ, чтобы устроить там экспериментальный лес для обучения лесоводов. Впоследствии лесхоз перешел под руководство Александра Рудзкого[278]. Сам завод играл ключевую роль в наращивании военной мощи России, а пороховое производство имело тесные связи с кораблестроением и Военно-морским флотом. Корпуса завода были расставлены далеко друг от друга во избежание катастрофы в случае взрыва одного из них: с 1720 по 1872 год на нем произошло девяносто два взрыва, а случившийся в августе 1858 года был таким мощным, что выбил стекла из окон Смольного монастыря и Таврического дворца, находящихся в центре Петербурга [Краснолуцкий 2011: 327]. В 1880-е годы завод стал площадкой для экспериментов по производству бездымного пороха, проводимых министерством при участии Д. И. Менделеева; к первому десятилетию XX века на производстве трудилось до тысячи рабочих, а к началу Первой мировой войны их число выросло до 2820 человек, включая мужчин, женщин и детей [Краснолуцкий 2011: 331]. Р. В. Бобров, рассказывая о годах службы Кайгородова на заводе, описывает его идиллическую пригородную атмосферу, скорее напоминающую деревню, чем городской промышленный комплекс. Но есть ли основания верить, что условия труда там были значительно лучше, чем на остальных быстрорастущих предприятиях города? Один из советских источников называет началом революционной деятельности на Пороховых 1874 год, когда там открылась подпольная библиотека, а народовольцами, членами радикальной организации, созданной для насильственного свержения царизма, был организован тайный кружок. Интерес революционеров к работе на заводе по производству боеприпасов был понятен: готовившие покушения на Александра II добывали начинку для бомб именно здесь [Краснолуцкий 2011: 332]. Неизвестно, был ли наш молодой артиллерийский офицер в курсе волнений среди рабочих; так или иначе, интересы Кайгородова увели его с завода и привели к охране лесов[279].

Производство пороха и амуниции было в значительной мере сезонным мероприятием – вот почему (помимо значительной отдаленности цехов по изготовлению пороха друг от друга) Кайгородов мог все больше времени проводить за своим любимым делом – обходить леса и поля Охтинского заповедника. Осознав, что его призвание состоит совсем не в совершенствовании производства взрывчатых веществ, Кайгородов в двадцать три года поступил в Санкт-Петербургский лесной институт (в те годы называвшийся земледельческим), что привело к его переезду на север и немного на запад – в Лесной, район на северо-восточной окраине города. Ф. К. Арнольд был там профессором, а А. Ф. Рудзкий – одним из студентов-старшекурсников, которому вскоре суждено было стать коллегой Кайгородова[280]. В 1872 году Кайгородов защитил кандидатскую диссертацию на тему «Производство уксуснокислой извести, как предмет мелкой заводской промышленности в Ярославской губернии», а затем провел два года за границей (в Тарандской лесной школе в Саксонии и на лесной кафедре Цюрихского политехнического университета), после чего вернулся в Петербург. В 1875 году он был назначен руководить кафедрой лесной технологии в Лесном институте и занимал эту должность до 1905 года [Разгон 1983: 61].

В конце XIX века окрестности Лесного института были популярным районом летних дач, но в первые декады XX столетия промышленность стала сдвигаться на север: машиностроительный завод «Айваз», где стали делать первые в России лампочки, был построен в северной части Лесного и превратился в масштабный промышленный комплекс, на котором к 1914 году трудилось шесть тысяч человек[281]. В течение первых двух десятилетий своей службы в институте Кайгородов жил там же; в 1903 году они с супругой наконец смогли построить и обставить собственный дом, сдержанно-элегантный, в стиле северного модерна, с большим садом, где Кайгородов выращивал цветы[282]. Здание сохранилось и располагается на севере Санкт-Петербурга, в двадцати минутах ходьбы от института. Регулярные утренние прогулки, вдохновившие студентов на сочинение стишка из эпиграфа, год за годом осуществлялись по извилистой дорожке, проходившей по арборетуму института, а впоследствии – вдоль Золотого пруда напротив дома. Из этого тихого уголка империи, из дачного поселка, куда только началось наступление индустриализации, доброжелательный профессор описывал для соотечественников природу рядом с ними.

С 1872 года и до самой своей смерти в 1924 году Кайгородов много писал и часто выступал публично в самых разных жанрах и на разные темы, почти всегда имевшие отношение к русским лесам. Подборки его колонок стали книгами о птицах и о лесах России, а также хрестоматиями для школьников; он писал очерки о рыбалке, о педагогике, о природном календаре и о том, как важно водить детей на природу; он высказывался на тему климата и его влияния на живые организмы и периодически участвовал в дебатах по поводу защиты прав животных. Его «лексические» экскурсы в терминологию лесоводства в словаре В. И. Даля сближают Кайгородова-филолога с Кайгородовым-натуралистом¹¹. Он переводил английскую писательницу-анималистку Элизу Брайтвин, которая, как и он сам, сочиняла очерки о природе и тематические сказки [Брайтвин 1897]. Он написал большой текст о Чайковском и природе [Кайгородов 19076]. // параллельно с созданием целого ряда эссе и увлеченными экскурсами в педагогику, музыку, орнитологию и мемуарный жанр он писал академические статьи о паразитах осиновой трухи (1870), об использовании динамита при выкорчевке (1877) и о соотношении ширины древесного кольца и удельного веса еловой древесины (1900).

Вдобавок к научным и художественным трудам Кайгородов с 1883 года начал писать колонки для «Нового времени» – крупной ежедневной газеты, выпускавшейся тем же издательством, которое печатало и его собственные книги. В этих колонках [283] с читателем делились приметами, касающимися смены сезонов в Петербурге и его окрестностях. Неделю за неделей читателей информировали об изменении температуры и погоды за предшествовавшие дни, рассказывали, что должно зацвести, какие птицы – прилететь. Эти фенологические записки вызвали огромный резонанс среди читателей газеты, которые начали отвечать на информацию из колонок своими собственными наблюдениями, рассказывая о наступлении весны или осени в своих родных местах. Оценив возможности более широкой сети наблюдений, в 1895 году Кайгородов опубликовал в нескольких газетах объявление, призывая читателей присылать ему собранные ими данные. Отклик был невероятным: до своей смерти Кайгородов получил около 23 000 писем со всей России, из которых, как утверждает один хвалебный источник, он ни одного без исключения не оставил без ответа [Игнатьев, Мартынов 1991: 132][284]. Благодаря этой сфере своей деятельности Кайгородов и заслужил титул «отца русской фенологии». Пусть он и не был первым русским, отслеживающим сезонные изменения, но он первым создал такую обширную сеть наблюдателей, воспользовавшись новыми возможностями в виде ежедневных газет, для того чтобы объединить фенологов-любителей со всех концов России[285]. Из сети добровольцев-наблюдателей из народа впоследствии была организована комиссия Кайгородова в рамках Русского общества любителей мироведения [Разгон 1983: 64][286].

Несмотря на то что среди его публикаций присутствуют относящиеся к самым разным жанрам и формам, от академической статьи до кратких обзоров и мемуаров, больше всего он любил формат «беседы», подразумевающий неформальность и диалог вместо структурированной научной лекции. Как и другие ученые его поколения, заинтересованные в образовании широких масс, Кайгородов часто читал лекции, и не только своим студентам в Лесном институте (тексты его лекций по курсу лесной технологии были опубликованы институтом в 1900 году). Его первое публичное выступление состоялось в 1872 году перед группой «любителей просвещения» из числа рабочих на Охтинском пороховом заводе [Бобров 2001: 56]. Лекция Кайгородова получила название «О цветке как источнике наслаждения»[287]. М. Е. Ткаченко, студент Кайгородова, который впоследствии станет редактором посвященного ему мемориального сборника, считает, что «по плану изложения» будущие «Беседы о русском лесе» напоминают книгу немецкого автора Эмиля Адольфа Росмеслера, но отмечает также, что «по изяществу изложения, по поэтическому чувству понимания леса русский автор превосходит своего немецкого учителя» [Ткаченко 1925а: 6]. Предшественник Кайгородова на посту главы кафедры лесной технологии Лесного института Н. М. Зобов опубликовал «Беседы о природе» – сборник, который, судя по подзаголовку, следовало читать в городах и селах, а его главы были посвящены земле, солнцу, звездам, растениям и животным [Зобов 1894]. Но если речь Зобова часто звучит покровительственно, то у Кайгородова стиль бесед значительно менее формальный, почти интимный: у него есть дар всех хороших учителей обращаться с учениками как с личностями, увлекать их и развивать их собственные восприятие и мышление. Он не столько предоставляет информацию, сколько учит видеть и понимать.

Очерки и сказки, принесшие Кайгородову славу, изначально появлялись в семейных журналах – «Семейные вечера», «Весна», «Игрушечка», – нацеленных на подрастающую русскую аудиторию среднего класса в последние десятилетия XIX века. Критики, писавшие в 1860-х годах, часто жаловались на то, что публикуемые в России труды, посвященные природе, были написаны не о русской природе [Бабушкина 1948: 300]. К концу 1870-х подобные обвинения были сняты отчасти благодаря таким изданиям, как «Весна» и «Игрушечка». Выпускаемые ведущими представителями русской литературно-культурной интеллигенции обоих полов, они предлагали сочетание переводной и русской литературы вкупе с эссе о природоведении за авторством ведущих ученых[288]. «Семейные вечера» пользовались поддержкой императрицы Марии Александровны и заполнялись «преимущественно переводной сентиментально-нравоучительной и приключенческой беллетристикой» [Дементьев 1959: 455–456]. «Весна» и «Игрушечка» же демонстрировали куда больше изобретательности, если не смелости в выборе авторов, среди которых были М. Н. Богданов и Н. П. Вагнер (профессора зоологии Санкт-Петербургского университета), В. М. Гаршин (чьи рассказы в жанре притчи – крик души человека, гибнущего в мире коррупции и насилия) и Н. В. Успенский, без прикрас изображавший нищету деревни, чем он заслужил признание у радикальных организаций России. Журналы твердо держались курса духовного воспитания и просвещения: многие тексты Кайгородова изначально были опубликованы в «Весне», в компании стихов таких поэтов, как Полонский и Плещеев, переводов басен Эзопа, романов «Приключения Тома Сойера» и «Джейн Эйр», а также очерков по естествознанию Богданова и Вагнера[289]. Как и их более знаменитые предшественники – толстые журналы, ставшие вдохновителями русской общественности в XIX столетии, эти семейные и детские издания стали окном в мир меняющегося мировосприятия и создали антологию культурных и социальных примет последнего поколения царской России[290].

Многие произведения Кайгородова сами представляются маленькими антологиями, составленными из разнообразных областей знания и мудрости и собранными воедино для раскрытия определенной темы. В них цитируются поэты и пословицы, описываются строение растений и характеристики почвы, говорится о традиционных методах использования и экономической ценности; иногда в них вставляются различные истории, рассказывается об играх или сезонных наблюдениях. Эта смесь разнообразных посылов, озвученных в диалоговой форме, которая придает тексту актуальность и интерес, и является сутью того, что читатели и критики подразумевали под «стилем Кайгородова». Важной составляющей этого стиля стало его визуальное решение, иллюстрации, сопровождавшие очерки Кайгородова – сначала в более скромной форме в «Семейных вечерах» и «Весне», затем, уже во всем своем великолепии, в отдельных изданиях, выпущенных Девриеном и Сувориным. В этих изданиях очерки и рассказы Кайгородова наделены художественным и живописным разнообразием, под стать буйству ботаники, этнографии и поэзии, свойственному литературной подаче автора. В коротком предисловии к первому изданию книги «Из родной природы», своей «Хрестоматии для чтения в школе и семье», Кайгородов намекает с тоской на обычные учебники: «…таковые хрестоматии отнюдь не должны отдавать сухостью учебников. Имея целью содействовать воспитанию чувства природы, они сами должны быть, насколько возможно, пропитаны этим чувством (любовь вызывает любовь!)» [Кайгородов 1902: И]. Ключевое слово здесь «любовь» – то чувство, которое ляжет в основу знания и, благодаря знанию, перерастет в заботу

«Беседы о лесе», многократно выходившие в издательстве Суворина с 1879 по 1902 год, включали иллюстрации нескольких разных видов[291]. Ботанические рисунки там были из тех, какие рассчитываешь найти в справочниках по естествознанию: рисунки на целую страницу, представляющие дерево, разложенное на составляющие – в виде побега, цветка, листа, ветви, – каждое из которых описывается в тексте Кайгородова отдельно. Такие ботанические иллюстрации были ему известны по книжкам его детства – увесистому тому «Жизни животных» Альфреда Брема, картинки из которого использовались в книге Кайгородова «Из царства пернатых», и справочникам Эмиля Росмеслера и Готтхильфа Генриха фон Шуберта [Кайгородов 1925:14][292]. Подобные рисунки бывает интересно рассматривать, но они воплощают в себе аналитический и даже противоестественный взгляд на растение[293].

Части дерева располагались рядом без учета их реального размера, и, хотя иллюстрации можно было использовать для идентификации, цельного представления о дереве они не давали. Помимо таких ботанических рисунков, в «Беседах» встречались и другие изображения: полосные репродукции картин Шишкина (который восхищался текстами Кайгородова), собственные фотографии Кайгородова (тоже на целую страницу) тех или иных деревьев из дендрария Лесного института, рисунки отдельных деревьев для иллюстрации роста или отмирания нижних ветвей у сосен (тоже авторства Кайгородова) и, наконец, быть может, самая яркая отличительная черта всей книги – прекрасно исполненные миниатюры, открывающие каждую главу, на которых первая буква начального слова абзаца выделялась и одновременно изображалась как часть лесного мирка[294].

Липа мелколистная. Ботаническая иллюстрация из книги

Д. Н. Кайгородова «Беседы о русском лесе» [Кайгородов 1893, 2: 47]

Дуб. Ботаническая иллюстрация из книги Д. Н. Кайгородова «Беседы о русском лесе» [Кайгородов 1893, 2: 36]

Искусно украшенные заглавные буквы были обычным делом в изданиях XIX века, но эти, в суворинских книжках Кайгородова, особенно хороши. В первых публикациях, еще в «Семейных вечерах», эти буквы чаще украшались условно, например как путти с буквой «С» в руках, без привязки к теме рассказа. В центре внимания – сама буква[295]. Издания же Суворина демонстрируют целый набор заглавных букв, изящных и детализированных. Это почти всегда пейзажи: то дикого леса, то парка или сельскохозяйственных земель с красноречивыми отсылками к занятиям и постройкам человека. Сами буквы на этих маленьких пейзажах еще нужно отыскать, расшифровать и считать среди природных образов. Тут все внимание не на букву, а на картинку целиком, это слияние природных декораций с символом, своего рода игра в прятки. Буква «К», с которой начинается беседа о дубе, расположена на опушке леса, где двое крестьян собрали сено в огромный стог; коса и грабли приставлены к дереву (которое на дуб не похоже) на переднем плане. Эти орудия труда и растущая вверх ветка образуют «лапки» буквы, а ствол дерева формирует ее основу. У подножия дерева лежит корзина, возможно в качестве отсылки к той же букве «К». Картинка представляется интересной сама по себе: это не просто декорированная буква, а целый крохотный мир, в который и большие, и маленькие читатели могли бы последовать в своем воображении. Всего глав 18, а заглавных букв с рисунками – 13, так как две («С» и «В») повторяются. Глава про иву начинается с залитого лунным светом ночного пейзажа, в котором сосна с серпом луны, кажется, образуют букву «Р»; глава про сибирские деревья (лиственницу, кедр и ель) – с изображения ребенка, стоящего на качелях, которые висят между двумя стволами, чтобы получилась «М», и эта композиция отодвинута влево ради пасторального пейзажа речного берега, покрытого тенистыми деревьями. В главе о тополях изображена женщина, сидящая, облокотившись на ствол сосны, в какой-то чаще: тоненькое дерево упало на другое, как это в лесу случается, и диагональ между двумя большими стволами образует «И». На каких-то картинках люди отдыхают, на других – работают, где-то вообще нет следов человека – только лесные птички, лебедь, пруд с кувшинками. Все они прелестны и визуально создают атмосферу, идеально подходящую к интонациям и манере Кайгородова в этих рассказах[296].

«Беседы о русском лесе» собрали под одной обложкой эссе, которые изначально публиковались в «Семейных вечерах» в 1879–1880 годах. В предисловии к первому изданию этой хрестоматии Кайгородов высказывает надежду на то, что ботанические данные из его текстов будут использованы в ходе экскурсий по лесу. Его книга одновременно и прототип справочника, и что-то большее, предоставляющее богатую и доступную информацию, которая позволит читателю понять то, с чем он может столкнуться. Она поделена на две части: первая – о хвойных деревьях, или краснолесье, а вторая – о лиственных, или чернолесье[297]. Эти понятия – «краснолесье» и «чернолесье» – используются в народе, как объясняет Кайгородов, и первое пошло от медно-красного цвета коры сосен и елей в русских лесах. Внутри каждой части последовательность глав о тех или иных деревьях определяется не их родством, а их значением для отечественной экономики – и такая структура изложения сообщает нечто важное о том, как Кайгородов понимает «природу» в слове «природоведение»: не как отдельное от человека царство, а как что-то необходимое для человеческого существования, ценимое за его полезные свойства и красоту[298]. В «Краснолесье» входят главы о сосне (целых две), ели, лиственнице, сибирском кедре и пихте, а в «Чернолесье» – о березе, дубе (царе деревьев), липе, осине, ольхе, ясене, клене, вязе, тополе, иве, грабе и буке, а также отдельная глава о деревьях и кустарниках второстепенного значения, но столь же известных: орешнике, рябине, черемухе, дикой яблоне и груше, калине и крушине ломкой [Кайгородов 1893, 2: 152–153].

Каждая глава книги начинается с длинного ознакомительного очерка, и в первом из таких очерков, «Дерево и его жизнь», Кайгородов уводит нас от того, что можно увидеть невооруженным взглядом, в мир, который возможно разглядеть только под увеличительным стеклом. Подобные отрывки любопытны, потому что Кайгородов всегда подчеркивает важность получения знаний из непосредственного наблюдения, но в данном случае он предваряет книгу подробным описанием того, что невооруженным глазом не увидеть: как сырые соки поступают через корни в ствол, а затем в листву. На рисунках в разрезе, с большим увеличением, показывается, как они, а следом за ними живица проступают через кору. Кайгородов начинает эту главу типичным учительским призывом: «Осмотрим». И так же, как в начале главы он учил, как разрезать фасоль, чтобы увидеть будущие листья и стебель, теперь он ведет нас через процесс познания того, что в обычной жизни мы можем увидеть только как результат: как на листьях проступает влага, а из маленькой дырочки, сделанной нами в березе, капает сок, потрясающе сладкий на вкус.

Затем виды деревьев рассматриваются отдельно, причем в каждом случае озвучиваются особенности прорастания их семян, облиствения (зачастую с достаточно четкими привязками к сезону, по которым читатель поймет, когда деревья покрываются листвой по сравнению с другими), структуры тычинки, строения цветка и его функций в репродуктивном цикле. Еще указывается срок его жизни, иногда даются примеры особенно старых деревьев этого вида, внешний вид коры, веток и ствола, размеры дерева и его распространение по России (что напоминает читателю о многообразии пейзажей даже в европейской части империи), а также уточняется, растет ли оно преимущественно с деревьями своего вида или же в смешанных лесах, какую почву предпочитает, как переносит засуху и избыток влаги, любит ли солнце или тень. Также в каждом таком эссе подробно описывается традиционное применение каждого вида дерева, с экскурсами в лексику тех или иных способов деревообработки и примерами того, как те или иные деревья подготавливаются для тех или иных целей. Это, по сути, статьи по традиционной лесной технологии – профессиональной специализации Кайгородова.

Ива. Ботаническая иллюстрация из книги Д. Н. Кайгородова «Беседы о русском лесе» [Кайгородов 1893, 2: 126]

Помимо прочего, это справочник поразительного многообразия способов использования русскими крестьянами своих родных лесов, своего рода иллюстрация к словам Робина Милнер-Галланда: «Традиционная русская деревня… почти целиком была выстроена из окружавшего ее леса» [Milner-Gulland 1997: 302]. Кайгородов описывает характеристики древесины, определяющие использование ее человеком, называет полезные части дерева, приводит региональные названия как этих частей, так и работ по обработке древесины для нужд человека. Так, он описывает бочарную дубовую доску, или клепку, из которой делают бочки, и процесс ее изготовления в дубовых лесах Заволжья [Кайгородов 1893, 2: 38], использование дубовой коры для окраски и дубильни кожи [Кайгородов 1893, 2: 39], производство осиновой щепы, из который делают посуду и прочий щепной товар [Кайгородов 1893, 2: 75], заготовку и подготовку осины для токарных работ, использование листьев осины для прокорма скота при нехватке кормовых трав и даже упоминает тот факт, что из осины получаются лучшие лыжи [Кайгородов 1893,2: 77]. Во всем этом видна смесь лексикографии и этнографии, а также любование тем, как ремесла и торговля сформировали региональные микрокультуры: «Из этого краткого очерка употребления осины можно видеть, какую важную роль играет эта древесная порода в русском народном хозяйстве» [Кайгородов 1893, 2: 78]. То же можно повторить и обо всех деревьях, описываемых им в соответствующих главах.