Мы практически считываем шаламовское описание как аллегорию, принимая чахлые, соскучившиеся по солнцу карликовые фигурки за людей – «уродов», которым никогда не распрямиться. Считываем мы его практически так же, как строчки Мерзлякова «Среди долины ровныя» или Некрасова «Плакала Саша», – как текст, выражающий куда большую озабоченность человеческими, а не лесными жизнями[320]. Но потом, в последнем предложении, мы обнаруживаем, что все создания – будь то люди, деревья, золотые самородки – объединяет один «стремительный хищнический рывок», который искалечит их всех. Кого-то надолго, а кого-то и навсегда.

Когда Д. Н. Кайгородов принялся описывать своим читателям строение липы, то обратился к творчеству И. С. Тургенева[321]. Лес, который Кайгородов и его читатели могли вместе заселить в своем воображении или в самом прямом смысле этого слова, являлся общежитием, местом общего проживания – пространством памяти, восприятия и материальной реальности, одновременно конкретным местом и общим лексиконом смыслов. Как пишет в рассказе «Лес и степь» Тургенев, когда идешь вдоль опушки, «воображенье реет и носится, как птица, и всё так ясно движется и стоит перед глазами» [Тургенев 1960-1968а, 4: 386]. «Ясно движется» и окружающая реальность (лес, опушка, кусты), и прошлое, восстающее в нашей памяти по мере погружения в царство, где можно вспугнуть как вальдшнепа, так и собственные воспоминания. Человеческое воображение прилагает усилия, чтобы постичь опыт бытия в таком сложном пейзаже: леса – абсолютно дикие, подвластные не человеческой мысли, а «лесному царю» или «лесному духу», – становятся проводниками человеческого языка и видения, «колыбелью человеческой речи», как выражается поэт Николай Заболоцкий.

Тургенев, Короленко и Кайгородов, как и Гроссман с Шаламовым, рисуют нам карту мира, границы которого уникальны и индивидуальны, но все же отслеживаются. Мы можем сходить к Светлояру, найти то место, где Нестеров обнаружил капусту и разглядел фон для судьбоносной встречи Сергия Радонежского, прогуляться по дендрарию Лесотехнического университета, как он называется сегодня. И когда мы попадаем туда, то хотя бы частично воспринимаем эти места глазами давно ушедших людей; они закладывают в нас определенные ожидания, совсем как Мельников-Печерский заставил Короленко ожидать увидеть совсем не то, что предстало перед ним, когда он добрался до крохотного лесного озера: «Как? Это и есть?..» Полесье не так загадочно и неприступно, как видится тургеневскому охотнику; дендрарий, по которому разгуливал Кайгородов, досадно неухожен и зарос. Но характер перемен не всегда сводится к упадку: по сравнению со временами визита Короленко Светлояр теперь окружен буйно разросшимся лесом, а небольшие художественные школы в соседних деревнях обеспечивают живую связь с прошлым и непредсказуемое будущее. Дети изготавливают глиняные модельки Китежа, подсвеченные крохотными лампочками. В жаркий летний полдень тут можно встретить и кришнаитов, и последователей эзотерика Рудольфа Штейнера, и православных паломников, обходящих озеро гуськом.

Актуальность этих образов для современной России лучше всего иллюстрируется картинкой, которую я вырезала из петербургской газеты осенью 2000 года. Игорь Архипов соединил две дореволюционные картины, чтобы дать оценку новому лесному законодательству: в его коллаже руководящий орган России заседает не в перестроенном советском здании в центре Москвы, а среди просвечивающих «стен» соснового бора. Это блистательный, пусть и простой ход визуальной риторики: созданное Репиным в 1903 году изображение Учредительного собрания наложили на шишкинский пейзаж с лесом графини Мордвиновой. И образовался мир, в котором гигантские сосны – кайгородовское краснолесье – выступают прибежищем этому собранию, а также молчаливыми свидетелями заседания. Сосны служат напоминанием о мире, к которому все мы принадлежим, мире, от процветания и жизнеспособности которого зависим мы сами. Этот лес создает контекст, в котором трудятся чиновники. От него зависит то, как будет работать правительство – и будет ли работать вообще. Быть может, эти деревья также служат упреком, а их собственные благородство и невероятная красота – плотная материя, которая все же пропускает поразительно много света, – пробуждают в человеке смирение. Сосны указывают людям на их место: люди неразрывно связаны друг с другом, зависимы и способны на благое дело только в том случае, если помнят об огромном окружающем мире, чьими представителями являются.

Удивительно также, что художник и журналистка городского еженедельника не нашли лучшего способа откликнуться на политические события, кроме как цитатой из поэта XIX века (Некрасова) и скрещиванием между собой двух живописцев того же столетия. Помимо прочего, они рассчитывали на то, что читатель окажется «в теме», полагая, что русская аудитория начала третьего тысячелетия разделяет общий культурный лексикон. Архипов и журналистка Нелли Богорад налили старое вино в новые бутылки. Их метод совсем не консервативен – напротив, радикален: использовать знакомые образы, чтобы призвать как политиков, так и простых людей к благому делу и моральной (и экологической) ответственности, – как если бы они попросили шаламовские скрюченные деревца распрямиться. Метафорическая и аллегорическая составляющие леса по-прежнему с нами, только используются они теперь с политическими и природоохранными целями – чтобы защищать сами деревья.

Игорь Архипов. Без названия. Публикуется с разрешения автора

Деревья и леса, вдохновившие писателей и художников, о которых шла речь в этой книге, по большей части сохранились – не в последнюю очередь благодаря их собственному культурному значению. Ясная Поляна Толстого, наверное, самое известное место паломничества для иностранцев в России, а Светлояр, Полесье, дендрарий Лесотехнического университета и Абрамцево находятся под охраной государства, в какой-то степени из-за того, что ассоциируются с писателями и живописцами, которых мы обсуждали. За десять лет, которые я работала над этой книгой, я научилась по-новому смотреть на деревья: не просто выучила названия разных видов на русском и английском и кое-что стала понимать в лесных почвах и законах гидродинамики. Вышеупомянутые авторы научили меня видеть в деревьях и лесах безмолвные сообщества и наших товарищей. А все примеры товарищества по отношению ко мне, проявленного писавшими в XIX веке на тему лесов и лесного вопроса, и не перечислить. Попытки русских привлечь внимание общественности к надвигающейся катастрофе глобального масштаба по многим параметрам схожи с нынешними усилиями найти слова и образы для разговора о глобальном потеплении; интересно, какая эстетика – репинской страшной гибели или нестеровского божественного потенциала – скорее сможет достучаться до сердец. Уже несколько лет меня преследуют зловещие голоса тургеневского Полесья, когда я совершаю свои утренние прогулки, обходя границы свежескошенных лугов и мрачной тенистой чащи – есть что-то одновременно пугающее и манящее в этой темной стене, и я говорю с ней о смерти и об утрате, словно ей есть что ответить, даже если расслышать ответ я не смогу. Еще в начале написания этой книги общественность Бэйтс-колледжа была возмущена тем, что на территории кампуса срубили более 90 деревьев. Оказалось, что их вырубка, как и в случае вырубки липовой аллеи в Орле, планировалась уже довольно долго; на месте срубленных берез, кленов и вязов высадили аккуратную аллею японских берез – монокультуры, вызвавшей раздражение у преподавателей и персонала как нелепое представление некоего массачусетского дизайнера о штате Мэн. Жестокость, ощущение утраты и безмолвие наших товарищей – деревьев омрачило мой труд, как это произошло и в жизни Рудзкого. Я начала писать книгу в 2001 году; 11 сентября того же года, за месяц до моего отлета в Россию для продолжения изучения русских лесов, на моем пороге появились два садовника, чтобы посадить деревья, заказанные в июле. Под пугающе чистым небом в тот сентябрьский день они посадили платан и багряник. Десять лет спустя эти деревья дают нам сень и тень.

В самом конце процесса написания этой книги я совершила открытие, которое словно сделало картину полной. «Автопортрет со спины» Олега Васильева потряс меня еще тогда, когда я впервые увидела его в октябре 2001 года: он каким-то сверхъестественным образом вызывал образ тургеневского охотника, замершего перед Полесьем, и мне нравилось, как черты человека будто бы растворялись в осеннем пейзаже. В нем не было ни триумфа, ни четкого разграничения, как у фридриховского «Странника над морем тумана», который тут же вспомнился мне. Я полюбила картину Васильева и увлеклась ею, но все же она как-то забылась, пока я работала над другими текстами и изображениями. // вот летом 2011 года я вернулась к ней и прочитала несколько эссе Васильева, в том числе то, где он рассказывает, где именно создавал «Автопортрет со спины». Выяснилось, что он написал его недалеко от Абрамцева, рядом с деревней, где Нестеров трудился над своим «Сергиевским циклом». Лес, в который направляется его фигура, – это лес Нестерова, святого Сергия и Аксакова. Он прокладывает в нем путь – путь исключительно свой собственный, но в то же время пройденный ранее [Васильев 2005: 91, 94][322]. На краю леса мальчик испускает вопль, словно играет с кем-то в прятки. А потом уходит за бабушкой в поле гречихи, цветущей и прекрасной. Мы ускользаем обратно в темноту, укрытые и усмиренные окружающим лесом.

Источники

А. С. 1850 – А. С. Дилетантизм в лесоводстве // Лесной журнал. 1850. № 18.

Арнольд 1850 – Арнольд Ф. К. О собрании материалов для лесной статистики России // Лесной журнал. 1850. № 5. С. 37–38; № 6. С. 45–46.

Арнольд 1893 – Арнольд Ф. К. Русский лес: В 3 т. (4 ч.). Т. 1. СПб.: Издание А. Ф. Маркса, 1893.

Ахматова 1976 – Ахматова А. А. Стихотворения. Л.: Лениздат, 1976.

Белокуров 1892 – Белокуров С. А. Преп. Сергий Радонежский и Троице-Сергиева лавра в русской литературе (Материалы для полной библиографии). М.: Типография Снегиревой, 1892.

Белый 1981 – Белый А. Петербург. М.: Наука, 1981.

Богданов 1904 – Богданов М. Н. Из жизни родной природы: Зоологические очерки и рассказы М. Н. Богданова, профессора Санкт-Петербургского университета. СПб.: Типография Ю. Н. Эрлих, 1904.

Боев 1871 – Боев Н. Картины лесной жизни: Эпизоды из неоконченной повести // Русский вестник. 1871. Декабрь. С. 556–599.

Брайтвин 1897 – Дружба с природой. Рассказы Элизы Брайтвин в изложении Дм. Кайгородова со многими рисунками в тексте. СПб.: Издание А. С. Суворина, 1897.

Брокгауз и Ефрон 1890–1904 – Энциклопедический словарь / Ред. И. Е. Андреевский. СПб.: Изд. Брокгауза и Ефрона, 1890–1904.

Бунин 1987 – Бунин И. А. Полное собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1987.